РЕДАКТОРСКИЙ СПЕЦВЫПУСК
Комментарий Ивана Полторацкого:
Стихи из новой подборки Евгения Никитина похожи на модернистские притчи, содержание которых выносится за скобки и преобразуется в интенсивное непонимание. Прямолинейная и простая форма, очищенная от всего лишнего, выглядит легко и обманчиво: читатель словно промахивается мимо очага, нарисованного на стене, и заново возвращается к тексту, чтобы уловить его странное существо, каждый раз отодвигающееся всё дальше. Никитин – мастер тонкого парадокса. В первом стихотворении тема еврейского детства неожиданно смещается в сторону дзенского коана. Во второй строфе прямо постулируется буддистская тематика, но парадокс в том, что «ом мани падме хум» не является молитвой, да и петухи в европейской культуре выполняют совсем другие функции. Можно предположить, что здесь зашифрована древняя мандала колеса сансары, в которой по кругу бегут змея, свинья и петух, воплощающие три основных источника страдания (гнев, невежество, и страсть), но зачем заходить так далеко? Где третий элемент? И что делать с черешней, арбузом и вишней? Стихотворение не нуждается в аллегорической интерпретации, оно движется вплоть до финальной вспышки, освещающей главное действующее лицо, точнее его малую часть.
Парадокс разрастается и обнаруживает мощный лирический потенциал. Во втором стихотворении сюжет абсурдного исчезновения распадается на ряд привычных событий – крыса, пойманная взглядом, неторопливо выходит из поля зрения, останавливается время, свет то исчезает, то появляется. Линия напряжения проходит по границе между этими мирами, в том, почему вообще они сопоставлены в рамках одного текста. В следующем стихотворении возникает тонкая интертекстуальная перекличка Пастернака с Мандельштамом на фоне перевёрнутого блоковского сюжета. Интересен метафизический сюрреализм третьей части – тихий лёд, чёрный шмель, трещащая по швам ветка – всё вместе создает неожиданный графический образ, избавляющий от ассоциаций с другими поэтами.
Гофмановская мистика в «портретном» стихотворении реализована методом монтажной склейки. Разрозненный синтаксис обращает внимание читателя на весомые художественные детали – рука-щупальце, крысёнок-мистагог. Сюжет исчезновения становится сюжетом превращения в беспощадном кафкианском «Таракане», но все эти тревожные метаморфозы снимаются итоговым возвращением к себе. Щека, рука – всё на месте, всё хорошо. Но всё-таки, что это было, в кого преображался лирический субъект?
Цикл стихотворений эстетически завершён, о нём интересно размышлять в рамках художественного целого, замечая новые сюжетные и языковые нюансы при каждом перечитывании. Евгений Никитин помещает своего героя на границу между мирами, он аккуратен, как водомерка, в скольжении между бытовым и мистическим и точен, как аптекарь, в выборе интонаций. Эти стихи – несомненная удача в композиционном плане, ведь мало просто написать хорошие стихи, их ещё нужно сопоставить так, чтобы все вместе они превращались в нечто большее, не равное простой сумме частей. Автор просил ничего не менять в подборке, с удовольствием предоставляю её вашему вниманию в неизменном виде, как свидетельство без свидетеля, говорящее о себе самом ровно столько, сколько необходимо.
* * *
Я вырос среди чудовищ:
черешня, вишня, арбуз.
Капуста стучала в дверь, ее звали
Голда Моисеевна.
Голда Моисеевна -
грустная капуста.
Петухи молились
«ом мани падме хум!»,
когда во время повтора серии
«Богатые тоже плачут»
за балконом убивали свинью.
Ничего не повторяется.
Я сижу на кухне, но это не та кухня.
Я слышу кота, но это не кот.
И зажигалка вспыхивает, как вулкан,
обжигая кончик носа.
* * *
Он хотел попасть на кухню,
но не смог туда пройти,
потому что холодильник
оказался на пути.
На распахнутую дверцу
посмотрел, пошёл назад.
Сел на краешек кровати,
провалился прямо в ад.
По дорожке лопушиной
крыса медленно бежит.
Этот день как будто прóжит,
но еще недопрожи́т.
Запах вроде бы знакомый.
Дождь затаптывает дым.
Отключают свет, и снова
при свечах сидим.
* * *
1.
Ничего не надо делать.
На ветвях пылится свет.
На заборе ада мелом:
«Никого на свете нет».
Что мне делать с этим телом?
Ничего не надо делать.
Что поделать с этим адом?
Ничего не надо.
2.
У меня был ключ
от пустой квартиры.
Ты приехала, села
на шаткую табуретку.
Я достал нож и сказал,
нарезая колбасу,
что мог бы отправить почтой
тебя домой по частям.
Разве можно вот так
приходить к незнакомцу?
Тебя этот разговор,
кажется, напугал.
Мы выпили вина.
Я стал тебя раздевать.
Вернувшись из душа, ты сказала:
«Я передумала, пожалуйста, не надо».
Ну ладно, ответил я.
Я не какой-то насильник.
Нет - так нет. Мы пошли
вместе на электричку.
3.
Ты стоишь у железки.
Потом возникаю я,
тенью мысли о том,
что нужен наблюдатель.
Тихий торопится лёд.
Ветка трещит по швам.
Чёрный шмель на снегу
притворяется мёртвым.
Потом я засыпаю.
И больше нет никого.
Только свидетельство
без свидетеля.
* * *
Я встретил вас - и всё.
Портрет своей руки
убрал я со стола.
Рука моя была,
как щупальце, точна.
И слёзы, и любовь.
И маленькая вещь -
крысёнок-мистагог -
в чужой норе лежал
на ледяном зерне.
Он медленно бежал
и подвернулся мне.
И больше не дышал.
Портрет моей руки
обрюзг и поглупел,
обжил мой кабинет
и расцарапал стол.
Но я сумел отнять
его волшебный мел,
и дверцы больше нет,
куда бы он ушёл.
* * *
Сидим на кухне с тараканом.
Он водку хлещет. Я не пью.
Я мог убить его стаканом,
но раз уж сели — не убью.
Мы были оба мудаками,
но он всегда меня прощал.
Поговорим о Мандельштаме,
как Лёша Пеплов завещал.
У таракана нос орлиный,
драконий хвост, горящий глаз.
А я остался мёртвой глиной.
Но много общего у нас.
«Пойми, Петрополь умирает,
и прялкой тишина стоит...»
Но таракан вдруг понимает,
что сам с собою говорит.
Лишь лампы тусклая работа
и отражённый в водке ум,
и если слышал он кого-то,
то это просто белый шум.
* * *
Пыль носилась по гостиной.
Я достал совок, метёлку.
Никакого толку.
В ванной пахло тиной.
Я купил вина. И вино ушло.
Что ты вся дрожишь? Что произошло?
На дворе война?
Что ты, дорогой. Вот твоя рука.
Вот твоя щека. Нет, всё хорошо.
_________________________________________
Об авторе:
ЕВГЕНИЙ НИКИТИН — редактор отдела поэзии (нечетные выпуски) в Лиterraтуре
Родился в поселке Рышканы, Молдавия. Впоследствии жил в Германии и в России. Сейчас живет в Израиле. Публиковался в журналах «Знамя», «Воздух», «Textonly», «Октябрь», «Новый берег», «Homo Legens», «Урал», «Гвидеон», «Новый мир» и других в различных амплуа – как поэт, прозаик, переводчик и эссеист. Участник центральной программы 53 Венецианской биеннале искусства. Автор трех сборников стихотворений и, в соавторстве с Аленой Чурбановой, – сборника короткой прозы.
скачать dle 12.1
