ZVIEDRIJA
Там, на другом берегу Балтийского моря,
Люди, такие высокие, в вязаных шапках,
Ходят, и, задевая всё время небо,
Облака метут, ясно у них в округе.
В тех краях зима не зима, а большая сказка —
Ляжет путь на праздничных санках от дома к дому,
А у нас иначе, у нас, как идешь по кромке,
Все следы за тобой размывает волна морская.
Если ты богат, то не видишь восхода солнца —
Золотое всегда с тобой, ни к чему кичиться,
А у нас не так, а у нас на заре карманы
Вместо звонких монет янтарем шумящим набиты.
Собери в дорогу рюкзак, позабудь о главном,
Просуши сигареты и варежки на камине,
Долог срок, но пока говорлива память,
Буду ждать вестей, зимнюю почту:
Доплывет ли облако — высыплется снегами,
Долетит ли ветер — свистнет флейтами в соснах,
Что тебе, мой Свен, еще рассказать о наших? —
До гнилой весны и куцего лета долго,
Как с большой земли на другую большую землю
Через длинную воду дневного света.
* * *
Не пора покудова – спи, тебе не еще,
По чаркам дней разливать рассвет не пора,
Мария влюбилась. Вроде не горячо –
Что были здесь, не пустились прочь со двора,
Не след по синему снегу, не все цвета
Теперь поменяло небо, сто лет подряд
Спи – почивай, отчетливей лишь беда:
Мария влюбилась сызнова, говорят.
Содеялось, что и править, когда сама
Мария влюбилась - не вериться, не с руки,
Не истончился наст на склоне южном холма,
Не просыпайся, время побереги
На пару часов до утра, на два шага
До окончанья снов, как водится, клином клин –
Еще спозаранку не выбила ни фига
Тетушка Марта снег из белых перин.
Пока ты спишь, не шум надоевший зов
Колокола воловьего – спи веселей,
Не ветер в ивах, клинописью следов
Не разузорил ворон холсты полей,
Спи налегке, покуда рекам вода
Не вскрыла вены, синие ото сна,
Пока ты спишь и снишься мне иногда,
Пока влюблена Мария, пока весна
* * *
Часы на выцветших обоях, их бой и утро за окном.
Когда в уборной шум прибоя будил оцепенелый дом,
Ты пряталась под одеяло, натягивая душный щит,
Но мама плакать запрещала, вот и теперь не разрешит.
Там, повзрослев, как будто сразу, наутро прикрывая дверь,
Теряя девственность и разум (чего не жалко и теперь),
Увидишь ли при свете блеклом от фонаря? — глядит в окно
Она сквозь вымытые стекла: «Надолго ли? А то темно».
Ты залетишь довольно скоро, считай, придется нелегко.
Вращая этот мир, в который, теряя кровь и молоко,
Вплывешь по кругу мимо крика — туда, к началу всех начал,
Играй, играй, моя музыка, сейчас, сейчас, зову врача…
…На этом медленном, на оном, очнуться через сотню лет
В чужом пространстве предоконном, где рама есть, а мамы нет,
Где дочь целуется в парадном, стучат часы, метут снега,
Твои полки бредут обратно, дорога торная долга,
И дней на горсть в сухом остатке, и роль отыграна сполна,
«Я скоро, мама, все в порядке», и к вечной вахте у окна
Поставят новую на стрёме, в том смысле, что идет кино
Любви и смерти в этом доме, и не кончается оно.
* * *
Такую осень видела во сне.
Мне мало лета, мне немало лет,
В вагонном переменчивом окне
Уже преобладает желтый цвет,
И, неотступно следуя родству,
Еще немного — отцветем и мы.
Я — дерево, отдавшее листву,
Которому далёко до зимы.
* * *
Я могла бы петь, если б совсем припёрло,
Хоть для кого — дроздом, снегирем в неволе,
Но довелось, выводя наверх переливы,
Петь серебром во все мое птичье горло,
В фартуке грязном — там, на краю поля,
Петь и не думать, красиво ли, некрасиво.
Я могла бы идти на свет, собирая камни,
Собирая бонусы, стёкла, пуговицы, лекала,
Чтоб накопить мишуры себе на яркую старость,
Но прохудилась котомка за делом давним,
Все, что мне выпало, я по пути растеряла,
И ничего накопленного не осталось,
Кроме того, что ко мне приварено прочно:
Имя твое — всплеск, за-щекою-сладость,
Слабое зренье, слух, слюдяное сердце,
Чтобы болеть о тебе, днем ли, ночью,
Слышать тебя, моя печаль, моя радость,
Чтобы смотреть на тебя — не насмотреться.
* * *
Было так,
Как раньше уже не будет,
В глубине февраля, за прежними городами,
Где морское стадо движется к водопою
В поисках рек (свежей крови),
Этому не поверь, никому и подавно —
Что ж и верить, ежели не запомнил —
Прорицание вёльвы, россказни для глухих.
Молодые львы, молодые волны,
Прядая гривой, играя в прятки, смеясь,
Зашагали они, привязь ослабив, вырвавшись жадно,
Уничтожая все, кроме добра,
С белым на собственности и знаменах,
В тот момент, когда ты собралась в дорогу.
Задудели трубы заводов, волынки неба,
Затрещали шоссе под сапогами военных,
Все морские народы выбрали центровых
И устремились в центр своих континентов,
В тот момент, когда ты по лестнице поднималась,
Волоча за собой
Дробность фактур, сети внутренних связей,
На последней ступеньке видела коридор,
Сотни дверей со вставленными ключами,
В каждой комнате три бездомных царя —
Царь для мозгов, два другие для рук и лона,
Красный чиж щиплет им ухо, звенит серьгою,
Не оборачивайся, Наташа,
Не то увидишь,
Как подвергаются кипячению,
Смешиванию и выпариванию,
Осторожной возгонке,
Коагуляции, растворению,
Плавке, фильтрации, отвердеванию,
Запечатыванию и хранению,
В том крыле,
Где покатилась моя голова.
* * *
…пришла как-то утром с луга ноги
в росе с головы до пят в росе
Улдис Берзиньш
В этой книге темного переплета
Дверцу откроешь — выпадет, что придется:
Травяное сердечко, ломкий гербарий.
Выскользнуло из пальцев легкое что-то
На колени, на дно колодца
Золотой трухой, сказками в старой
Мельнице у воды — весела, говорлива,
И у ручья ждала совсем не подруга
(Перечти, потом снова начни сначала),
Там к заутрени медные переливы,
Там — липа цвела, там пришла как-то утром с луга —
Ноги в росе, передником вытирала.
Перебери по буквам случившееся не с нами —
Свадьбы, причастия, что там еще было,
Похороны, крестины, новые лица —
Пальцы жгло невиданными цветами,
Спрятать куда бы, между листами вложила,
Да позабыла в хлопотах, где хранится.
Пробеги еще небо и землю взглядом
По берегам и дождю ныне и присно,
Перелистывая года, привыкая к боли,
Знаю конец — постареет твоя отрада.
Высохнет цвет между страницами жизни,
Библия ли, лечебник, не все равно ли
* * *
Черная курица зернышко уронила,
Крыльями затмевая луну и звезды.
Спите спокойно, буйные и дебилы,
Переселенцы области коматозной,
Здешним вливаньем теплым, крылом Морфея,
Вовремя утешают ветра и штормы,
Сильно штормит ли? — Рифму ищу на шею,
Но на уколах лучше, почти до нормы.
В комнате дня воздух не глубже метра,
Но не густой — вИдны с твоей постели
В зеркале вод — свежем, кривом от ветра —
Звезд и актиний чуткие иммортели,
Заросли трав донных, плоды Деметры,
Стаи червей и рыбин в соленой юшке…
Выбежать к берегу, клюнуть свою таблетку,
Что выдают на ужин в доброй психушке,
Зря поискать его на сыром просторе —
День ото дня красочней и чудесней
Там, в голове бедной, большой, как море,
Где проросло семя твоей болезни,
Грань между сном и вечером, днем и бредом,
Перьями заметая, последний приступ
Дурочки-жизни выбить. Прослыть поэтом.
Бросить все и вернуться на эту пристань,
Где в горизонт медленно, внутривенно,
Катится день, закрывая замки и вежды —
Прямо туда, где ветер сбивает пену,
Переживая агонию побережья.
_________________________________________
Об авторе:
ЕЛЕНА ГЕНЕРОЗОВА
Родилась в Новосибирске, детство и юность провела в поселке Северный на границе Московской и Тверской областей. Закончила биолого-химический факультет МГПИ им. Ленина, работала пионервожатой, лаборантом, учителем, менеджером различного толка, нынче – сотрудник кадровой компании. Печаталась в журналах «Новый берег», «Новый мир», различных антологиях и на сетевых ресурсах. Автор книги стихов «Австралия». Живет в Москве.
Фото Анатолия Степаненкоскачать dle 12.1