Редактор: Лета Югай
Предисловие Леты Югай: Александра Мочалова – художница и поэт, с детства погруженная в мир искусства (отец – известный Кировский художник, мать – преподаватель музыки и тоже поэт). И в стихах Александры искусство вплетается в тему детства и в тему открытости мира. «Как этот мир велик в лучах рабочей лампы», говорится в «Плавание» Бодлера-Цветаевой. Взаимосвязь этих тем: детство в российской провинции, европейское искусство и открытость мира – обусловлена общим образом семьи как ковчега, шалаша, спасающего в бурю. Именно непогода – в разных смыслах этого слова – делает мерцающий свет настольной лампы таким значимым. Брейгель вплетается в фильм Тарковского, и это воспринималось как выход в другой мир: внешний относительно советской страны, поэтому неизбежно внутренний для многих её жителей. В бессилии что-то изменить возникает тактика ухода в личное и семейное. И через это сужение взгляда, сведение световых лучей в точку зрачка происходит выход на мировые и экзистенциальные вопросы. ***
Зима покрыла мелом дерева,
холмы и реки, выбелила крыши.
Её ветвей чернеют острова.
В ней остовы сквозят четверостиший.
Зима открыла письменности суть
и пишет в ней страницу за страницей.
На чёрно-белом языке несут
свои сюжеты буквенные лица.
Роман зимы скатился до игры –
свистят земли стремительные скаты.
До криков детворы (с горы, с горы!)
просторы увеличены и сжаты.
Зима дошла до Брейгеля пешком –
бросать шутя в текущие пейзажи
неосторожно слепленным снежком,
живым прыжком подвижного стаффажа.
Всё сходит с мест, что встретишь на пути.
Всё сходит с рук, пока летит сорока.
И тот снежок простуженный летит
за край холста отпущенного срока.
***
Сестре И.
Ветви ребер.
Пересаженный черенок черешни.
Нездешний промысел.
А твой –
говор птицы береговой,
переполненные скворешни.
Это певчей скворчащей головой
ты качаешь над мостовой.
Кто-то лепит тебя из пластины
податливой глины.
Ты его ремесло.
Ты гончарная выдумка под
нестерпимо горячей ладонью,
под сильными длинами
прозревающих рук.
В тот впадая обвод,
в терракотовый обруч –
ты подвижное русло,
ты теченье невидимых вод.
Перебрасывай мост-коромысло
за плечо. Пересвистом.
На твоих берегах
Брокк и Вернике наверняка
ловко лечат керамику речи.
Но за гранью гортани
и языка –
ты строка-вертикаль,
музыкальная ткань,
сток стеклянных перетеканий.
Сочетание
земляники и молока
в стакане
звука.
Ребро дудука
в теле проводника.
***
Старинное фото – скупые портреты.
Тон сепия, умбра, неяркое солнце.
Кофейня начала двадцатого века –
и чашки из рук опускают на блюдца.
А солнце бежит по столам и предметам,
сверкают посуды стеклянные донца.
Но тень караулит черты человека,
покуда в полголоса люди смеются.
Покуда вполсилы лицо молодое
худое охвачено тенью.
Вполсилы смятеньем.
Пока не бедою.
Молчанье моря…туда, туда. Смотри: песчаный берег.
Печальный берег, небогатый цвет.
За ним вода. И мы туда, – проверить
скупой букет, почти сухой букет
невзрачных трав. Проверить голос моря
на слух, на вес, на ощупь и на вкус.
Прозрачное серебряное горе
несёт селений непосильный груз.
Вся эта ткань – один узор ковровый
на грубо загрунтованном холсте.
В замесе красок пасмурно-суровом
почтовое молчанье на хвосте
сорок. Смотри: сороковые
в молчанье моря эту ткань вплели.
Стеклянные дома береговые
в переплетенье полотна легли.
Смотри, смотри: война играет Баха.
Война всегда стоит невдалеке.
Война в обычной будничной рубахе.
Война с клубком и спицами в руке.
Незримый полк свивает нить из праха.
Найдёт шифон мерцания во мгле
любая прачка и любая пряха,
любая кружевница на земле.
***
Ты вышла из душевой.
С полотенцем зелёным на голове.
Мимоходом разламывая июль,
задержала дыхание на пороге.
Звуки извне раздробились на две
или сотни частиц.
Так бывало в детстве, после купания,
сидишь в полотенце,
и в простецком советском кино
каждый герой говорит несколькими голосами.
С примесью эха.
И все с полотенцами на головах, всем легко.
Парное и комнатное перемешалось.
Воздух и молоко.
Ты на границе.
Под зелёным своим полотенцем,
в голове пробираясь на кухню,
ставишь чайник. Замираешь на грани
синего пламени и приоткрытой форточки.
Так, что одна половина яблока нагревается,
а другая прохладна.
Лёгкий пар стелется по стеклу.
Ты, разлетаясь надвое,
срастаешься целым.
Ровно посередине лета.
Вращая бездумно ручной маховик
тугой кофемолки,
смотришь в окно.
А там –
умирать не страшно.
***
Завершается август. Над ним возвышается сад.
И в коричневых кронах идут разговоры на птичьем.
Что меня окружает? Что тянет меня невпопад
в этот прожитый август и прошлого сад ботаничий?
Философия сада смягчает прямые углы.
Вечереет, сгущаются тени, в концепте растений
эти струнные ветви и те духовые стволы
разметались и снова совпали концертом сплетений.
Мы приходим на дудочку сада – вечерний магнит.
В головах прорастают над нами прозрачные кроны.
И взмывает над маленьким садом развёрнутый вид –
сад огромный: дубы вековые и ржавые клёны.
***
Дверь открываешь – а там дорога.
Кипрей закипает.
Рыжик на поводке.
Прямо с порога, с утра пораньше,
в лёгком зелёном штапельном платье -
напрямик, в кривую или дворами,
а можно по кругу.
Из школы – на первый,
после защиты – опять на первый.
Дверь открываешь – а там так много!
Кипрей – в полную силу.
Лопухи – до фенечек на запястье.
Вот оно счастье, –
мчаться на поводке за Рыжиком,
вот оно счастье…
Летишь – не узнавая обочин.
Сиреневое и зелёное просвистело мимо.
Один Гераклит ухмыляется,
просочившись повсюду.
После второй защиты – в работу,
по ходу меняя пелёнки.
Счастье внутри
барабанит в твои перепонки:
попутный ветер.
Счастье снаружи…
Ненужное выбросим, приготовим ужин,
зайдём за ребёнком после пяти.
Дверь открываешь – а там
сущий Эндрью Уайет.
Кипрей отцветает.
И поводок в руке.
Но Рыжик уже не привзан.
Мелькает меж долговязых
спиленных тополей.
Поди догони.
***
Иду и не помню, куда, что не страшно.
А помню иное, что просится в руки, –
Две мысли со мною – о главном и важном:
Одна – о ребёнке, другая – о звуке.
Одна – о ребёнке, теребит и скачет.
Одна – молоко и вблизи, и в разлуке.
Одна – впереди ускользающий мячик.
Одна – о ребёнке, другая – о звуке.
Другая – внутри нарастание гула.
Другая – слияние «глухо» и «звонко».
Другая – в строфу переплавка прогулок.
Другая – о звуке, одна – о ребёнке.
Одна – убегает спросонья босая.
Одна – не уснёт, если режутся зубки.
Одна – называет меня «мама Сяня».
Одна – о ребёнке, другая – о звуке.
Другая – вскипанье синкоп и легато.
Другая – на слух проверяет, где тонко.
Другая – до слова дошла, как до брата.
Другая – о звуке, одна – о ребёнке.
Две мысли, две птица мне всё заслоняют.
Две мысли мне всё проясняют в округе.
Две мысли, бок о бок, спасают меня:
Одна – о ребёнке, другая – о звуке.
***
Страшные книги в детстве читать не страшно.
Где же те сказки с волками, чертями и прочим,
что мы ловили, глотая каждое слово?
Те, что глотает сейчас мой ребёнок,
а я не могу и слышать.
Где же те сумки холщёвые, хипповские наши,
что мы носили через плечо, на первом курсе?
Друг друга просили, спрашивали:
почитай из той книги, которая всегда у тебя в сумке.
Как мы впадали тогда в рисунки,
не боялись читать чужие судьбы.
И ждали.
…
В твоё солнечное сплетение — серебряное перо.
Бьётся о рёбра клетки. Неужели не слышишь?
Это я говорю тебе: напиши мне короткое.
Это я молчу тебе: промолчи мне короткое.
Это я прорастаю межрёберно,
пробегая порой
маленькой трещиной по твоему покою.
Занеси на подкорку тревожное.
Удивись:
что такое?
***
С тобою рядом тонкая черта.
А под стопой стоп-кадры и стоп-краны.
Как будто бы рубаха из холста,
за краешек судьба приподнята –
и видно раны.
Ловлю в твоей системе координат
горизонтали – ребра и лопатки –
на вертикали. В круг беру квадрат.
В сплетенье солнца ставлю циферблат.
И шью крестом воздушные заплатки.
_________________________________________
Об авторе:
АЛЕКСАНДРА МОЧАЛОВАРодилась 3 октября 1977 году в Вятке. В 1999 году окончила Вятское художественное училище имени А.А. Рылова (живопись, педагогика). В 2008 году окончила Литературный институт имени А.М. Горького (поэзия). Работала в Театре на Спасской, в газете «Вятский край», преподавала в Кировском технологическом колледже. Лауреат областной премии имени А. Грина (2000 год), лауреат поэтического конкурса памяти Константина Васильева «Чем жива душа…» (2013 год – гран-при, 2014 год – лауреат), дипломант Волошинского конкурса (2013 год), Шорт-лист Волошинской премии (2018 год). С 2010 года член Союза художников России. Публиковалась в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Дружба народов», «Новая юность», «Интерпоэзия», «Луч». Автор книг стихотворений «Молоко для волка» (Киров, 2005), «Хаклберри» (М.: Воймега, 2012), «Рафферти Август» (М.: Воймега, 2017).
скачать dle 12.1
