Редактор: Анна Русс
«Тихий Океан»Мои воды разливаются от одного края земли до другого,
И гордые киты почему-то прислушиваются к моему тихому слову.
Я так и не научился говорить властно и громко,
И слова, даже из самых больших волн доносятся робко.
Мои толщи дают жизнь миллионам рыб и дельфинам.
Я так счастлив с ними, они делают меня красивым.
Они поют о том, что живут в самом большом в мире океане,
И мне становится так неловко от такого внимания.
На закатах мои воды краснеют от смущения,
И я прикрываю свои береговые веки и вспоминаю ощущение,
Как Я был ещё маленькой лужицей в школьном дворике,
И девочки рядом играли в крестики-нолики.
А прыгая по мне, в бой бежали шумные мальчишки,
Пока углублялся в молчание, Я читал свои книжки.
Недолго слишком, но особо внимательно,
Я впитывал слова многих людей замечательных.
И именно тогда Я понял, что Я счастлив в своём безмолвие и мне никто не нужен,
И тогда дети прозвали меня Тихой Лужей.
Шли годы, Я становился Тихим Омутом и Тихим Озером
И в это время Я сидел на тихой музыке, и на тихой дозе.
Но потом я всю гадость, конечно, бросил, вот только Тишину не бросишь,
Знаете, она и в правду очень сильно косит.
И так как Я был молчалив и умел слушать
Многие люди приходили к моим берегам изливать свои души
Я жалел их, слушал их тяжёлые оды,
И их большие слёзы падали в мои синие воды.
Они наполняли меня, Я становился больше от всех этих чужих ран,
И так на свет появился Я – Тихий Океан.
Когда мне было десять, Я рисовал картины своими течениями.
Тысячи оттенков синего, создавали впечатление,
Как будто внутри меня не вода, а ночное небо,
Полное звёзд и света, в котором где-то,
Разрывая носом холст выныривает касатка,
Размазывая и стирая мои краски, без остатка.
Я не думаю, что эти полотна стали бы шедеврами.
Многие и до меня были более талантливыми и смелыми,
Ну а Я был просто тихим, и поэтому
Уподобляясь сотням поэтов,
Я записывал свои мысли.
Писал в основном прозу, книги для разных "просветлян",
Одна из этих книг кстати носит имя "Тихий Океан".
Я никогда не мечтал становиться самой большою водою,
Я просто всегда хотел прожить жизнью тою,
Которую, не захочется менять на грязь в болотах,
Всегда оставаясь чистым и прозрачным в своих глубоких водах.
И Я так боялся становиться мутным, что уходил в фантазии,
Дабы не хлебать грязи из чужих стоков.
И в своих потоках, Я был всегда один, ну и со мной было немного Бога,
Он наверное был единственным разбавлением моего монолога.
Он никогда не говорил чего-то конкретного, а только показывал,
На то как разбиваются мои волны о скалы, и это связывал
С моими словами, рождёнными в глубине моего сознания
И ведущих меня к этому моменту, к моему нынешнему состоянию.
И когда люди назвали меня самым большим океаном в мире,
Я очень удивился, ведь Я такой тихий, и есть, наверное, океаны пошире.
Но Бог тогда сказался мне одну фразу, голосом одиноким.
«Знаешь, что бы стать самым большим в мире океаном, не нужно быть громким»
«Ромашки»Единственное, что я понял, что Солнце на вкус как заваренная ромашка,
Которую, разрывая по лепестку каждый цветок, я кидаю в чашку.
В надежде на то, что именно вот этот красивый окажется тем самым крайним,
Освободившим меня от моего безумного труда поисков давних.
Но нет. Я отрываю твоё последнее слово и кидаю его в кучу закрытых дел.
Ты была делом № 812, я этого не хотел.
Я правда не хотел этого, я надеялся что наконец-то всё получится,
Но теперь я завариваю прошлое кипятком, чтобы выпить его и не мучится.
И вот стоя у окна я делаю обжигающий глоток, из тех кто был моим Солнцем,
Ловя, как тысячи забытых поцелуев пар от чашки своим лицом.
Снова небо ясное, всё будет хорошо Сашка.
Как же забавно всё-таки, что Солнце на вкус как заваренная ромашка.
Единственное что я понял, что Солнце на вкус как заваренная ромашка
И совсем не тяжко
делать горячим обжигающим солнечным паром затяжку,
Выливать раскалённый кипяток полевых цветов себе на кожу
И смотреть, как она молодая осторожно сворачивается в морщины. Можно
я когда-нибудь перестану пить этот обжигающий моё эго напиток,
Сваренный из сшивших мои закрытые дела отношений ниток?
И я ведь не пью, и поэтому не утопить мне всё это в вина литре
И моему чистому разуму не скрыть это всё в амфитоминовом трипе.
И не липни
ко мне мысль о воде алой в моей горячей ванной.
Да я такой усталый,
но уйди-уйди, не шепчи мне лукавый.
Мама,
разве может быть на самом деле всё так странно.
Ладно,
пойду умоюсь. Закрываю окно. К осени становится прохладно.
И иногда мне кажется что это всё оставит меня только на балкончике где-нибудь в Париже,
Когда я выйду на него выпить не прокисший настой из ромашек, а чашку кофе. И чуть выше,
На соседний балкон выйдешь ты, не цветок, а измученный поисками человек.
Судорожно вспоминая свой корявый французский, я скажу тебе «Bonjur», а ты устало протянешь мне «Привет…»
«52герцовый кит»Метафора мой язык,
Это способ передачи информации
На других уровнях вибрации.
Пальцев у меня нет, я бы рад стараться
Говорить языком жестов,
Но не свяжу ни слова, как не напрягай пяльцы.
И вроде говорят мои вид разумнее
Большинства обезьян,
Но меня всегда считали дурнем
За один большой изъян:
Каждая моя фразы была непонятна,
Как чересчур задранные пятна
В чистом эфире,
Слишком высокая волна на прямой линии.
В нашем мире так воспринимаются
Любые не буквальные рассуждения,
Ибо песня на одном уровне вибраций,
Это и есть наше общение.
Прощения не ведомо моему обществу
К отличающемуся от них существу.
И поэтому я всегда был лишним,
Ведь я тот самый кит, поющий чуть выше.
Мне было четырнадцать,
Когда меня попросили убраться
Не желая разбираться
В моих замудренных высокочастотных вибрациях.
«Попроще, пониже, не притчей пой»
Кто-то со смехом, кто-то с гневом прощался со мной.
А я по глупости опять сказал какую-то высокую аллегорию
И вот теперь со мной лишь эта вода вместе с солью.
Поле синее, и гордыня вперемешку с болью,
Театр одного актёра, с пятидесятидвухгерцовой ролью.
И никто мою роль разделить со мной не отважится,
Пусть даже всё и сходится, и так плавно вяжется.
И мне кажется, если бы я родился человеком,
Я бы стал легко философом, писателем или поэтом.
Мысль эта посещает меня время от времени,
Давая моей томной голове тонны мыслей для рассуждения.
Но слушателем этих нот высоких из-за моего изъяна
Становлюсь лишь я, и воды моего отца, Тихий Океан
Но проходит время и меня начинают замечать высокие материи
Отзывающиеся видением на моё нетривиальное пение.
Те кто переплетение морских течений, делают
Основой моих метафор, и та становится их тенью.
И я замечаю эти великие высокие сознания
В закономерностях движения дельфиньих стай,
В геометрическом соотношение звёзд и золотого сечения
К поднятию волны за счёт ветра дуновения.
И как ребёнок я по буквам читаю их послания,
Понимая что все мои высокие вибрации, это лишь основа их знаний.
Где смысл скрыт уже не в метафорах и аллегориях,
Где смысл передаётся через колебание моря.
Через все явления закономерности Вселенной,
Где то, за что меня не понимали, считается бренным.
Морская пена отделяется от вод холодных,
Одна сверхвысокая вибрация, это высоких слов тонна.
И я плыву, я кричу выше, чем когда либо.
Я рыдаю, я смеюсь, я переполнен жизнью, ибо
Я не один, за тонкой гранью есть те кого я не понимаю,
Но кто меня понимает, своим высоким сознанием.
Создания за приделами типичного осознания,
Моя семья, которую я не видел ранее.
Пламя! Сожги меня в толщах Тихого Океана
Освободи меня от сего физического плана.
Радостно и устало я жду остановления танца,
Ведь я тот самый кит, поющий на другом уровне вибраций…
И так я пою высокими рассуждениями
На протяжение своей бесконечной миграции.
Просто метафора это мой язык общения
Я так передаю информацию
На другом уровне вибраций.
«Как высоко я»
(альтернативное восприятие Евангельской сцены)Хрусталём хрустящим на макушку, падают капли,
Из под винца тернового на лицо лезут пакли.
Тяжело ли так ли,
Видеть, как из толпы сквернословящей родные плакали?
Ну… в жизни всякое бывает, мало ли.
В падлу ли,
вот так висеть побитым камнями
Что мать родная не узнает за синяками и ранами
Цвета по немногу тускнеют, мысли путаются
Не отключится бы раньше времени, досмотреть всё это до конца
У лица,
кто-то трясёт тряпкой кислой с уксусом,
Убери, подожди, я сейчас проснусь я сам
Что ты думаешь, я хиляк какой, ты просто не видел моего отца
Всё это для него, не больнее чем порез пальца
Танца
почему я не вижу у своего деревянного трона
Коронованный в тряпки царь царей вне закона
Да… вот это икона конечно потом получится
Нужно бы выглядеть как-то посерьёзнее, перестать корчится
Топчется,
внизу у ног собралась зевак целая рота
Не просто конечно вот так тащить всё самому до талого, до пота
Кто-то
скажет вера у него такая дурная брать всё на себя
Но мама, ты где? Посмотри как высоко я.
Распростёртые руки затекли в неудобной форме
Почему то вспомнился запах хлеба в родительском доме
Вспомнил как я ещё пацаном убежал из дома в поисках правды
Правда оказалась на кресте, ну и ладно.
Так то всё хорошо на самом деле, людей только жалко
Я то уйду спокойно, а у них в душе останется неразбериха и свалка
Палки
и камни в руках несчастных станут оружием
Что бы побивать таких как я, обществу ненужных
Ветер холодный дует, обветривает кожу
Ног не чувствую, и дышать становится как-то сложно
Походу подходит к концу спектакля эта часть
Смотрю на парней на крестах, - братьев по несчастью
Тот что с права, поник, и кажется уже не дышит
Последний раз поднимаю лицо к Отцу, но он меня не слышит
Говорю во всеуслышание «Отче мой, почему ты оставил меня?»
Мама, ты то хоть слышишь? Посмотри как высоко я!
«Атлантический Океан»Среди цветов тепличных,
Выросших вроде, как и все, в условиях приличных
Восходят побеги, которые ещё не раскрывшимися бутонами,
Но уже отличаются от цветков обычных.
Их привычки, поступки, стремление, да и личко,
Всё отражает упёртое нежелание смиряться с привычном.
Дитя моё, ты такая!
Не помню говорил ли я в лицо тебе это, не знаю,
Но за всем поведением твоим, наблюдая,
это Я замечаю
В твоём стане печальном,
скрытым за смехом чайки недалёкой,
Что является лишь предвкушением твоей жизни нелёгкой.
Твои пуанты,
валяются под столом. Без вариантов
Уроки не сделаны до конца, ну и ладно
Мятые постели,
сбегаешь в ночь из дома
Свет моего ночника на твоём спящем теле.
Твой отец опять мне звонит, да и от матери на утро получишь по шее
И ведь не только в моих волнах ты находишь утешение.
Других прибоев раскаты,
после заката,
ударяют тебе в уши
И почти всех их ты, через касания рук внимательно слушаешь.
И всё нормально, Я никогда от тебя не услышу не уместных нежностей
А ты от меня обещаний любви, семьи, и уж тем более верности.
Всей этой бренностью Я уже переболел, а ты ещё не заразилась
И все это для того что бы ты собою гордилась.
И Я вижу ка ты быстро живёшь, многое пробуешь рискую.
И у нас у обоих есть чувство, как будто тебя переживу Я.
Но тебя это не особо печалит,
лишь бы на похоронах не было ничего травильного:
кучи незнакомых родственников, надгробия каменного.
Тебе хотелось бы после смерти переродиться в большое дерево
Чтобы твои волосы стали раскатистой кроною ели, но
Это факт сильно бы твоих родных смущал.
И тогда Алекша тебе пообещал:
Когда ты умрёшь, Я посажу в тебя зёрнышко ели
Под голос мой оно прорастёт
Ты станешь большой разбрасывая кроною тени
Тени….
Я не хотел бы тебя задерживать
Ставить рамки океану безбрежному
Омывающему разные земли
И грубые как они, и как Я до тошноты вежливые.
Но Я стараюсь бережно
Тянуть твои воды в свои бухты
Где вместо кораблей и шлюх портовых
Стоят храмы и статуи Будды
С моих рек Я хочу влить в тебя самые чистые воды
Наполнить светлым, и по возможности продлить твои земные годы
Избавив от рвоты, скверны,
прорастив в тебе новых начинаний побеги
Но настоящий океан наполняют разные реки.
И твои веки до сих пор хлопают восхищённо
Когда тебя посещает корабль, или лодка ещё одна.
И неважно чем наполнена она,
ромом, табаком, или чумою
Ты позволяешь ей бороздить свои чистые воды, рядом с собою.
Душа моя, ты так юна, и своей свободы в предвкушение
Тебе сейчас всё равно на моего Бога разрушения
И все слова мои, философские аллегории, притчи и нравоучения,
Не дают всходов, как в высушенной солнцем земле семя,
И Я радуюсь этому! Твоим непокорным течениям!
Рождающим даже в самом Тихом Океане бурей пенье
И хоть убей меня,
но не было бы на свете этой песни
Если бы ты не была такой, какая есть ты.
«Сын Бога»
Мы встретились когда тебя продавали на Нью-Йоркских улица'х
Смуглого мальчишку по имени Дааса' х.
Они кричали, "Смотрите! Диковинка! Сам сын Бога! "
Я спросил
- Сколько стоит?
- 30 долларов.
- Нет. Дорого.
Дрянное было дело продавать сына Бога за 30 долларов,
Не знающего по-английски даже пары слов.
Оков
на тебе не было, ты не был побит или обижен.
Ты просто стоял и смотрел на этот мир глазами что тихого океана тише.
Я приходил каждый день к той подворотни где тебя продавали.
Стоял, курил, смотрел на тебя и как то сказал - Парень!
Я знал твоего отца, так случилось, мы с ним многое пережили.
Но ты лишь молчал и улыбался, пока я напрягал жилы.
- Да, он был старым безумцем, без чувства стыда и такта.
Пил ядреный ром, курил самые дешёвые сигареты, да... вот так-то.
Я люблю его до сих пор, люблю до дури.
Но если его сын продаётся на улице за 30 долларов, то он явно уже умер.
Я затушил сигарету об ботинок, и тихо вышел к бульвару.
Больше я не приходил к Даасаху, говорят его увезли на восток, в Саммару.
Там смуглого мальчишку лишили зрения и слуха.
Никто не мог вынести взгляда и молчание Святого Духа.
Среди людей ходовой товар дети Бога
Даже если они не разговаривают и стоят дорого.
Я не знаю о чем Ты думал мой друг, когда писал этого мира картину,
В которой за 30 долларов можно легко купить твоего сына.
«Ирина»
-Привет.
Сколько тебе лет?
16?
След на запястье синий.
Это синяк?
Ты хмуро говоришь "Нет".
Строгая девченка сидела на горячем асфальте,
В запылившемся от безветрия темно синем платье.
Приминая тяжелым взглядом проходящих мимо затылки
Она с хрустом прижимала к груди зеленоватую бутылку.
- Красиво...
Протянул я,
Но получил в ответ, лишь презрительный взгляд с силой
Сравнимой лишь с тяжестью её имени.
Ирина.
Лет мне тогда было не многим больше чем ей
Но я знал уже, что передом ной не человек, передо мной зверь.
Затравленный грубыми руками взрослых мужчин
Вырванный с корнем ещё до цветения, люпин.
Картин не писали по твоей красоте
Серенады под окнами тебе не пели.
Тебя имели. По согласию и без. Ты веселье.
Веселье прижимала к груди свое прозрачное зеленоватое зелье
Глаза чёрные как смоль горели чем-то злым,
До страха не простым, бесовским, жёстким.
Я невольно сглотнул. Хотел улыбнуться, но не получилось
- Ты... - протянул было я, но сознание как-то разлилось
- Я знаю тебя.
- Мы знаем тебя тоже.
Ответил мне демон, одетый в белую кожу.
Гранатовыми, припухшими губами
Кажется ты могла расплавлять камень
Через жар от груди твоей, юной но пышной,
Я слышал, как Легион дышит...
Не удивительно что извращенные ублюдки
Шли на все, чтобы проводить с тобой ночи, сутки.
Ничем не чурались.
Я и сам тебя хотел, хотел и жалел. Каюсь.
- Хреновую тебе жизнь походу дал Бог.
Сказал я, и тут же мне стало не по себе. Чтоб я сдох.
В ответ ты молчала и презрительно смотрела
пока в тебе бушевал Маллох.
Я ещё раз сглотнул, и посмотрел на давящее степное солнце
От падающих на глаза капель пота, расходились радужные кольца
И в этот момент я услышал голос Ирины, голос всех обиженных, голос всех душевных калек.
Она сказала
- Наш Бог - человек.
И после этого Ирина
поджигает свои волосы, предварительно облив себя из бутылки бензином.
Красивым свечением и жаром
обвивает тело на две минуты
И на раскаленном асфальте остаётся лишь образ изуродованного трупа
Не было диких криков, не было смерти
Хоть меня убейте, но я стоял и молчал, как будто так и нужно
Молча греясь от поднимающейся в верх пламенной лужи
Души чуждые её искалеченному телу уходили в свиней
В тех кто когда то говорил "раздевайся", а потом обладал ей.
И всё хорошо, всё нормально, это правильно для душевных калек
Важно только одно, то что она сказала "Наш Бог - человек".
"есть друг. Санкт-Петербург"статус - "есть друг"
город - Санкт-Петербург.
а я мудак и мальчишка.
слишком не опытный,
дебил слишком
когда кроет.
да и не терпеливый тем более.
мягкосердечный и доверчивый
вечно.
не мужчина, а недоразумение гуттаперчевое.
был когда-то.
а сейчас я другой, правда.
а ты какая? кто ты?
проявление Богини языческой вперемешку с рвотой,
с бедностью и глупостью.
забота с беззаботностью. неготовностью.
я помню ты была такой красивой
а потом сразу противной.
а я млел, дышать не мог.
и весь струился в чан твой ведьмовский как поток.
какой там секс, поговорить с тобой адекватно не смел
нет-нет, я не любил, я БОЛЕЛ.
простуженный тобой я в море не ушёл
как мамка сам себе не разрешил,
сказал: "убегать от Марты не хорошо"
А ты такая: "плыви пожалуйста, плыви"
ведь тебе дурной какое дело до моей любви.
понимаешь!?
не понимаешь...
пойми.
о том что на сердце всегда украдкой, а наружу
я просто выкидываю то, что внутри не нужно.
ты классная на самом деле, я это помню
и здорово было бы дружить, не будь в башке всей этой боли.
да нет её уже конечно... вокруг давно лишь бабочки и пони,
на самом деле
и я весь тёплый такой, довольный благостями мира
сижу тут, вспоминаю.
А ты то там сейчас поди вообще другая, года три тебя не видел.
всё понимаю.
О вспомнил, это я кричал тогда на берегу после трипа.
"Я всё понял! Я всё понял!"
встретил вас с Настей, вы только приехали типа.
а потом ты мне помогла с концепцией вечной рекурсии,
и всё началось, вся эта болезнь в конвульсиях,
моё мудное поведение, ребячество, горение,
поленья, моления.
в общем, о том что на сердце всегда украдкой
и не судите девушки мужчин по поведению.
ведь чувства сильные делают парней падкими
на то, за что они чувствуют сильное угрызение.
спокойствие, уверенность не показатель искренности вовсе,
покой есть признак равновесия души.
влюблённый спокойствия отнюдь не просит,
влюблённый просит: беги, кричи, мне дай, болтай и как дурак кривись и ржи.
***
Не по помыслам судиться будет, а по поступкам.
И как видишь ничего с того, что ты говорила в прошлые сутки,
Нет ничего с красивого, громкого пустого слова.
Говорят одно, а делают другое. Снова.
И мне даже писать про это много не хочется,
Чтобы не радовать тебя своим "искренним, романтичным" творчеством.
***Бабушке Алевтине Кирилловне Мальцевой (АКю) 24.02.1941 - 01.02.2017
И вот земля съела
Твоё тело...
За полгода что-то сгорело,
Но застроченные тобою брюки все ещё на мне.
Не...
я не загоняюсь, просто как то заметил,
Что крепко держится шов на брюках этих.
Дети
растут, мужики стареют, мрут старики, всё как ветер...
Понимаю я, пусть и мало живу на этом свете.
Но брюки построчены, что были в клочья
Да и ты я уверен сопишь у себя в комнате ночью
Я ведь просто в другом городе впрочем,
поэтому и не вижу
Вот по миру поездить намыливаю лыжи.
Уже слышу,
как мамка носом будет шмыгать читая это безобразие
Прости уж, что то навеяло, по воспоминаниям лазая.
Ну ладно, я закончил, хотел просто сказать, что у меня все хорошо.
Прорываюсь потихоньку,
на брюках держится шов,
спасибо. В Питере снова дождь пошёл.
***Вы слышали, как щелкает пенка капучино?
Она щелкает, как закипающая вода, красиво.
Она щелкает, как приезжающая мима машина
Окна кофе, в котором ты сидишь и настроение паршиво.
Нет, она не щелкает, она шипит, как голос той официантки
Забирающей сахар с твоего стола в уродливый склянке.
Она шипит как ожидание того человека,
Слова которого станут остановкой, или причиной твоего бега.
Она шипит и щелкает, эта пенка твоего капучино,
А ты сидишь, и ждёшь без двух часов счастливый, или одинокий мужчина.
Сидишь и понимаешь что твои прекрасные мысли уродски.
И так не хочется становится ни Рождественским ни Бродским.
Не хочется кормить толпу своим несчастьем
И не хочется чтобы она сама кормилась этой твоей частью.
Властью
данной мне моим умом и Богом,
Я встану с этого места в кафе, и как ударенный током
Уйду оставив недопитый кофе и недовыслушенного человека
Уйду, убегу, хромая душой иррациональный калека.
Но с другой стороны... зачем же вот так в крайности в разломы...
Ведь человек не тот кто выходит из комнаты выбивая с ноги дверь по злому
Да и не сродни позору
для мужчины такие слабости?
Да останусь... Извините. Плесните мне в чашку ещё этой гадости.
«С вами было здорово»Сегодня утром открыв глаза я увидел на своей кровати тебя и того парня.
На полу спали ещё трое, солнце просачивалось через закрытые ставни.
Камнем прибита голова, даёт о себе знать вчерашний галёный виски.
Сегодня я понял, что Святая Земля здесь, где вы - мои близкие.
В этой маленькой комнате, пропахшей сигаретами,
Где мы притворялись душевными калеками.
Бог есть любовь, но любви не даст ни церковь, ни Индия с кучей своей этники.
Моя Святая Земля среди вас, - мои любимые чёртовы битники.
Ледники растают,
сменятся поколения, разрушатся здания,
Прежде чем мы выйдем из этой комнаты и кем то станем.
Здесь нет времени, здесь нет денег, нет отличия между мной, тем парнем и тобой.
Здесь только любовь и тот Бог, пропахший дешёвым вином и травой.
from 27/06 to 30/09, it was nice.
good luck man...
«Крест Святого Петра»я на шее носил крест перевернутый,
железный.
в городе я этом был непонятный,
не местный.
жил во втором подъезде
дома двенадцатого
проспекта Вернадского.
с соседями не общался, не искал встречи.
лишь бы утром побыстрее выйти,
а вечером прийти, спать лечь.
как зовут кого - нет, не слышал.
диалог "здрасте - до свидания" был конечным.
год был девяносто восьмой, свободный.
носить кресты перевернутые, железные было модно.
было модно ещё давать по мордам
"сатанистам - уродам".
у подъезда второго, дома двенадцатого
проспекта Вернадского
били парня неразговорчивого
трое ребят постарше
в штатском,
отчищая православный город от грязи.
ребят в штатском, очень уважали местные рябзи.
год был девяносто восьмой, свободный
я тяжело дополз до ванной,
пол красный, холодный.
облокочусь головой на порог.
Объяснить что это крест Святого Петра,
я так и не смог.
«Доброе утро обветренные губы»
Доброе утро
Обветренные губы.
Зажатые между моим животом и твоей грудью худые руки - трубы.
Пить хочется, уже два раза играл будильник.
Не помню, говорил ли тебе вчера по-пьяне, что я гедонист и циник.
Доброе утро,
Догги - сзади.
Ты так кричишь, тебе приятно или больно?
Скрип кровати.
Перед соседями неудобно, у них ребёнок маленький, будут грубы.
Душ, кофе, убираю вчерашний мусор, отшелушиваются обветренные губы.
«Милая»Милая,
Ты не надела сегодня бюстгальтер -
Ты свободолюбива,
Таков твой характер.
Квартир ты своих не имеешь,
Не имеешь своих вещей. Ты веришь,
Что мир тебя согреет, когда будет холодно,
Когда ты захочешь спать, найдётся свободная комната.
Не хоромы конечно, но тебе этого вполне достаточно.
У тебя ничего нет -
Ты самый бедный человек,
Ты все раздала начисто.
Ты раздала, деньги, одежду, всё что имела.
У тебя осталось только одно, твоё тело,
Которое ты скоро тоже раздашь и станешь совсем свободной.
Это как-то странно, а в прочем кто я такой что бы судить... Пусть все будет так, как тебе будет угодно.
Милая,
Ты так свободолюбиво
разбросалась по земной карте.
Ты живешь во всех городах мира,
Таков уж твой характер
Папир ты выкуриваешь в день больше чем я со своим другом вместе
И как же весело ты все таки просишь с нравоучениями не лесть к тебе.
"Я весь в тебе!"- Извини как-то вырвалось, я не повторю этого снова.
А ты показываешь из под одеяла язык, и корчишь рожицу сонную.
Дурёха ты безответственная, дурёха, дурёха, дурёха.
Закатаю тебя в рулет одеяла, и буду сжимать пока не станет плохо.
А ты смеяться будешь, будешь выдирать с груди моей за волоском волосок,
А потом возьмёшь с пола ножку от стула, и ударишь ею меня в висок.
И я тут же отключусь, возможно умру от височной кости перелома,
А ты быстро соберёшь деньги, что были на столе, и уйдёт из моего дома.
Ты же избавляешься от всего что лишает тебя свободы,
И вовремя нужно убить любимых, чтобы не затянуло в болото.
Ты же моя красавица, моё солнышко, моя дурёха милая
Ты так свободалюбива
Убегаешь от меня не отмывшись от крови, и не надев бюстгальтер -
Таков уж твой характер.
«Па-па-пам»Прошлые сутки ты провела с другим человеком
И за эти короткие сутки я стал калекой.
Я стал корявым деревом с обожжённой корою,
А ты сушишь волосы перед встречей со мною.
Ты сама мне сказала что тебя он имел,
Наверное, для того чтобы я про это написал и спел.
О Господи, не уж-то нельзя было написать это,
Сказать как-то по-другому: что ты нашла хорошего человека.
Что ты полюбила его, и тебе с ним хорошо,
Но ты пишешь, что он в постели бестия, и ты хочешь ещё.
И я не верю что это мысли такого милого создания,
Не как иначе, демоны захватили твоё сознание.
И пока ты крепко спала после признания,
Я вступил в бой с твоим тёмным созданием.
Но оно избило меня, как шумная река,
И теперь я изуродованный изнутри калека.
Через два часа наша встреча,
Ты веришь в то что мои слова тебя лечат,
А мои уши это есть печь,
Куда ты кинешь имена тех с кем ты хочешь лечь.
А я буду говорить что это не ты, а всё демоны в твоей голове
И на самом деле ты хорошая и проблема вовсе не в тебе.
И мы пойдём туда, куда ты захочешь,
Но я буду знать, что не переживу ещё одной такой ночи.
Я хотел бы сказать все это как-то короче,
Уложить весь смысл в две строгие строчки.
Но я понимаю, что даже поэма ничего не изменит,
Ты была делом номер 813, времени нет.
Второй раз я удалил с тобой переписку,
Ухожу не попрощавшись, так сказать "по-английски".
Были ли мы близки?
Наверное были...
Прошёл день, идёт второй, растёт слой пыли.
«Ветер»
Дитя, я присутствовал при твоём рождении,
Это был я, тем первым глотком воздуха, семенем
В твоём первом дарующем душу вдохе
И это я был тем первым, кто с плачем вырвался из твоих лёгких.
Я донёс первые слова сказанные тебе матерью,
И мои потоки донесли до тебя запах её молока, к стати
Знойными днями мои касание даровали тебе прохладу
А после, я мягко окутывали тебя дымом своего ладана.
На твоём веку, я ни разу не отпустил твою десницу.
Я всегда окутывал тебя, но ты так и не узрела моего лица
В стаях птиц, когда я наполнял собою их перья
И давал им подняться над рощей, это был я.
Земля не держит меня, я давно отпустил свои коренья,
Но ты сейчас живёшь не так как я, а как живёт твоё племя.
Затмение постигло тебя со временем этим.
Ты забыла меня, Я твой хранитель Ветер.
Пока ты дорогу от дома, до работы измеряла шагами,
Я сдувал тебя с неё. Зазывал пойти с нами
Касаньем шумным по карнизу твоего окна.
Я хотел что бы ты знала, что ты не одна.
Что вся твоя скука эта, вся твоя апатия
Лишь из-за того что ты живёшь так как живут твои братья.
Оставь их, оставь свои думы, уйди с нами
Туда где жизнь не измеряется прожитыми днями.
Мы не понимаю зачем тебе твой комфорт унылый
Когда в моих ладонях просторы целого мира.
Красивы, те люди которые, путём длинным
Творят что хотят, разлетаясь ветром сильным.
Мой свободный нрав наполняется болью,
Когда я понимаю что тебе вольно быть безвольной.
Давай просто так, ненадолго, хотя бы на лето
Я прошу тебя, дитя моё, стань ветром
«Любовь земли и человека»
Миллионы поколений мёртвых поэтов
Говорили что Родину как и мать не выбирают. И это
Оказалось частичным заблуждением
Я сам выбрал тебя, и не являюсь твоим порождением.
В бесконечном числе кармических перерождений
Уставший от чересчур сладкого климата других барышень
Я нашёл тебя, одетую в кровавые меха снежную царицу
За нефтяной маской скрывающую своё лицо.
Я выбрал тебя такую и сам создал внутри тебя своё тело
И пусть моя кожа от твоих холодных касаний мертвенно бела
И пусть твой твёрдый нрав даже не пахнет теплом и уютом
Я знал, что выбирал когда рождался под твои песни лютые
И я выросту, вымахаю, напитаюсь силою
Что бы своим горячим дыханием прошептать «Милая…»
И тут же ты станешь в моих объятьях девчонкой плаксивою
Хныкающая у груди моей, как будто ужаленная крапивою.
Но пока что,
ты из слоновой кости башня
И так страшно, быть при тебе в словах неряшным.
И с новым каждым
поэтом рождённым в твоих имениях,
Появляется надежда достичь просветления.
И ледяной голос птиц, пение
Не разожжёт с твоей груди любви горение
Сомнения, парою, сыпят солью
Злою, ухудшая наши отношения.
Ведь я не такой большой пока что
Что достичь понимание твоей фразы каждой,
А ведь так важно мне знать о чём ты думаешь
Чем живёшь, чего желаешь, что любишь.
И пусть не всегда ты будишь, со мною мила,
Но я верю что наша история закончится красиво.
История вам наверное покажется странной эта,
О искренней любви земли и человека
Сны,
под твоим покровом лесным
Где я бегу, ещё ребёнком глупым и босым.
Росы,
замёрзшие капли инея,
Очертание, твоего многоликого имени.
И не вини меня, что я ещё тебе не ровня,
И не все мои слова, пропитаны любовью.
С радостью и болью,
я складываю пазлы
Из данных тобою мне русских слов разных.
Покорных и властных,
спокойных и страстных,
До безумия важных и до неприличия праздных.
Всё это даровала ты мне, как разум лукавый,
Чтобы я о тебе глаголил налево и право.
Да, ты права
дорогая, буду я повторять
Не желая верить в то что ты можешь лгать
И знаю я, что пойду ещё на многое
Чтобы идти с тобою одною дорогую.
«И под пальцев твоих по струнам шумный топот
Я аплодисментами своих ресниц бы хлопал и хлопал,
Хлопал и хлопал, хлопал и хлопал.»
Эх дождаться бы лета,
чтобы на метр
стать поближе к тебе и к ветру.
Разорвать бы ткани материального мира,
Проковырять бы красиво
дырочку в пространстве,
Что бы через неё в твоё странствие
втянутся
В пульсе одном слиться, одной дурью затянутся
Прижаться лицами.
Молится начать не выпрашивая, а благодаря.
Зато что мы с тобой как заря и заря.
Ничем неотличимы.
Как одного автора картины.
Красивы и талантливы,
Только ты все равно чуть более
И не отнекивайся!
Я так решил своей волею.
И под пальцев твоих по струнам шумный топот
Я аплодисментами своих ресниц бы хлопал и хлопал,
Хлопал и хлопал, хлопал и хлопал
Твои глаза как анимешные, такие добрые но бешеные
И портачки по всему телу как мазки краски развешены.
А дым что ты куришь не вызывает рака лёгких и мучения.
К всеобщему возмущению
Он вызывает лишь смех и возбуждение.
Я ради тебя эту новую песню выблюю.
Про то как мы будем смотреть Евангелион,
или читая Библию.
Как я тебя, а ты меня спасёшь от погибели.
Я сочиняю и спою, из своей деревянной башки выпилю.
Выбью
из себя всю дурь, всю грязь с эгоизмом
Что бы предстать перед тобой, таким добрым и чистым.
Что бы ни доли сомнения, ни капли ревности.
Я смогу так, стану самой надёжной твоей крепостью.
Смелостью наполнюсь и скажу что-нибудь хорошее
в лицо
Что бы исправить ошибки всех тех подлецов.
Но а сейчас я здесь, вечность жду в своём южном городе.
Пока тебя согревают другие в том далёком петровском холоде.
«Грязь дорожная»
Где ты ночуешь сегодня грязь дорожная?
Вот так одной на асфальте лежать, не тревожно ли?
Я подниму тебя на руки свои осторожно.
Почему-то мне кажется, что отмыть тебя ещё можно.
Я промою тебя под водой из крана своей ванной.
Тебе не горячо? Ты выглядишь такой усталой.
Капли тебя попали на мою белую рубашку…
Нет, ничего страшного. Тебе наверное так тяжко
Быть всегда прибитой к обочине,
И даже толком не знать где тебе ночевать сегодня этой ночью.
Ты плачешь? Извини, я не хотел заострять на этом твоё внимание.
Иди сюда обниму. Что рубашка запачкается? Да гори она пламенем.
Камнем сверкающим ты станешь когда я тебя отмою.
Вот увидишь, я смогу, и заживём с тобою.
Как положено.
Я буду тебя ждать дома, грязь дорожная
Вот правда я эгоист только
И не разрешу тебе быть там где дорога.
Я не дам тебе прилипать как к чужим подошвам,
Я буду говорить, что ты только моя, грязь дорожная.
Я покажу тебе весь свой мир, надеюсь тебе понравится.
Стой, а почему ты просачиваешься через мои пальца?
Почему ты растворяешься в воде и утекаешь по трубам?
Оставляя в следах от грязи мою рубашку, руки, губы…
Я думал тебя истинной в этой грязи есть хоть немного,
Но от тёплой воды ты растаяла и утекла туда где дорога.
Не привольно тебе в тёплом доме, и вольно не будет.
Твой мир это бульвар и прохожие мимо люди
С кем ты ночуешь сегодня грязь дорожная?
Вот так, самой прилипать к чужим подошвам не тошно ли?
«Душа моя»И ты тоже покинешь меня душа моя
И станешь душою тела другого.
Не лучше, не хуже, просто не такого как я
Без гениальных загонов, максимально простого.
Вселишь жизнь в плоть тела его,
Сделаешь частью своей реинкарнации.
У него будет жизнь, а у меня ничего,
Я просто буду куском синюшным в своей квартире валяться.
Про меня начнут писать книги, снимут даже кино,
Словом моим будут просветлять безбожников.
Твоё новое тело будет создавать только говно,
А я даже после смерти буду вдохновлять художников.
Твоё новое тело назовёт ребёнка моим именем,
Нет, все назовут так как оно станет нарицательным.
Даже Москву в честь меня переименуют тем временем
И знать все мои песни наизусть станет обязательным.
Среди недооценённых гениев таких, как я
Вполне нормально стать после смерти идолом.
Как хорошо что ты покинула меня душа моя!
Я заменил тебя в груди своей чёрным вязким битумом.
Да! Уже вижу эту огромную блестящую статую
И толпы фанатичных новочихеев половников.
И на эту песню написана аранжировка п*здатая
И звучит она во всех радиоприёмниках.
И вот вижу Нойз у мавзолея от горя дикого
Кричит: Эх если бы душа не покинула его так рано,
Сколько бы он написал ещё великого.
И всё это в новостях, по всем телеэкранам.
И могу поклясться что тогда ты захочешь вернуться обратно
Оставив своё новое, любящее тебя тело.
Да и я тебя назад принять рад бы.
Только к тому моменту меня земля уже съела.
Гнилой и холодный, не думаю что я тебе такой нужен.
Скажешь "встань и иди" , а я с места и не двинусь.
Ты меня покинула, когда я был просто простужен
А теперь хрен я тебе встану с могилы.
«Двадцать секунд»Слышишь? Полиция ломится, дверь ломается,
Ты смотришь на меня мокрыми глазенками, ты ж моя красавица.
Пальцем проводишь по моей коленке ободранной.
Ты никогда не считала моего Бога синим уродом.
Дверь поддастся натиску плеча человека при звании
И они найдут на кухни под плитой закладку моего сознания.
Тогда все наши слова станут уже не важными,
Поднимется пыль, будет шумно и страшно.
Но у нас есть еще секунд двадцать свободы и спокойствия.
Прости меня, пожалуйста, это все из-за моего геройствования.
Я знал, что у нас в стране нельзя разрушать фундаментальные иллюзии.
Как жалко, что такой дурак как я тогда оказался в твоём вкусе.
Мокрая дорожка на лице прошлась по твоей коже.
Молиться не будем, в таком Махадев не поможет.
Я прижму тебя резко и крепка, как обычно беру гитару.
Сзади хруст двери, топот тяжелых сапог, два быстрых удара.
Суд. Меня приговорят к публичному распятию.
Что станет с тобой, я не знаю. Мамона придумает тебе занятие.
Мне не доделать ремонт в ванной, тебе не стать матерью.
Более благоразумные люди будут жить в нашей хате.
За поиск истины в УК самые страшные наказания,
Не остается без внимания целенаправленное самосознание.
Моральное давление, и физическое истязание.
Два молодых тела на плахе,
вот такое о нас будет воспоминание.
Страшно ли тебе сейчас, моя красавица?
Мы не хотели ничего плохого, тебе не в чем катиться.
За освобождение рабов раньше тоже приговаривали к виселице.
Знай, что ты сильнее и выше любых действий полиции.
Лица будут смотреть на нас с ненавистью и отвращением.
Все хорошо, улыбнись и найди для них в сердце прощение.
Среди них будут родители, друзья, все кто был для нас важным.
Я знаю родная, будет шумно и страшно.
_________________________________________
Об авторе:
АЛЕКША НОВИЧРодился в Астрахани в 1994 году. Поэт, прозаик, фотомодель и музыкант, работающий в жанре indie-poem. Дебютный альбом вошёл в ТОП-12 на ЯндексМузыке, второй готовится к выходу под легендарным лейблом СОЮЗ.
скачать dle 12.1
