Редактор: Нина Александрова 
Комментарий Нины Александровой: Марина Евсеева использует классическую просодию и поэтическую лексику, в рамках которых сказать что-то настоящее особенно непросто - ведь инерция языка вещь практически непреодолимая. Однако в некоторых текстах подборки этот прорыв из обыденного в невозможное происходит. И тогда читателю открываются новые границы мира вокруг, сказочного и завораживающего: «Не успеешь чирикнуть, как очередная зима / Затолкает в мешок и потащит по наледи волоком», «Вряд ли выходец из рода людей — / Древоточец или так, муравей». То есть происходит не узнавание того, о чем читали уже сто тысяч раз одними и теми же словами, а открытие нового, о чем читатель раньше даже подумать не мог.***
Не оглянешься, вот и зачахла сырая сирень,
Не очнёшься, а вот и стручки на поникших акациях,
Так и лето пройдёт как один неприкаянный день,
Привезёт тебя без остановок к назначенной станции.
И прощайте, вакации.
А очнёшься — деревьев решётки, тюрьма да сума,
А оглянешься — темень ощерится лагерным волком.
Не успеешь чирикнуть, как очередная зима
Затолкает в мешок и потащит по наледи волоком.
И вот это надолго.
ПРОГУЛКА С ГЕРОЕМ Ты под деревом сидишь, остолоп,
Морщишь узкий неэпический лоб,
И корпишь над пустотою листа,
Шанс имея где-то восемь из ста.
Вдруг оттуда возникает герой,
Первый, пятый или двадцать второй,
Вряд ли выходец из рода людей —
Древоточец или так, муравей.
Приглашённый к неземному столу,
Он шагает снизу вверх по стволу,
Продвигаясь к темноте голубой
Отрешённой муравьиной тропой.
На невыделанной шкуре листа
Ищет выделенные кем-то места,
Чтобы вынуть из её полотна
То ли смысла, то ли так, толокна.
Но, придя, куда тропа довела,
И очистив жухлый лист добела,
Растеряв и шелуху, и слова,
Он опять у основанья ствола
На прощанье точка-точка-тире
Процарапывает по коре.
МЕЖДУРЕЧЬЕ "Дыхание твоё дрожит, дрожит, дрожит".Промежуток между твоей и моею речью
называется Междуречьем —
там текут как реки счастливые речи,
там тепло и утром, и днём, и вечером,
это край нечаянной нашей встречи,
он на равных обоим принадлежит.
Забери меня, пожалуйста, в Междуречье,
ты как хочешь, а я б предпочла навечно —
там непросто тоже, но всё же легче,
прощены там слабости человечьи,
и твой голос как прежде дрожит, дрожит.
ВЫХОД В ГОРОДКаждое утро здесь пахнет углём и холодом,
Выход из дома, кажется,
Возможен только в скафандре,
Миазмы городского пейзажа
С размаху ударят в ноздри —
Индустриальные прелести, прямо скажем,
Не располагают к пребыванию возле,
Но после себя оставляют налёт на нёбе.
Какие на этом фоне полёты в небе —
Этот промозглый воздух
Противопоказан любови,
Эти грязные стены
Исключают любое "если бы".
Да что же это такое —
Для меня, рыбы, выросшей в этом аквариуме,
С детства плавающей в здешней хмари,
У родного города нежности не хватает.
Так хотя бы пригоршню снега дай уже,
А то всё слякоть да слякоть.
Одно хорошо: что хотя бы
Пока здесь кровью не пахнет,
Но всё-таки мы когда-нибудь
Утонем в этом болоте,
Увязнем в этом асфальте.
Жители юга, молча о нас поплачьте.
Боже, какая жалость.
Какая жалость.
МАССАРАКШТы в Бугульме. А может, в Польше. А может, дальше.
Какое время, какое племя, не знаешь тоже.
Какое знамя, на чьё похожее, висит над ратушей,
А за сараем что за мальчишки играют в ножички.
Мороз по коже.
А может, в Арктике — вон три пингвина. Тогда не северный.
А вон три пальмы и бабуины — так, может, в Африке?
Три поросёнка, три мушкетёра стучатся в дверь к тебе,
Но ты снаружи, но ты на страже, идёшь по азимуту.
А может, в Азии ты?
Но сбились графики, сменились трафики, разбились градусники,
И не поможет ни Бог, ни мама и ни удачливость,
Ты заблудился — ландшафт размеренный, пейзаж приглаженный,
И только солнце по экспоненте ползёт куда-нибудь.
А так — без паники.
БУКОЛИКАПотёрт, но благостен на вид,
В панаме набекрень,
Старик на лавочке сидит
В погожий летний день,
Глядит, дыханье затаив,
Но сделав строгий взгляд,
Как суетливо муравьи
Помпеи громоздят,
И наблюдает свысока,
Как с севера на юг
По стеблю жёлтого цветка
Ползёт фольксваген-жук.
А если кто-нибудь из нас
Случайно смотрит вверх,
То замечает всякий раз
Сквозь ветки чахлых верб,
Что к нам практически впритык,
То весел, то сердит,
На синей лавочке старик
Давным-давно сидит.
ПОДСОЛНУХИНа проспекте высятся подсолнухи,
Не хвощи, не розы с амарантами,
Будто изумлённые полковники
Сделались обратно лейтенантами,
Набекрень фуражечки надвинули,
Расцвели прыщами подростковыми,
Стали молодыми и наивными,
Рыжими, смешными, бестолковыми.
Проплывает ночь как белорыбица,
Ей дома призывно машут трубами.
К осени подсолнухи осыплются,
Лейтенанты станут скалозубами.
***
Идёт гроза, топочет громом
по горизонту — бух да бух,
пружинит небо по-над домом,
и воздух делается глух,
трава предательски поблёкла,
в полёте замерли грачи —
она вот-вот ударит в стёкла
и грубо в двери постучит,
и всё вокруг снесёт потоком,
и наконец-то мы вдвоём
на бывших окнах как на лодках
куда-то к морю уплывём.
ГЕОМЕТРИЯХоть трусовата и на подъём туга,
Но, ни черта не взявши с собой в дорогу,
Я из глухого безвыходного угла
Еду одна куда-то, и слава богу.
Еду чего-то для, ничего не для,
Угол свой разрезая по биссектрисе.
Всё пирамидальнее становятся тополя,
И где-то на горизонте превращаются в кипарисы.
***
Ночные поезда, холодные наощупь,
Идут бог весть куда, им неизвестен отдых,
Ночные поезда, горячие с изнанки,
Не подберут меня на дальнем полустанке,
Но каждый даст под дых прожектором наотмашь,
Они везут других и не придут на помощь,
Они к другим спешат, прочерчивая воздух,
Гудки их заглушат мой одинокий возглас.
А я стою впотьмах, для поездов чужая,
И неуместный страх меня одолевает,
Что, от глухой тоски подрагивая мелко,
Наклонится земли зелёная тарелка,
И поезда легко как яблоки по блюдцу
Укатятся с неё и больше не вернутся.
ТОВАРНЯКТоварняк —
пятьдесят четыре контейнера и одна цистерна.
Рядом с ним электрички носятся как недомерки,
а ему что, он практически бесконечен,
тянется себе от Комарово до Репино,
мерно постукивая по рельсам.
Интересно: что у него в цистерне?
Наверное, сердце.
***
Ночь над землёй сутулится,
И за окном ни зги,
Сухо шуршат по улицам
Листья, а не шаги,
Тленом их зыбь подёрнута,
Но не напрасен труд,
И, огибая дворников,
Листья в леса ползут,
Там, в глубине нехоженой,
Шепчет своё шур-шур
Через декабрь брошенный
Рыжий бикфордов шнур,
Хочет обратно на люди,
Словно домашний зверь,
В марте растопит наледи,
Пересечёт апрель,
В городе твердокаменном
В мае, в начале дня,
Жахнув зелёным пламенем,
Он подорвёт меня.
***
Ох, убежать бы нам в деревню,
в такую осень,
где в окна ломятся деревья,
о чём-то просят
и тянут в ожиданьи счастья
сухие листья,
чтоб к нам пришли слова отчасти,
отчасти смыслы,
где словно яблочко по блюдцу
мелькает время,
где чайки свысока смеются
над нами всеми,
и звук нечаянный стихает
уже под утро,
как будто в небе исчезает,
летит как будто,
где будет всё, как не бывает,
где всё иначе,
и клён отчаянно пылает,
и ясень плачет.
***
Дети смотрят на стареющих отцов,
В прошлой жизни потрясателей основ,
В прошлой жизни покорителей сердец,
Дети видят их в костюмах или без,
Злыми, добрыми, залёгшими на дно —
Дети тихо наблюдают, как в кино.
Очень сложно этот взгляд не замечать,
И отцы, когда устанут поучать,
Рвут у ворота рубахи и кричат:
Не индиго мы родили, а волчат! -
Дети смотрят. Дети вежливо молчат.
***
Вывернулось небо наизнанку,
А с изнанки у него иголки молний,
А изнанка шита нитью ливня,
И от распоясавшейся тучи
Отлетают пуговицы града,
Клацая о землю бубенцами.
Только нам не весело, а страшно,
Будто наши нити изорвались,
Будто наши потроха раскрылись,
И торчат бесхозные ошмётки
Наших мыслей, горестей и судеб.
***
В квартире чужой посредине какой-то зимы
Качается шарик на ёлке, а в шарике мы,
На ниточке кружимся годы и дни напролёт,
И кажется, это уже никогда не пройдёт,
Снаружи мелькают иголки и падает снег,
Съезжаются гости, звучит замирающий смех,
Пытаются дети у взрослых игрушки отнять,
И ёлку на свалку выносят и вносят опять,
Куда-то идут пароходы, летят поезда,
Бесстрашное "да" сокращается до "никогда",
Вокруг происходит беда и вообще что невесть,
И крупными каплями звёзды стекают с небес,
Кончается век и на смену приходит другой,
Кончается время и нового нет под рукой,
Но снова, не очень красивы, не слишком умны,
Мы смотрим на шарик, а в шарике всё-таки мы,
Всё также, сцепившись руками, сидим за столом,
Уходим, приходим и снова себя застаём.
_________________________________________
Об авторе:
МАРИНА ЕВСЕЕВАРодилась в Ленинграде в 1967 году, окончила педагогический институт, несколько лет преподавала, сейчас работает в благотворительной организации. Пишет стихи с 2018 года, печаталась в журнале «Эмигрантская лира» и альманахе Санкт-Петербургского Союза Литераторов. Лауреат премии Антоновка 40+.
скачать dle 12.1
