* * *
по ту сторону зренья проталины пятна
пятничны и не понять и не обнять нам
все что вместилось сместилось в воздухе мятном
свежем и смятом
непостижимы провалы и зависанья
в клетках раскрытых в солнечном лимбе касанья
рыбы-восьмерка мы и мгновения-звенья
на острие исчезновенья
как ты выводишь корабль из придонного плена
переходя море оно по колено
тебе ты со мной невероятного роста
я с тобой полуостров
пересекая среды готовясь к полету
ты наделяешь время прозрачною плотью
я же то ветер в деревьях то линза в подзорной
трубе то любимая кукла в рубашке разорванной
* * *
В сумерках в комнате не отыскать
углов. Как в испорченный батискаф,
сажусь и с последнего этажа
падаю в глубь дождя.
Я и не знала, что подойти к окну –
значит остаться здесь, но пойти ко дну.
Дорогая вода! Ты же меня всегда
притягивала, как гибельная среда.
Рыбы-шары, дрожащие фонари,
мутно и медленно светятся изнутри.
Водоросли ветвей и губчатый снег
нереальней всех.
Если и есть в этой жизни какой-то смысл,
дождь его смоет, если уже не смыл.
Мох подсознания, черный придонный мох
вытолкнет шаг, но напомнит, как сделать вдох.
* * *
утром шнитке
перевернутый шлем
мотоциклетный
небо летнее
из-за ветра подкладка совсем отошла
и махрится тысячей перистых лемм
сбой симметрии
страх любого числа
сердце на тонкой нитке
вечером альбинони
как шныряют в погасшей траве
дай им жизни хотя бы по две
жуковатые вороватые
деловитые муравьитые
бабочка села на пальцы
тащит складной парашют
дай им небо тебя прошу
без церемоний
утром шнитке
лягушачья азбука
невозможный накал
жизни едва проснемся
утром шнитке
что же будет днем
неба шлем вверх дном
и человечек в нем
собеседник солнца
на птичьем снимке
днем переменная облачность
джаз
возможны порывы
ветра до тридцати метров в секунду
ураганное предупреждение
плач
к вечеру обещали грозы
обрывы
линий электропередач
нерест придонной рыбы
в стихах и в прозе
вечером альбинони
вечером волглая тишь
время посылок
пакую трещины плиток
огромную каплю росы
о как стрекочет кузнечик
бросаю его туда же
укладываю пейзажи
уже темно не
принимают
вторая попытка
утром шнитке
* * *
Что мне делать, я — это ты, я повсюду с тобой,
поправляю рюкзак и шагаю в ботинках тяжелых,
смотрю из окошек зрачков: вот ограда школы,
собака, девочка, дальше какой-то сбой —
ты закрываешь глаза, сдваиваешь ресницы.
Как я люблю их мерцание на щеке,
когда усталые кружевницы
лечат кисти в мелкой муке и молоке.
Даже если у этой зимы
миллионы раз,
если эти слова тысячу раз говорили, —
я верю, что сейчас
были
действительно мы.
* * *
Видишь себя в полный рост, но как будто со стороны,
со спины.
Ты идешь, уменьшаясь. Должно быть, ошибка.
Крики с катка заглушаются снежной обшивкой.
Все времена, как ворота, отворены.
Как хорошо, как легко обменяться местами
с горечью кленов безлистных и пригоршней стай
воробьиных, пока этот снег не растает,
пока нарастает
тревога, пока тебе внятна и пустота!
Спрячься за деревом, если боишься себя обнаружить
там, где охотники ношу свою волокут
и за упрямые дула ржавеющих ружей
рыжие псы теребят их и просят за труд.
Прочь удаляйся, фигурка! Одну несвободу –
памяти темной, тугой, ни счастливой, ни злой –
в силах терпеть я, ныряя то в воздух, то в воду,
то перемешиваясь с землей.
* * *
Я обернусь, и что-то за спиной
смутит меня невинностью порядка.
Как бы не так, здесь умысел двойной,
здесь в воздухе невидимая складка.
Опять шмыгнет, дыханье затаит
вчерашний ежик с чуткими ушами,
и легче мне, что страх имеет вид.
Пусть поживет за нашими вещами.
В прозрачных стенах движутся зверьки,
как будто рыб подводные теченья.
Здесь мысль и плоть тождественно легки,
пространство здесь утратило значенье.
И если утром встанешь, чтоб смахнуть
пыль со стола, сомнешь в воображенье
тот странный мир, по полировке путь,
оставленный тебе как приглашенье.
ВНУТРЕННЕЕ ЗРЕНИЕ
Я вижу, как темное дерево медленно движется через меня
и в кончиках пальцев шевелятся тонкие ветки.
И эта картинка настолько сильнее реальноcти, что понять,
как выглядит тело, не могут тягучие веки.
Внутри меня мох и смолистая древесина. Земная кора
готова к любым превращеньям, но мы замечаем
обычно лишь то, что поблизости – кромку двора
и мертвые вещи, что тайно живут за плечами.
Быть может, все то, что приснилось, могло б прорасти
наружу; быть может, слова существуют – как звери,
как зерна в земле, точно люди в смятеньи и птицы в пути.
А их пустота – тоже выбор и зренья, и веры.
_________________________________________
Об авторе:
ИНГА КУЗНЕЦОВА
Родилась в поселке Черноморском Краснодарского края, выросла в академгородке Протвино (Московская область), живет в Москве.
Закончила факультет журналистики МГУ, в аспирантуре изучала философию. Работала редактором в журналах «Вопросы литературы» и «Октябрь», литературным обозревателем на «Радио России»; публиковалась как поэт и литературный критик во многих литературных журналах и антологиях. Автор трех поэтических книг: «Сны-синицы» (2002), «Внутреннее зрение» (2010) и «Воздухоплавания» (2012).
Лауреат студенческого поэтического конкурса имени А.С. Пушкина (1994), молодежной премии «Триумф» (2003) и профессиональной премии поэтов «Московский счет» в номинации «Лучший дебют» за первый сборник стихотворений. Лауреат Международного Волошинского фестиваля (2012).
В 2010 году Инга Кузнецова представляла Россию на X Международном ПЭН-фестивале в Нью-Йорке; участвовала как поэт и переводчик в совместном русско-американском проекте Bookwings в 2012 году. Стихи переведены на английский, французский, польский, китайский, грузинский языки; неоднократно звучали в исполнении молодых актеров Театра-студии МХАТ.
Фото Германа Власова скачать dle 12.1