* * *
ставший горящей точкой планетой алой
сном о последней встрече о после-тебя-тоске
смотришь теперь на мир как большой на малых
землю сжимая в спичечном коробке
под телескопом смешливым твоим усталым
долго брести мне из офиса налегке
сверху красиво в тумане плывёт земля
рим на ладони зальцбург мюнхен и вся европа
видишь как двойника что остался не у руля
душат любовь и жалость беда и злоба
время приходит и бьёт его под ребро
возраст приходит и ставит зеро тавро
рядом собрат и сочувственный взгляд циклопа
всё хорошо не грусти обо мне родной
всё искажение речи и телескопа
видишь монмартра огромные тополя
это планета светло завершает круг
празднична гибель её в золотом и белом
радуйся радуйся имя твоё сам-друг
будет звучать покуда не тает звук
слухом кузнечика тонущим децибелом
в аудиокнигах приветах пожатьях рук
бог завершает внутренний монолог
и остаётся вотще одинок двойник
весел момент финальный и плеск весла
счастлив шагнувший с орбиты в туман дрожащий
в имени бога в облике ремесла
в звоне его обличительного стекла
больше
не отражаясь
* * *
Посмотри в окно, сестрица:
темнота, но всем не спится –
человек пропал в ночи,
всё в порядке, не кричи.
Два омона, пол-земли
обыскались, не нашли:
где сейчас его следы –
знаем только я да ты.
Не грусти, моя фиалка:
мне его ничуть не жалко –
где сейчас его мотает,
там никто не умирает.
Где теперь он ходит-бродит –
в жизни он себя находит,
пусть не в этой, а в другой;
там найдём и мы с тобой –
не пропажу, не друг друга;
не грусти о нас, подруга:
видишь, просто зачеркнуть,
стоит руку протянуть –
ерундовину-фонарик,
в облаках воздушный шарик,
память, песенка-молчок,
человечек-пустячок.
* * *
Елене Соловьёвой
у тьмы две пяди отвоёвано
для тех в ком свет уже погас
закрыты вены растворённые
распахнут космос напоказ
там голосами предотлётными
трёх прошлых жизней гул ночной
влечёт с их бреднями и грёзами
под лёд под лёд но боже мой
зачем отливами приливами
они зовут иди сюда
их трёп застольный и реликтовый
переросла моя беда
она теперь берёт средь праздника
лишь конькобежцев на испуг
и вот легко встаёт неправильный
один всё победивший звук
бокал роняя между титрами
косноязычит во хмелю
и не поймут никто притихшие
как я теперь его люблю
как смерть растяжками и травмами
кидает понт один из двух
но музыкально только странное
и непрозрачное на слух
* * *
Страшно в черепе гулком средь рыб и стрекоз:
тишина, безграничный вопрос, -
а когда-то в нём космос ловился легко
на крючок золотых папирос;
невесомую речь отпевала страна,
отгружалась легко от земли;
в нём сказали жильцам: вас таких дополна, -
и они прозвенели-ушли;
мог в разведке служить самый зоркий из них,
речи косвенной глядя за край,
но сказали ему: вас не нужно таких,
спрячься в землю и не возникай;
и теперь он лежит – звёздный свет в голове,
рукава в поднебесной золе,
но привстанет – и вмиг по приказу его
тишина зазвучит по земле;
откликается строй переросших беду
(нам ли мирно покоиться, гид?),
и беда с рыболовной блесною во рту
в черепной тишине говорит.
ПЕСЕНКА О ЛЬНЯНОМ ЧЕЛОВЕЧКЕ
Здесь когда-то ты жил: вёл дневник и ходил на завод,
в юбилеи грустил, поджигал беспонтовое море,
а однажды вспорол свой непрочный живот,
а однажды вспорол золочёный живот
и вогнал тишину в поднебесье своё, лукоморье;
и теперь у тебя за надёжной стеной
заражён тишиной человечек льняной,
где поёт – начинается горе.
Он поёт на весь мир – отвечает ему тишина,
подпевают мобильные тени, могильные грядки;
человечек-убийца, дитя подожжённого льна,
но тебе хорошо, ты беспечно кричишь: всё в порядке!
Я гляжу на тобою покинутый дом;
скоро всё разберём, прочитаем с трудом
все архивы твои, все тетрадки.
Ты познал волшебство раздвигать музыкальный туман,
проступая из тьмы звуковой, словно сор из-под века.
Я смотрю на тебя: безнадёжен, и счастлив, и пьян;
лает пёс, величав караван, приближается Мекка.
Ни на что не сменяешь прекрасный обман…
Человечек льняной, что мне Крым, что Майдан,
если рушится жизнь человека?..
* * *
вечной музыке покорный
полон памяти иной
возвращается полковник
в опустевший город свой
тихо смерть звенит под сердцем
все кто были те ушли
крепко слажен дом соседский
а его лежит в пыли
кто непобедим тот весел
ибо первым побеждён
знатен хлеб загробных песен
а его побит дождём
тот и прав кто не тоскует
ибо нечего терять
сладко песню штыковую
в снег вонзить по рукоять
камнем отвалить от входа
непроросшее зерно
здесь фиаско там свобода
здесь искусство там зеро
отломить иного хлеба
и понять как жизнь права
справа слышатся налево
оловянные слова
* * *
Сделай хлебом моё ожиданье и воду – вином,
преврати их на день в говорящих со мной на одном,
круг мой замкнутый – в шар голубой;
у Тебя за душой – изобилье, хлеба и покой,
у меня – двадцать вёрст, разорённых Твоею рукой,
я хочу потягаться с Тобой.
Стань моим двойником – и узнай, как смывается грим,
отдирается с кровью печальная маска за ним,
остаётся портрет на кону;
а пока он седеет в углу – я на сцене стою,
а пока Ты молчишь – колыбельную оду пою,
однозвучную ноту тяну.
В этой ноте сливаются бред, благодарность и страх;
как голодную пайку, как незахороненный прах
подержи меня в слабых руках,
в запотевших Твоих зеркалах я ничтожнее всех,
но покуда колеблется Твой гомерический смех
лёгкой зыбью в ночных проводах, -
мне б на выпасе вольном исполниться волей Твоей,
в одиночестве петь победовей, больней и сильней,
потемнее, как Твой небосвод, -
а потом дорасти, оборвать ненадёжную связь
и легко, в полный рост поглядеть не таясь,
кто быстрее со сцены сойдёт.
_________________________________________
Об авторе:
БОРИС КУТЕНКОВ
Родился в Москве. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького (2011). Стихи публиковались в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», «Юность», «Новая Юность», «Футурум АРТ», «Литературная учёба» и др., различных коллективных альманахах и сборниках; критические статьи и рецензии – в журналах «Знамя», «Интерпоэзия», «Октябрь», «Дети Ра», «Волга» и мн. др., в «НГ-Ex libris», III томе Антологии современной уральской поэзии. Стихи вошли в лонг-лист «Илья-премии» (2009), премии «Дебют» (2012), критика – в шорт-лист Волошинского конкурса (2011).
скачать dle 12.1
