* * *
...тогда
зябли на лавочках
загорали на парапетах
глубоко в жёлтых справочниках
ещё глубже в белых билетах
бумагу слова хорошие
прогибали не помогая
тогда
была жизнь прошлая
что ли теперь другая
что ли в толк не возьмёт меня
конечная
костровая
где живое за мёртвое
сходит с трамвая
* * *
Сон — тюремная отмычка,
больше ничего.
Подлетай к ладони, птичка,
клюй мое пшено.
Спой, малышка, где жила ты —
в поле? на реке?
...Спишь — и сплю.
Очнусь — зажаты
зерна в кулаке.
* * *
У чисто выметенных плах,
у обездвиженных кружал
стояли лодки на столах,
и в каждой кто-нибудь лежал,
и в каждой кто-нибудь один
у обесточенных колёс
живое время проводил
сквозь механический наркоз.
Вода верёвочкой вилась
сквозь лодок лунные тела,
и вот одна
приподнялась
и поплыла…
* * *
Нашёлся угомон и на кукушку —
пошёл сентябрь верхушки украшать.
Пастух Лука на жаркую опушку
индейским летом вышел подышать.
Где в рост на прошлогоднем токовище
смеркаются горец и чистотел,
пастух Матвей нашарил кнутовище
и старому Тарзанке посвистел —
того гляди, тень полог приподнимет,
наклонится, горбата и тиха,
и руки разведёт — как мерку снимет
на сон грядущий с Марка-пастуха.
В деревне спят. Прожектор с котлована
белёные торцы посеребрил.
Ворчит жена на пастуха Ивана —
что записную книжку искурил.
* * *
«...Сирота’ми остали’сь...»
Пятый корпус, третий нумер,
телефонный вязкий зуммер,
коммунальный кондуит.
Старичок-любитель умер —
голубятня постоит.
Погасили свет в каморке,
не пометили крестом
голубятню на пригорке с
покосившимся шестом.
И теперь ночами — клёкот
приглушённого сверла,
бормотание и рокот,
синеватые крыла —
словно смерти постепенной
лишь на слух словарь блаженный
подбирать разрешено:
снег октябрьский, пух нетленный
и сиротское пшено.
* * *
Ходит месяц молодой да балованный —
чайной ложечкой размешивает
звон малиновый, где рай нелинованный —
в ноги конному, а пешего — нет.
Лишь вышагивает маятник, плавится
серебро замысловатой дуги…
Кто-то скачет — умереть и прославиться,
коли вывезли сервиз за долги.
* * *
Екатерине Симоновой
Воздух окрашен – слоями – под жемчуг
и под орех.
потускнела дубовых крон прорезная жесть.
Наступает осень: плечи склоняются
под сукно и мех,
лица запоминаются как есть,
руки задерживаются возле дверных скоб...
В полыни, струящейся, как дым,
лежит красное яблоко, и земля в ледниковый столб
промерзает под ним.
Словно в пестрое зеркало, в своё домашнее никогда –
ива глядится в опавшие листья, совсем пуста.
На краю поля стоит человек - как стоит вода
в желобке листа.
* * *
...ласточка ли снуёт береговая
от человека к человеку, передавая
письмо,
цвет волос и глаз,
ностальгию,
чуму,
ключи
от рассыпанного на кирпичи
дома. ...Высоты не осознаёт,
залетает в сопло, и самолёт
падает с развороченным чревом:
подлокотники вам - облака, зачем вам
знать –
кто это там, в смертях неопытен,
у прилавка почтового худым локтем
скользит по облупленной эмали:
- ...мне ничего не передавали?
_________________________________________
Об авторе:
ЕВГЕНИЯ ИЗВАРИНА
Родилась в г. Озерске Челябинской области. Окончила Челябинский государственный институт культуры.
Живет в Екатеринбурге. Работает редактором отдела газеты Уральского отделения РАН «Наука Урала». Автор семи книг стихов, публикаций в уральских и московских антологиях, коллективных сборниках и журналах. Лауреат литературной премии им. П.П. Бажова. Член Союза писателей России.
скачать dle 12.1
