АЛЁША
А у первого сына глаза были синие, как река.
Унесла речка синяя первого сына от берега.
Да кабы знать, куда на заре его проводила.
А Динка знала – в своей конуре всё выла да выла.
Холодно, дико – да не вернёшь, чтоб всё иначе.
Не вой, Динка – не переревёшь, не переплачешь.
А второго сына обнимала сильно, смотрела на солнце.
Довела до ворот, а ветер ревёт, никак не уймётся.
Не отнять рук от рук на большом ветру, что-то ноет сердце.
А ветер выходит на прежний круг, вращается мельница.
Что с ветром спорить – утихнет вскоре, гуляет, где хочет.
Не его доля, не его горе – то мой сыночек
На чужой войне, на чужой стороне затих и остался.
Было, да погасло.
Фотография на стене.
Его тень у окна.
Динка, что ж ты не воешь, его больше нет, нет его у нас.
А третий-то, Алёшенька,
улыбается солнышком, на стол роняет крошки.
Птички – гули-гули, все давно проснулись, день какой хороший –
гулять пойдем, Алёша.
Мамка юбку надевает, платок надевает, как счастья много.
Какой нынче праздник – да кто ж его знает, что там у Бога.
Не гаснет свечка, поёт сердечко, светло пока ещё.
Скрипит крылечко, пойдём вдоль речки, свернём на кладбище.
Мамка у Алёши хороша-хороша,
и сам Алёша синеглаз и пригож,
на мамку похож, на братьев похож,
идут не спеша.
А что Алёша знает? Да всё Алёша знает, всему-то рад – а что ещё?..
Мамка идёт, коляску толкает - Алёша, видишь, как хорошо?
Коляска затормозила на кочке, но мамка справится.
Пошёл сыночку двадцатый годочек – сидит, улыбается.
А счастья-то вон сколько на свете – лёгкое пёрышко.
Алёша кивает, глаза прикрывает – спи, моё солнышко.
Никому не отдам – ни волне, ни войне, ни другой печали.
Сама уложу, сама покачаю.
Смотрит мамка глазами ясными с тихой заботою.
А где оно, счастье? Да вот оно, счастье, ну вот оно, вот оно.
КАЖДЫЙ ОХОТНИК ЖЕЛАЕТ ЗНАТЬ
Доктор, переведите меня в другую палату.
Туда, где потише.
Спасибо, доктор, лекарств не надо –
это не вылечишь.
Доктор, это за нами идёт охота.
Говорят, что уже посчитаны дни и сроки.
Доктор, мне говорят, что нужно смотреть в оба.
Но я не знаю, где мои оба, доктор.
Я слушаю всех и держу крестиком пальцы.
Меня научили так в детстве, но я не скажу, зачем.
Барон Суббота стучится к нам в дверь по пятницам.
И вползает в дверную щель.
Дребезжит окно, дождь стучит, как дробь.
Он снимает цилиндр, обнажая лоб,
слишком белый, как белые зубы его.
День, запутавшись в окнах, устало пятится.
А я молчу, у меня нет слов.
Я держу крестиком пальцы.
Ночь наизнанку, тень на стене, как знак.
В висках стучит, будто проехал «скорый».
Хлопнула дверь за летящим по коридору.
Вспомнилось: каждый охотник желает знать…
Что он ещё хочет знать среди этих схем?..
Что он ещё хочет знать, мир и так качается.
Меня научили в детстве – но я не скажу, зачем -
я держу крестиком пальцы.
* * *
а она представляла всё как учили
что птица для полёта ну а для чего же
и ещё родить мальчика в двадцать четыре
впрочем и в двадцать восемь не поздно тоже
ничего не поздно ничего не рано
только в темноту не выйдешь из дома
по экрану поют руки прочь от вьетнама
для неё вьетнам это шапочка из соломы
жители из соломы
дома из соломы
в полях соломенный ветер
летают ли туда самолёты доходят ли телеграммы
а кто это может знать да никто на свете
вот пчела летит долети пчела до вьетнама
а это было давно живи ничего не бойся
прилетели птицы ничто их не беспокоит
а мы знаем мы мирные люди и наш бронепоезд
а мы не за соломенной мы за железной стеною
там далеко в мире наверное всё иначе
кто куда идёт зачем и с какого краю
а у неё родится голубоглазый мальчик
но его отец как раз сейчас там где стреляют
где засыпает землёю обугленные воронки
и где он засыпает
совсем засыпает
сразу
а она смотрит вдаль и думает где же отец моего ребёнка
моего будущего ребёнка моего мальчика голубоглазого
НЕ ТА
Топтался, спички спрашивал, метал свой нервный взгляд в ту сторону и в эту:
- Она совсем не та уже, не та, - он говорил, ломая сигарету. -
Тому, понятно, тысяча причин, и жизнь, и быт, и время не простое,
скорей всего, с ней не было мужчин, которые стена и всё такое…
Её походка и усталый взгляд… и пожиманье тихое плечами…
И этот полувыдох на прощанье, когда щека к щеке и шаг назад,
и шаг ещё, и резкий разворот, и вот уже растаяла, пропала…
Я крикнул: «Будет дождь!» - «Уже идёт!..» -
она сказала, так она сказала…
Она не та… но столько лет спустя она не может оставаться той же…
И я – другой… я столько жил и прожил… и, кстати, так и не было дождя…
Она не та, мои глаза не врут, я помню не её, не с ней, не с нею…
Не знаю, как сказать тебе яснее – я столько представлял себе, как вдруг…
однажды, налегке и без забот... на улице... у двери гастронома…
Ну что же не спросил я телефона, и адрес не спросил, и где живёт,
и как живёт, и хорошо ль ей - так?..
А мне - не так!.. а мне никак, я лишний
сам для себя и сам себе сквозняк,
я «дождь-уже-идёт», я тот, кто вышел
тогда - за дверь, под ливень, без зонта,
всё, как решили, как она сказала,
и где меня встречали три вокзала
и ждали все на свете поезда,
где уходило время в никуда,
и плыли дни уныло и бесцветно…
мне всё давно не так - без той, без этой,
которая не та, не та, не та.
ДЕТИ ПРОПАВШИХ ЛЁТЧИКОВ
А дворовая безотцовщина тайно верила в папу-лётчика,
а Андрюха, невзрачный, маленький, хоть и жил целый год за отчимом,
всё твердил, что он сын полярника,
ну а мы были дети лётчиков.
В прошлом - праздники коммунальные, коридоры большие, тёмные –
вот панельный дом на окраине, сзади поле и пруд с тритонами,
у меня есть кладовка, лампочка, где в субботу иль в воскресенье
я печатала фотокарточки, в красном свете,
забыв о времени.
Уплывали мечты за прочерки, рассыпались в цветное крошево,
мы же, дети пропавших лётчиков, знали что-то намного большее,
будто в нас где-то там поверили и наполнили чем-то доверху,
будто падая с ветки дерева, всё равно мы взмывали к облаку.
Поцарапанные и грязные, мы ползли по оврагам первыми,
мы, естественно, были «красными», никому не хотелось в «белые»,
и орали, но нет, не плакали, больно падая с битых великов,
а ещё воровали яблоки из окрестных садов и ели их.
Вырастала шпана дворовая, уходила в другие плоскости
и искала чего-то нового,
но не в небе и не на полюсе,
только где-то осталась всё-таки эта память за тенью плотною –
у Андрюхи была «будёновка»…
негде взять было шлемы лётные.
Мир вокруг то стонал, то морщился, врал с трибун, планы знал заранее,
ну а мы были дети лётчиков,
мы готовились к испытаниям,
и когда в небе – гул, и выхватит взгляд одну лишь полоску яркую –
это лётчики-истребители
вылетают
спасать
полярников.
* * *
Спрыгнул кот, почуяв волю
прямо с форточки на люк.
На заборе Боря Оле
пишет: «Я тебя люблю!»
Местный дворник дядя Паша
перевыполнил свой план.
У него в душе ромашки,
у него в руке метла.
Радостным и бодрым лаем
Бобик распугал ворон.
Он немного невменяем,
но на подвиг вдохновлён.
Дребезжа, трамвай несётся
в неизвестные края.
Город развернулся к солнцу
и на солнце засиял.
И под лёгкие порывы
ветра, что принёс весну,
человек идёт счастливый
просто так, нипочему.
_________________________________________
Об авторе:
МАРИЯ МАХОВА
Родилась в Иваново. Закончила МГИК, театральный режиссер. Работает в Ивановском Тинейджер Центре, преподаёт психологию общения. Автор стихов, песен и сказок, лауреат многих фестивалей авторской песни, в т.ч. международного Грушинского. За диск "Вне времён" в 2010 году получила 1-ую премию на международном фестивале "Петербургский аккорд".
Сказки Маховой идут в областном ивановском театре драмы и других театрах страны.
Автор двух поэтических книг - "Маме Кенгуру" и "Другие вещи"; в 2012 году получила 1-ое место в международном конкурсе прозы "Белая скрижаль". С 2014 года – член союза российских писателей.
Училась в Москве, по образованию режиссёр. Работает педагогом во Дворце Детского Юношеского Творчества, преподаёт психологию общения и актёрское мастерство.
Фото - Роберта Горсунаскачать dle 12.1