* * *
Как будто я знаю, куда приведёт меня память,
пчела повивальная: плакать и медленно падать.
Терновый мой вестник, последний мой провожатый,
жестокий и звонкий, к щеке опалённой прижатый.
Как будто я знаю — июнем иду налегке —
какая из улиц спускается к самой реке.
Там всё ещё заросли, белые цветники,
ивовые заросли, дымчатые венки.
Полощут бельё, и вода забирает на дно
то ленту, то юбки воздушное полотно.
Одна наклоняется. Икры блестят от воды.
И овод гудит. И вода размывает следы.
Другая под нос напевает, свивает жгуты.
Над ней стрекоза, синева, пустота высоты.
Так просто, как всё, что вокруг происходит всегда, —
и овод гудит, и следы размывает вода.
Как будто я вижу, вот тут подглядела случайно,
как падает камень, как щепку уносит, качая.
С корзиной тяжёлой идут, поднимаясь, легки,
неясные тени, забытые старики,
совсем ещё юные, гибкие — не спугни.
Они ведь уверены, что совершенно одни.
* * *
Муха времени, что ты жужжишь,
муза времени, где ты живёшь?
Или в листьях гниющих лежишь,
или листьев оставшихся дрожь
ты и есть? Или, ветер всему,
только холод приносишь и свет?
Говори, я твой голос приму
за ответ.
Кто бы с нами весь день напролёт
говорил и показывал: там,
высоко-высоко, самолёт.
Полетаам?..
Здесь так странно ещё говорят.
Нет, скорее, теряя, поют.
Солнце осени — чёрный агат.
До затмения — пара минут.
Мне звонили сегодня с утра
и ошиблись. Пришлось извинить.
За окном раскололась гора
и внутри оказался магнит.
Я смотрю на него сквозь стекло,
и уже запотело стекло.
Всё равно я небесный металл,
а магнит никогда не летал.
* * *
…и слёзы нахлынули с третьим ударом,
и музыки нет тяжелей.
«Налей, – говорю, – мне, налей.
Я больше не знаю, что делать мне с даром,
что делать мне с садом,
что делать мне с адом,
кого опалять мне бессмысленным жаром,
как сделать ещё больней...»
Последнее, это бесчувственный вывих,
встать в угол и видеть спиной
ужасные тени в безлиственных ивах.
Зачем вы пришли за мной?
Кого эти чёрные мальчики лепят
из снега у нас во дворе?
С утра я, расплакавшись, падаю с неба.
Я тающий снег в ноябре.
Едва меня схватишь, и пальцы немеют,
капли бегут в рукава.
Как они над исчезающим смеют
произносить слова?..
Люди, люди мои, не мои вы
соловьи, не мои семена.
Вы… а чьи вы теперь, чьи вы?
Вам – червонные имена,
вам – червонные одеянья,
раны червонные, ягод сок,
смерти багряной над всем сиянье –
вам выходит последний срок.
Кто жалеть вас не перестанет,
по волосам проведёт рукой,
кто любить вас да не устанет?
Есть ли ещё такой?..
* * *
Будь, четверг, прелестный мальчик,
закусивший свой мизинчик.
Нас забросил ураганчик
в придорожный магазинчик.
Мы возьмём стеклянной снеди,
пресной ледяной воды
и бессмертные – вот эти
вечно юные – плоды.
* * *
1.
Хотелось бы сказать "как и всегда",
но год второй на том проходит свете,
часы стоят, и длится сон о лете,
и жизнь такая стала ерунда,
смешно сказать. Антон приедет в гости
на пару дней, и часики пойдут
обратным ходом; юности и злости
нам хватит лишь на несколько минут,
но ясности и жалости — до гроба,
и мы замрём в квадрате снимка, мы
шагнём из лета в белый куст зимы,
где мы моложе и бессильны оба.
2.
Мне снится долгий муторный июнь.
Жара сменяет холод и обратно.
Сегодня дождь, и я смотрю сквозь пятна
на мутный свет пространственных лакун.
Там что-то есть, там город, связки лент
дорожных, там зелёная прохлада
и белизна скрываемых колен,
там что-то есть, но не хватает взгляда
всё охватить, извлечь, запечатлеть.
Сегодня дождь, и целый день потерян,
но сна высокий вырастает терем,
и звону быть, и углям жизни тлеть.
3.
Немного мрачно, но на самом деле
всегда так было, даже в ясный день.
Проходишь мимо, пальцем не задень,
не тронь тоски, сидящей еле-еле
в живущем слишком быстро существе,
иначе она вылетит наружу
и спрячется над головой в листве,
весь воздух съест и покалечит душу.
В короткой песне холод, чёрный свет,
прощальных слов затмение, корона
бессмертия и музыка урона,
печальнее которой в мире нет.
* * *
Как ты живёшь с такою красотой —
подумать страшно! — обморок, затменье.
А я хожу всё песенкой простой.
Быть песенкой и вовсе не уменье.
Как ты проходишь их сердца насквозь
и сколько в каждом оставляешь света?
А я живу, как дождик. Не сбылось
стать быстрым ливнем в середине лета.
Я тихий дождик, мелкий, словно взвесь,
а ты реки зелёные изгибы,
и за спиной твоей темнеет лес,
таится гибель.
Сегодня день длиннее, чем вчера,
а я стою одетая в прихожей
и говорю застенчиво: "Пора!"
Но вдруг за дверью ждёт меня гора?
Нет, не пора. Снимаю шарф. Похоже,
пока ты там и больше мира ты,
мне воздуха не хватит объясниться.
Для воробья, для незаметной птицы
ты дольше, чем паденье с высоты,
и я кладу на полку рукавицы
и поливаю в комнате цветы,
но и они, кивающие, — ты!
Ещё бывает так, что кто-то снится,
как ветер — вдруг — в лицо — из пустоты.
И это — ты?..
А то ещё: двоится
пространство сна, и у тебя черты
мои — мои глаза, мои ресницы,
и волосы, и шея, и ключицы,
и даже
дар
внезапной немоты.
* * *
…ещё меня обнимет кто-то,
за горло детское возьмёт,
за смертную мою икоту,
за лёгкую мою работу,
за недолёт и перелёт —
как воробья в руке сожмёт.
_________________________________________
Об авторе:
МАРИЯ МАРКОВА
Родилась в Магаданской области. Закончила филологический факультет ВГПУ. Дипломант международного литературного Волошинского конкурса. Финалист поэтического конкурса «Заблудившийся трамвай» имени Н.С. Гумилёва 2010 года. Лауреат премии Президента Российской Федерации для молодых деятелей культуры 2010 года с формулировкой «за вклад в развитие традиций российской поэзии». Лауреат фестиваля «Киевские лавры» за 2013 год. Член Союза российских писателей. В 2012 году вышла книга стихотворений «Соломинка» (Москва, изд-во «Воймега»). Публиковалась в «Литературной газете», в журналах «Дружба народов», «Знамя», «Новый мир», «Сибирские огни», «Северная Аврора», «Дети Ра», «Новый берег», «Введенская сторона», «Вологодский ЛАД», «FloriДа», «День и Ночь», в альманахе «Илья».
Фото Инги Павловойскачать dle 12.1
