Редактор: Нина Александрова 
Комментарий Нины Александровой: стихи Сергея Калашникова фиксируют реальность, не вполне поддающуюся анализу и осмыслению. Со всех сторон “постоянная сутолока, гомон и суета”. В этом мире как будто бы нет места ничему настоящему, за ежедневной рутиной не видно будущего. Ни стремлений, ни глубоких переживаний. Лирический субъект в этих текстах - бесприютен и одинок. Он отстраненно наблюдает за странным, прекрасным, рассыпающимся на глазах миром людей, пока “безмерное завтра уже переступает их”.1.
здесь в целом больше печей, чем дров
скоро зима говорит петров
воду, замешанную с вином,
молча пьём говорит смирнов
в кормушке смёрзлись птенцы с пшеном
в собачьей будке истлел костёр
лето, пойманное лицом
дворник в стекло втёр
2.
всхлип есть грустная нота тишь
гладь говорит иванов молчишь
глядь говорит иванов грачи
б**** говорит иванов и чё
любишь молчать - значит любишь тень
воет, как буйный, испив росы,
время о том, где шумел камыш
молись, опёршись на изразцы,
но ни во что не верь
3.
когда зайдётся петух в порту
иди на звук говорит петров
так просыпаясь ведёт к петру
рыба волгу без номеров
берег полон опасных бритв
взмахов срезанных о ладонь
гибни в сотнях напрасных битв,
но никого не тронь
4.
жди конец говорит огонь
иди на свет да гори в огне
жми ладонь говори накрой
тряпкой свет и умри во сне
в небе больше комет чем звёзд
а созвездий почти как слов
иди на смерть говорит петров
или звучи как тост
5.
стоя в крапиве одной ногой
молодость не до конца честна
сколько нас выживет вот таких
где мои спички и береста
видишь? уже; за чертой числа
ждут незажжённые огоньки
никнет восход, раздаётся всплеск -
голод не может пройти, как боль -
город продолжит хранить невест.
всё-таки - иванов убеждает - крест
носится за спиной
***
мир состоит из муки, луки и твоей руки
позади ларьки, скамейки и турники
по бокам окраина давит кошек
в темноте раздаются первые кувырки
у большой дороги бандиты взводя курки
выпускают окурки в пробегающих и прохожих
когда кончаются хлебные крошки, монетки, ткань
только плевки Ермака выводят к реке Вагай
след водяного, идущего к водоёму
из открытых окон раздаются выкрики и вайфай
местные дети думают что зигхайль —
месяц, идущий за февралём
Россияэпиграф шрам строфы весна грачи допустим
чернильные мазки на фоне дна реки
темнеют облака плывёт туман над руслом
куда ни плюнь – плевки;
А нападут враги –
все надписи на русском.
***
1.
ночью в деревне я наступил в ежа
неплохое начало лета конец весны
вот и джонни кричит актерами дубляжа
неплохое начало лета конец весны
растревоженный разум пробует бунтовать
в одиночестве в изоляции темноте
но на мёртвом поле не за что воевать
быть беде
2.
Перевязан солдат лентой выпускника
Все смеются, и бьют ладони, и дарят крик
Но безмерное завтра уже переступает их
Как инквизитор тело еретика
Кто-то, кажется, водит вилами по воде
Быть беде – ночью луна во льве,
Быть беде, одинокий памятник, быть беде,
ыть еде, бы бе
***
мусме ван гог кликабельно ветвисто
цинга души вскрывает чердаки
процентщица убившая артиста
денатурат последняя канистра
а мы давно ничьи ученики
пастушка в волчьей шкуре, волк в овечьей,
прионы, мельтешение в строю.
в кострах горят оставленные вещи.
какая, боже правый, гуттаперча –
я в зеркале себя не узнаю.
***
череда неудач; скрывшись за календарь,
крестики дней ещё проступают сквозь
лист; волна, разомкнувшая близь и даль
вбивает в мокрый песок головой гвоздь
песок головой гвоздь
головой гвоздь
убывая по амплитуде, тело спешит к воде
всё вокруг – только таянье снега, угасание света, спад.
впервые от страха зажмурившись в темноте,
начинаешь догадываться до всего подряд
неудач черёд, на ушедший в запас июль
их до чёрта пришлось; озирается часовой,
дурак валяй дурака, воин воюй, моль
прогрызай телогрейку хоть наискось хоть насквозь
наискось хоть насквозь
ТанцыНе печаль остаётся нам, но тоска повтора –
сохранение импульса, коего не хватило.
Разорвёт, разнесёт по парку, кладбищу, коридору
слово, что сказано зря, поскольку заведомо обратимо.
Ведь если музыка повторяется раз за разом, и музыканты
те же, улыбаются, приглашают, гармонируют, вьются, злятся –
как объяснить тебе, что согласие, данное однократно,
упрощает каждое последующее? Танцы, танцы.
Повторение есть желание, центр, суть развращение эго –
не процессы, но чувства – частные, давние, важные обоюдно.
Жаль, что прошлому без повторов хватило замко́в и снега.
Ты уходишь, и здесь впервые моё одиночество абсолютно.
Ветер в твоей руке, шелест кассетной плёнки, переписывающей фестивальный
номер, сила импульса теперь постоянно-условна.
Да, единственный танец. Смеются. Полёт нормальный.
Лети, лепесток. Возвращайся, так я смогу попрощаться снова.
В новый круг попрощаюсь, заново сохраняя
то же самое – с каждым повтором всё меньше толка.
Будто воспроизводят съёмку – кассета трётся, перематывается, заедая.
Господи, как тяжело уходить надолго.
Навсегда остаюсь неважным, никого здесь не будет, только
здравствуй, вечное солнце, нам пора навсегда прощаться.
Отвернись и замри, движение завершив, чтоб лицо не сжевала плёнка.
Обрывается лента-жизнь.
Танцы, танцы.
***
я говорю не так я сам не тот
меня не слышно на мои слова
накладывают сурдоперевод
что портит всё и мысли обрыва
искажены как судорог черты
посмертным откровением чужим
считалка замолкает на четы
пусть смерть моя не будет неожи
пусть повторяя незнакомый жест
авада ке вингардиум леви
ге вме о ов еза ер ен ы е ст
о а я о ю и
***
1.
пальцы крышкой инструмента
пианисту отобьёт
заедает кинолента
оставляя только вот:
капли топают по крышам
плачет ива, зреет рожь
из тумана месяц вышел
сам на тень свою похож
сам похож на столб фонарный
блик и луч от звёзд до глаз
ночь приводит в вид товарный
мир оставшийся без нас
2.
как сторонний объект, наблюдатель
тень тумана в тени облаков
что могу тишине рассказать я
состоящий из стука шагов?
из подобранных слов и звучаний,
объяснений молчания вслух
оступившийся в самом начале
обращения импульса в звук
вот и всё — что ни прячься за словом
нет его в этой азбуке слов
как сторонний объект он основан
от иных безымянных основ
что я мог кроме этого? мало
видно, не было правды в ногах
пляшут клавиши фортепиано
замирающие на взмах
***
Искусство циклично, и цикл определим
Мальчик-троянец смеётся: «а конь-то полый»
В списке моих идей ни одной толковой
Бармен заходит в бар, я иду за ним
Движется математиков строй несчётный
С целью одной второй и одной четвёртой
Знать знаменатель равен одной второй
В списке моих идей ни одной никчёмной
Я ведь в каком-то смысле и сам учёный
Вставший по стойке свой озаглавив строй
Песня — от алкогольной до апельсиновой.
Тешит над вурдалаками кол осиновый
Старое поколение упырей.
Ночь марширует к столикам, бар – резиновый
Очередь пахнет жидкостью керосиновой
Горько хоть лампы бей.
***
Четверть века стоит на площади памятник бронетанку —
Может статься, когда-нибудь люди поднимут люк, а внутри враги.
Мать в соседней квартире испачкавшегося ребенка выворачивает наизнанку за пироги.
У другого соседа напротив вторую неделю весело:
на почившего в марте деда пришла по ошибке пенсия
ходит светится весь, говорит мол бог дал бог взял.
В целом, так и живу я с этой его удачи легко и песенно —
по ночам из одной квартиры хор утверждает что был пацан
по утрам женский крик из другой отвечает обосновав агрессией был ли мальчик.
В общем — гнилой базар.
Окружает меня постоянная сутолока, гомон и суета —
Ибо попеременно работают два врага — пылесос и ящик,
То борьба с нежеланьем каши, то а-ха-ха, то завывания блатняка
Меня побеждает тандем ребенка, быка и трехлетнего коньяка
И одна только мысль приходит на ум всё чаще:
Господи — разрази меня гром здесь и сейчас если ты настоящий
А потом я стою и зачем-то щурюсь на облака
***
Ветераном Куликовской битвы,
сторожем обетованных врат,
сущность дня, негодная для бритвы,
держит то, с чем мёртвые стоят;
косит глаз на клятвы, а молитвы
сокращает до абанамат.
Вор стучится в дом лизнуть розетку,
сон макаку чешет, Гондурас
опухает, как язык от фраз.
Домовой, пробравшийся в беседку,
забывает лестничную клетку,
сущности грядущего как раз.
Впору желчи рвотного позыва
спичка, полыхнувшая во рту.
В жизни ни единого разрыва –
воткаят бы да каза болду.
Чёрствый хлеб намазан на спасибо
так же, как примета на беду.
На деревню к дедушке уеду,
дел в деревне полный кузовок.
Ничего на свете лучше нету,
чем не знать о том, что одинок.
Я под заводную песню эту
сам себя бы предал, если б мог.
***
Я прощаюсь с тобой, только эхо несказанных слов,
Прозвучав, оседает, как пыль под чужими ногами.
Над землёй, где гремят барабаны вокзальных часов,
Машинистов, покинувших город, считают врагами.
В направлении старых домов расширяется лес
От верхушек берёз за идущим на взлёт самолетом.
Сыновья лесника из двустволок стреляют в принцесс,
И кукушка кукует судьбу заблудившимся мертвым.
Только это останется, если проститься — леса.
***
1.
Кем мне быть на петербургской свадьбе,
в эту горечь вкопанным живьём?
Так заведено – mc в квадрате,
воздух выпит, атом расщеплен.
Уголь, не отмеченный на карте,
Может быть углём и не углём.
2.
Кем мне быть на шествии оркестра,
Где трубе нет времени на вдох?
Песня длится, партия известна –
Музыка для стаптыванья ног.
Гул парадных. Староста подъезда
из себя бы вышел, если б мог.
3.
Кто я – лётчик, пассажир, попутчик,
ростовщик, разбойник, офицер –
в мире подставляющих и бьющих
с птичкой в клетке, зайцем на крыльце,
мертвой рыбкой в мутном озерце
смерть в яйце, ответчики в истце,
ничего с изнанки на кольце.
4.
Боли важно быть необратимой,
Невозвратной репликой на зло.
Тридцать лет в скорлупке паутинной –
вот мое октаново число.
Этот текст – явление с повинной.
Только горе в молодце честно.
_________________________________________
Об авторе:
СЕРГЕЙ КАЛАШНИКОВ Сергей Калашников родился в 1996 году в городе Павлово Нижегородской области. После школы поступил в Московский Технический Университет Связи и Информатики, через три года ушёл и поступил в Литературный институт имени А. М. Горького на семинар Олеси Николаевой, в данный момент студент пятого курса.
скачать dle 12.1
