Вениамин Блаженный. ВОДОВЕРТЬ

* * *

Это ложь, что Господь не допустит к Престолу собаку, —

Он допустит собаку и даже прогонит апостола:

— Надоел ты мне, лысый, со всею своею ватагой,

Убери свою бороду, место наследует пес твое…


Ох, хитер ты, мужик, присоседился к Богу издревле,

Раскорячил ступни да храпишь на целительном воздухе,

А апостол Полкан исходил все на свете деревни,

След выискивал мой и не мыслил, усталый, об отдыхе.


А апостол Полкан не щадил для святыни усилий,

На пригорке сидел да выщелкивал войско блошиное,

А его в деревнях и камнями и палками били —

Был побит мой апостол неверующими мужчинами…


А апостол Полкан и по зною скитался, и в стужу,

И его кипятком обварила старуха за банею,

И когда он, скуля, матерился и в бога и в душу —

Он на матерный лай все собачьи имел основания…


Подойди-ка, Полкан, вон как шерсть извалялась на псине,

Не побрезгуй моею небесно-крестьянскою хатою,

Рад и вправду я, Бог, не людской, а собачьей святыне,

Даже пахнет по-свойски — родное, блажное, лохматое…





* * *

Я не хочу, чтобы меня сожгли.

Не превратится кровь земная в дым.

Не превратится в пепел плоть земли.

Уйду на небо облаком седым.


Уйду на небо, стар и седовлас...

Войду в его базарные ряды.

- Почем, - спрошу, - у Бога нынче квас,

У Господа спрошу: - Теперь куды?..


Хочу, чтобы на небе был большак

И чтобы по простору большака

Брела моя сермяжная душа

Блаженного седого дурака.


И если только хлеба каравай

Окажется в худой моей суме,

"Да, Господи, - скажу я, - это рай,

И рай такой, какой был на земле..."





РОДОСЛОВНАЯ


Отец мой - Михл Айзенштадт - был всех глупей в местечке.

Он утверждал, что есть душа у волка и овечки.


Он утверждал, что есть душа у комара и мухи.

И не спеша он надевал потрепанные брюки.


Когда еврею в поле жаль подбитого галчонка,

Ему лавчонка не нужна, зачем ему лавчонка?..


И мой отец не торговал - не путал счета в сдаче...

Он черный хлеб свой добывал трудом рабочей клячи.


- О, эта черная страда бесценных хлебных крошек!..

...Отец стоит в углу двора и робко кормит кошек.


И незаметно он ногой выделывает танец.

И на него взирает гой, веселый оборванец.


- "Ах, Мишка - "Михеле дер нар" - какой же ты убогий!"

Отец имел особый дар быть избранным у Бога.


Отец имел во всех делах одну примету - совесть.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Вот так она и родилась, моя святая повесть.





* * *

А те слова, что мне шептала кошка, -
Они дороже были, чем молва,
И я сложил в заветное лукошко
Пушистые и теплые слова.

Но это были вовсе не котята
И не утята; в каждом из словес
Топорщился чертенок виновато,
Зеленоглазый и когтистый бес.

...Они за мною шествовали робко -
Попутчики дороги без конца -
Собаки, бяки, божии коровки,
А сзади череп догонял отца.

На ножке тоненькой, как одуванчик,
Он догонял умершую судьбу,
И я подумал, что отец мой мальчик,
Свернувшийся калачиком в гробу.

Он спит на ворохе сухого сена,
И Бог, войдя в мальчишеский азарт,
Вращает карусель цветной вселенной
В его остановившихся глазах.




* * *

Пускай моя душа с сумой бредет по свету,

Пускай она в пути шалеет от тоски:

- Подайте, мужики крещеные, поэту,

Беру я серебро, беру и медяки.


Беру я куличи, беру и оплеухи,

Беру у зверя шерсть, помет беру у птах...

Подайте, мужики, свихнувшемуся в Духе,

Зане меня в пути одолевает страх.


Но нет, не мужики пойдут за мною следом,

Крещен он или нет, мужик - мужик и есть,

Я трижды поклонюсь своим всесветным бедам,

Мне, смерду, одному такая в мире честь.


Один, один лишь я стоял под грозным небом,

Устав от суеты и горестных погонь,

И то, что в слепоте вы называли хлебом,

В худых моих руках клубилось, как огонь...




* * *

Моление о кошках и собаках,
О маленьких изгоях бытия,
Живущих на помойках и в оврагах
И вечно неприкаянных, как я.

Моление об их голодных вздохах...
О, сколько слез я пролил на веку,
А звери молча сетуют на Бога,
Они не плачут, а глядят в тоску.

Они глядят так долго, долго, долго,
Что перед ними, как бы наяву,
Рябит слеза огромная, как Волга,
Слеза Зверей... И в ней они плывут.

Они плывут и обоняют запах
Недоброй тины. Круче водоверть -
И столько боли в этих чутких лапах,
Что хочется потрогать ими смерть.

Потрогать так, как трогают колени,
А может и лизнуть ее тайком
В каком-то безнадежном исступленье
Горячим и шершавым языком...

Слеза зверей, огромная, как Волга,
Утопит смерть. Она утопит рок.
И вот уже ни смерти и ни Бога.
Господь - собака и кошачий Бог.

Кошачий Бог, играющий в величье
И трогающий лапкою судьбу -
Клубочек золотого безразличья
С запутавшейся ниткою в гробу.

И Бог собачий на помойной яме.
Он так убог. Он лыс и колченог.
Но мир прощен страданьем зверя. Amen!
...Все на помойной яме прощено.




* * *

Что же делать, коль мне не досталось от Господа Бога

Ни кола, ни двора, коли стар я и сед, как труха,

И по торной земле, как блаженный, бреду босоного,

И за пазуху прячу кровавую душу стиха


Что же делать, коль мне тяжела и котомка без хлеба,

И не грешная мне примерещилась женская плоть,

А мерещится мне с чертовщиной потешною небо:

Он и скачет, и пляшет, и рожицы кажет — Господь.


Что же делать, коль я загляделся в овраги и в омут,

И как старого пса приласкал притомившийся день,

Ну, а к вам подхожу словно к погребу пороховому:

До чего же разит и враждой и бедой от людей!..


…Пусть устал я в пути как убитая верстами лошадь,

Пусть похож я уже на свернувшийся жухлый плевок,

Пусть истерли меня равнодушные ваши подошвы, —

Не жалейте меня: мне когда-то пригрезился Бог.


Не жалейте меня: я и сам никого не жалею,

Этим праведным мыслям меня обучила трава,

И когда я в овраге на голой земле околею,

Что же, — с Господом Богом не страшно и околевать!..


Я на голой земле умираю и стар и безгрешен,

И травинку жую не спеша, как пшеничный пирог…

…А как вспомню Его — до чего же Он все же потешен:

Он и скачет, и пляшет, и рожицы кажет мне — Бог.







_________________________________________

Об авторе: ВЕНИАМИН БЛАЖЕННЫЙ

Вениамиин Михайлович Блаженный (настоящая фамилия Айзенштадт). Родился в 1921 г. в еврейском местечке под Оршей. После первого курса Витебского учительского института оказался в эвакуации, работал учителем истории. После войны вернулся в Минск, работал чертежником, переплетчиком, художником комбината бытовых услуг, фотографом-лаборантом в инвалидной артели. Состоял в переписке с Пастернаком, Шкловским, Тарковским. Первые стихи датируются 1943 годом, первая публикация состоялась в1982 г., первая книга вышла в 1990. Умер в ночь с 30 на 31 июля 1999 г.скачать dle 12.1