WANTED
Итак, я перехожу границу.
Я иду через лес, перебегаю от кусточка к кусточку.
Я ползу через болото по-пластунски.
К поясу пристегнут мешок:
я несу на Украину голову поэта Игоря Караулова.
За нее назначен солидный куш.
Я смогу сделать первый взнос за ипотеку.
Голова болтает без умолку.
Сначала она обвинила меня в предательстве.
- Что поделать - я нищ.
Мне нужно заботиться о жене и дочери
Нам негде жить, - сказал я.
Потом она стала смеяться надо мной,
утверждая, что Яценюк не даст за голову
и ломаного гроша.
- Что ж, если они откажутся платить,
я отнесу тебя полковнику Стрелкову.
Скажу, что похитил голову из рук Яценюка.
Пускай к ней организуют паломничество,
а меня наградят.
Голова жестоко захохотала, рискуя привлечь внимание.
Теперь она декламирует стихи.
Я промерз до костей.
Я сплю на деревьях.
Я прячусь от проезжающих БТР-ов.
показываю спутнику НАТО то средний, то большой палец,
пытаясь ввести всех в заблуждение,
а голова все читает.
Ирония судьбы - когда-то,
промозглым осенним вечером
он сказал, что мне никогда
не стать голосом своего поколения.
И был прав. А помнишь
Венецианское биеннале,
как мы орали стихи перед ничего не понимающими греками
и жующей ломоть хлеба Йоко Оно?
Я глотаю слезы и ползу дальше:
голова поэта Игоря Караулова -
это все, что у меня есть.
Голова по-прежнему декламирует,
будто она на сраном поэтическом вечере
в кабаке имени Данила Файзова,
будто нас ждет черемша и неформальное общение,
пьяное трио с Геной Каневским,
голый Володя Жбанков, теплые губы Ольги Вайншток.
* * *
Музыка погасла наверху. Это неожиданно случилось. Словно меломану-лопуху что-то недоступное открылось. Он на полуслове оборвал пёстрых нот невидимую ересь и с тех пор уже не горевал, и остепенился, словно через тонкий слой загадок и ключей, следствий потаённых паутину он увидел в хаосе вещей смыслом осененную картину. В этом состояньи не поют, прячутся, пытаясь всё запомнить: этот недоверчивый уют, холод опустелых белых комнат, шёпот стёкол — что-то о своём, танец запылённого фарфора, стол, обжитый всяческим хламьём, очертанья странного прибора. Помню, раньше каждого жильца музыка встречала, как привратник, и пустые, черствые сердца оплетала, словно виноградник, а теперь ушла сквозь череду дней, сменилась сном и тишиною; если я по лестнице иду, кажется: она еще со мною.
КРИЗИС ЖАНРА
В конце 90-х отец дал мне задание:
разгрузить автобус палаток.
Он торговал палатками для спекулянтов.
Покупаешь палатку, ставишь ларек.
Наутро я не мог двигаться.
Мне было 15 лет.
Я приехал к папе на лето, инкогнито.
Папа скрывал меня от своей семьи.
Я был нелегитимен.
Ночью меня прятали в съемной квартире,
днем я работал на рынке Лужники.
Автобус палаток принес мне 500 000 рублей.
Мой первый заработок.
За доллар давали 5000 рублей.
Когда я снова смог ходить,
я разгрузил еще пару автобусов,
отправился на Гоголевский бульвар
в Шахматный клуб имени Ботвинника
и купил книжек на все свои деньги.
Я ушел с четырьмя огромными сумками книг.
Полная серия "Выдающиеся шахматисты мира".
Пришлось вернуться: не хватило на метро.
Продал одну книгу обратно.
Остальное увез в Молдавию.
Я плохо играл.
Я не стал шахматистом.
Я растерял все свои книжки.
Мой отец разорился
после многолетней аферы с видеодисками в 2000-х.
Наш дом в Молдавии снесли.
Рынок Лужники закрыли.
Пишу стихи.
* * *
Однажды я оставил дом и ушел.
С тех пор ни одно место
не сумело стать мне домом.
Тогда я вернулся назад,
но моего дома не было. Он ушел.
С тех пор я ищу свой дом. Брожу по улицам городов,
высматриваю. Не мой ли дом
вон тот, покосившийся,с зеленой верандой?
Похож, но нет. Он чужой.
Быть может, я напрасно ищу его в городах.
Он стоит где-нибудь в глубине бескрайнего леса
(от горизонта до горизонта - лес),
под тяжелым облаком,
в высокой траве.
* * *
Человек бросается вверх, прошибает дно головой.
Он слышит рыб, плывущих сквозь облака.
Глаза их полны такой зябкою синевой:
можно и не понять, что они – река,
река, и ей суждено высохнуть и пропасть:
в этих глазницах будет звенеть трава.
Рыба – корабль небес, в котором любая снасть
часть какого-то нового существа.
А где же здесь человек? А человека нет.
Он летит по реке, лежит на траве.
У него на ладони танцует свет,
колода крапленых карт в его рукаве.
Гадай по руке, пока он еще живой,
пока не уловлен зябкою синевой,
пока он только трепещет на тетиве.
Но вот его тень проносится по траве.
* * *
На девятый день
я появился на кладбище.
Дед Женя лежал там же,
где был оставлен.
Он разлагался,
и его тело превращалось
в окружающий ландшафт.
— Ну что,
съездил домой? —
спросил он. — Пока ты
развлекался, у меня была
война с Грузией.
Пришлось
делать операцию.
— Как? Операцию?
— Операцию
по принуждению к миру.
После этого
я немножко умер.
Мы помолчали.
— Здесь постоянная слякоть, —
пожаловался дед. — Третий день
дождь. Землю вокруг меня
размывает. Как ты долетел?
Были проблемы
на границе?
— На въезде меня спросили,
что я собираюсь
делать в России.
— Что ты ответил?
— Я ответил:
«У меня в Москве — отец».
Тогда они потребовали
документ, подтверждающий,
что мое отчество — Сергеевич.
— А свидетельство о рождении? —
спросил дед.
— Утеряно.
— Паспорт отца?
— Он менял паспорт
после второго брака.
Я туда не вписан.
Поэтому-то я здесь:
говорят, что мертвые лица
могут беспрепятственно
находиться на территории России.
Я достал фотоаппарат
и сделал снимок.
Надпись на могиле гласила:
«Никитин Евгений Сергеевич. 1936—2008».
— Теперь буду носить
этот снимок с собой, —
объяснил я. — Пусть думают,
что я умер.
Дед улыбнулся.
Я почувствовал,
как изогнулся
его рот.
Он всегда улыбался
неожиданно и при этом
весь преображался.
Заморосил дождь.
Меня пробрало.
— Ну ладно, ладно.
Давай, иди, —
сказал дед, как бывало.
— Ну пока.
Я пошлепал на вокзал,
утопая в грязи.
Кладбище чем-то напоминает
типовую жилищную застройку
в спальных районах.
Здесь множество людей,
у которых, кроме каменной плиты
и записи в реестре,
нет никаких
дополнительных документов.
Возвращаясь,
я подумал о том,
что сына следует назвать
Сергеем.
* * *
Как быстро облетает человек…
Сначала он во сне летает,
потом, как дерево, внезапно облетает.
Все забывает человек.
Он имена и лица забывает,
растерянный, он смотрит из-под век,
жену не узнавая. Так бывает,
когда, как дерево, взлетает человек.
Я наблюдал, как дерево летает,
взметнувшись над осенней полыньей.
Оно сверкает желтой чешуей,
пока она совсем не облетает.
_________________________________________
Об авторе:
ЕВГЕНИЙ НИКИТИН
Родился в 1981 г. Жил в Молдавии, Германии, России. Окончил филологический факультет МГУ.
В 2006 г. дебютировал в печати. Публиковался в журналах "Знамя", "Новый берег", "Октябрь", "Воздух", "Textonly", "Гвидеон", "Homo Legens", "Урал". "Новая реальность", "Альтернация" и др. с поэзией, прозой, переводами и эссеистикой.
Выступал также как литературтрегер и редактор серий современной поэзии в фонде Stella Art и в "Эксмо". Был одним из координаторов поэтического проекта в рамках 53-й Венецианской биеннале искусств (2009).
Фото Анатолия Степаненкоскачать dle 12.1