ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Наталия Черных. НЕВОСТРЕБОВАННЫЕ

Наталия Черных. НЕВОСТРЕБОВАННЫЕ

Редактор: Мария Малиновская





*
Они жили в ту пору, когда страны устали вставать
Друг на друга.
Договоренность повисла кислотным дождем,
Лидерам
Пришлось собирать где-то на островах
Всемирный конгресс
И учинить коммунизм.

Они жили в ту пору, когда появилось на свет ОМП,
Соединившее свойства химии, физики, точнее сказать, лучевой,
Биологии и колдовства, с привлечением новейших техник НЛП.
Оружие создали. Мир обесценился.
Вопли щенков недовольных затихли.

Денег, еды и работы
Не было даже у глав государств,
И все были бандиты,
Каждый как гопник.

Но были они, почти без имен,
С нелепыми прозвищами,
Нищими стали
В старое время,
До коммунизма.

Прошло всего три года,
Показалось — тысячелетие.

 

*
Почему они люди?
Не подходи, у кого на проезд,
На общественный транспорт
Средства в наличии.

Почему взяты сны,
Когда в человеческой жизни
Большая часть
Растет не из снов?

А если из снов
Бытие произрастает,
Сон и цена ему.

Сон к зеркалу пленкой не примотать
Накануне перемещения
С места на место.

Сны порой возвращаются.

 

*
Я видела:
Он слушает раз по пять
Песенку одну и ту же,
О морях и дверях.
И не стесняясь рыдает.
Нет миров и даров,
Хоть они обещались.
А вот двери,
За которыми ждут,
Однажды из снов показались.

Дальше он плачет.
Я не узнала, захлопнулись двери
Или же нет.

Он библиотекарь,
Выпускник института культуры.
А потом все куда-то ушло.
Он вполне еще жив,
Но миров и даров уже не ожидает.

Однако глаза еще тлеют,
И где-то охота идет,
Где-то угли еще горячи
И несутся осенние листья.

Ничего не случилось.
Он жив.
Невостребованные живы всегда.

Они неубиваемы.

 

*
Он берет в долг и не отдает.
Многие знают, что не отдаст, и все же дают ему деньги.
Он как дерево в старом саду, яблоня, яблонь, дающий плоды,
Вкус ядреный тех яблок хмелит крепче водки.

Женщины льнут к нему не потому, что внутри винтоплан,
Или в движениях очень хорош,
А потому, что трахаться с ним — все равно что с отцом или братом.

Длинные ногти на тощих его ногах женщин пока не смущают.
Как и пошмоцанный китель из секонд-хенда.

Когда-то он был и умен, и красив, и талантлив,
Но время случайно прошло,
Теперь он лишь ворох тряпья и увесистый член,
Что ему остается — водка и женщина.
Ему самому в пору поговорить бы с членом. Но обладатель стыдлив.
Он по девкам не бегает — бегает по потолку,
Себя убеждая в необходимости радостей поздних,
Медицински и жизненно важных,
Себя убеждая.
И потом засыпает младенчески тихо.

Может быть, бог любит его за сопелку внутри,
За бессрочную нежность,
Ранимую как вакуумная пленка,
Бесцельную, все обнимающую собой.

Он просто еще не востребован.

Он был отцом, был и мужем, он всем был.
То, что сейчас он почти не мужчина, сильней открывает в нем
Мальчика-рыцаря.

Утром на дачном крыльце
Начиналось спасение мира.

Иногда он выходит на улицу и довольно приятно поет.
О далекой возлюбленной, ждущей его, о себе,
О тяготах горной дороги,
Пишет ей письма.
По счастью, она существует.
Но не похожа ни на одну из его женщин.
Ему лучше об этом не знать.
Что есть у него — конь и обрезки быта.
Страх в нем все меньше день ото дня.

 

*
В этот месяц ввели карты вместо паспортов,
обычные карты с нового рода полоской,
так что в картоприемник не нужно вставлять,
Только чипом напротив глазка помаячить, чтоб пикнуло.

На ресепшн такой предъявляешь — и пикает.
Девице не нужно по клавишам стертым стучать ноготками,
Пикнуло — и все данные вышли наружу.
Затем паспорт она возвращает: спасибо!
Здесь все данные банковских карт и анализов,
Все пестроцветье занятий и мест работы,
Здесь весь человек и его стаж.

Две недели
Он не мог решиться выйти в паспортный стол.
А когда, наконец, дали паспорт,
улыбался почти стариковской улыбкой.
Он пока что не знает о том, насколько старик.

 

*
«Я не любила тебя, — пишет она, — но жизнь и судьба повернулись лицом.
Уж лучше бы задом, или попроще, спиной.
Я должна была, слышишь, должна жить с тобой,
Подпиливать все твои нужды как ногти, лакировать неудачи,
Все стирать, все готовить. Хотя бы наполовину должна.
Откуда взялся этот неправильный долг, что достал из тебя подлеца,
Как из матки урода на свет извлекают? И он тоже любимый ребенок.
Ты мой ангел был. А теперь тебя нет навсегда,
Полюса переменились, и меня уже нет абсолютно.
Это «нет» есть перерождение. «Нет» значит «есть» по-другому.
Мне нравится это преображение «нет».
Я слишком любила восторг угасания, и потом разлюбила,
Теперь морщусь, когда «обреченность» произносят с симпатией.
Заполошно проснувшись, смеюсь над своей обреченностью.
И смеюсь над тобой. Если бы знал, как ты смешон, и как я любила тебя.
Как должна была быть, и должна, и должна.
Ну возьми подавись.»

Он читает это письмо с начала до конца, когда бегать по потолку надоедает.
Смотрит на фотографии, где она еще девочка.
А теперь, если она и жива, он не желает видеть ее.
Пугает она. И выражением лица в том числе.

«Есть три религии в нашем столетии.
Бог, секс и общество.
В каждой из них есть места поклонения,
Культы, священство, его иерархия и ритуалы.

Но религия, какая бы ни была, конечна.
Бог был распят, секс подразумевает оргазм,
Общество медленно распадается.
Какую выберешь ты,
Чтоб оттенить пресловутую
Жажду служения?
Я выбрала бога: он воскрес».

Пишет она. Он читает и плачет.
Потом поет о морях и дверях,
Защитившись рукою от темноты за окном.
Или смотрит необязательный фильм.

 

*
Неопределенность ее
Не по возрасту.

А если серьезно,
То непонятно,
Почему она еще жива.

В таком состоянии
Возможен лишь суицид.

Ей уже нет дела
До феминизма,
Партийности в литературе,
Работы
И прочего,
Что описал Михалков.
Но где-то
В еще не оформленном
Пространстве
Эта тварь
Начинает стрелять.

И, знаете,
Никогда не промахивается.

По всем, кто ей когда-то был близок, и кто помогал,
По всем, кто уклонился от помощи,
Когда нужен был
Один жест дежурной симпатии,
По всем, на кого посмотрит ее смазанный техническим маслом зрачок.
Стрелять это правильно. Это сущностно необходимо.
Нужно лишь выбрать тактику и поджидать.

Однако она полюбила. И образ, который в ней поселился,
Электрической искрой, вирусом, смешною машинкой,
Бегущей по экрану гаджета на вызов такси,
Больше, чем выстрелы.

Наивная,
Доверчивая,
Смешливая.

Отведите глаза,
Если увидите
Фото на ее паспорт.

 

*
«В бесстыдстве есть простое и целомудренное наслаждение,
Говорит она,
Так обмерзшее тело теплой водой обтирают.
Так я помощи у знакомых прошу,
Так переживаю покупки.
Сто рублей в день.
На них можно купить крем сметанный,
Это почти пятьдесят,
Макароны-спагетти
И мармелад со скидкой.

Думаю, как изменился мой мир.

Когда кто-то при мне говорит о еде,
Скажем, суп рыбный готовил,
У меня начинается нечто вроде легкого приступа эпилепсии.
Я не понимаю, как это вообще у людей происходит:
Готовят!
Тушеные перцы с рисом и мясом, курицу с имбирем по-китайски в духовке,
И прочее: каши, котлеты.
Все это странные вещи, которые в жизни моей не прижились.
Иногда возникает нечто вроде тяги к готовке.
И тогда все получается. Но я уже не хочу.
Ни супов и ни каш, ни салатов, ни выпечки.
А ведь когда-то любила. И руки наверняка вспомнят рецепт.
Теперь мне всегда не хватает на пищу.
И потому часто то, что найти удается из денег,
Трачу на общепит.»

 

*
В конце года страны пришли к согласию. И начался коммунизм.
Поначалу новый общественный строй сопровождался погромами и кутежами.
Люди никак не могли понять, что в супермаркетах можно брать все просто так,
В ужасе били витрины, вещи тащили домой,
Как будто бы это что-то могло изменить.
Она не боялась ходить по вечерам в это время.

 

*
Обычно она просыпается в полдень,
Моется долго,
Пьет кофе,
Смотрит почту,
И только затем выходит из дома.
Ни людей, ни темноты в декабре она не боялась.

Люди сидели везде: на коробках, на стеллажах, ели, пили и изумлялись.
Кто-то тащил, ободренный попойкой, ящик продуктов в кафешку.
Хозяин мобилизовал поваров, и теперь затевалась пирушка на славу.
Ели и пили все. Официанты и даже клиенты поварам помогали готовить еду.
Она мимо прошла, хоть ее приглашали.

Вдруг в окне мелькнул мягкий надменный профиль.

Да, это он. Тот, кого с ранней юности только и видела. А теперь уже старость.
Он почти улыбался в бокал, пить не торопился.
Он был тот же, что в юности.
Девушка блюдо ему принесла, и он снова помедлил.
Подойти? Отозваться на сердце свое?
На нем лучший пиджак, он известный актер,
А она госпожа нищета.
Да, она госпожа нищета, и она его любит.
Если б дали ей счет с астрономической цифрой,
Если б дали квартиру, чистую как бриллиант,
Если б дали ей молодость, хоть медикаментозно,
Наплевала бы в зенки дарителям.

Нет, она нищету не продаст.
Нищий, долго проживший как нищий,
В комфорте умрет.

Но она его любит, актера!
Смотрит, как он ест.
И улыбается.

 

*
Тем временем первый
Идет на охоту.
Но сегодня
Лирическая пауза
Немного затянулась.

Он сделает шаг,
Обернется к окну,
Закроет рукой голову
И засмеется.
Потом покажутся слезы.

О забытых дверях,
За которыми верят и ждут.

Его ждет водка, к ней сыр и сосиски,
И много красивой печали потом.
Вокруг и внутри продолжается осень.

 

*
Читатель обязан думать,
Что все окончится хорошо.

Яд надежды,
сладостный яд надежды.

Вера в то, что Некто пройдет
По рядам изувеченных душ,
Снабдит каждого тем, что нужно ему
В нужное время.

А пока что жизнь
Продолжается
Не вовремя.

С жизнью пока не разобраться,
Смерть не спешит.

Хочется сделать плакат,
Инсталляцию,
Текст написать.

Однако протест
Ни о чем.

Протест
Это способ
Заработать.

Короткое время не думать,
Просто не думать.

 

*
Невостребованные
Выживают всегда.
Они мешают тем, кто в конвейере жизни.

Дайте им немного денег
На регулярной основе.
Просто дайте им денег.

 

*
Сегодня она захотела перечитать
Диккенса.
«Идиот» Достоевского в этом году перечитан.
Однако что-то ее остановило.

И вместо умных прекрасных книг
Она рухнула в злое плохое кино.
Но потом
Том
Диккенса будто сам собою раскрылся.

И уже невпопад,
В усталом полубреду,
Засыпая,
Она зашептала:
«Невостребованные — это сила,
Это вселенская сила,
Это вселенская жизнь,
Это те,
Ради кого создается наш мир,
Этот новый, такой восхитительно страшный,
Такой инфантильный и точный,
Такой увлекательный мир.

Я бедна, и этим умнее Лакана или Делеза.
А у нас коммунизм,
Но моя нищета остается».

 

*
Эти двое, возможно, друг друга не видели.
Или же видели раз, в магазине.
Однако они сплетены нищетой
Теснее,
чем кровь донора и реципиента.

Они вместе в полях, где любовь
Преобладает.
Они вместе, где жертва
Как солнце восходит,
Не смущая уже никого.
Жертва сила,
Как сила и нищета.
Как невостребованность
В конвейере снов о выживании
Становится жизнью
Без всяких условий и ограничений.







_________________________________________

Об авторе: НАТАЛИЯ ЧЕРНЫХ

Родилась в Озёрске, Южный Урал. Автор десяти поэтических сборников (первый, «Приют», вышел в 1996, в 2018 г. НЛО выпустило «Закрытый показ»), двух самиздатовских сборников (начало 90-х), пяти книг религиозно-исторических очерков (выходили в ЭКСМО и «Никея»), двух книг прозы («Приходские повести», 2014 г. и роман «Неоконченная хроника перемещений одежды», 2018 г.), многочисленных публикаций в журналах «Новый мир», «Знамя», «Волга» и других. С 2005 года ведет сайт современной поэзии «На Середине Мира», активно сотрудничает с сетевыми изданиями, блогер, пишет в основном о современной поэзии. Лауреат Филаретовской Премии за лучшее стихотворение 2001 года, премии «Летучие собаки» за литературную критику 2013 г., конкурса «Просвещение через книгу» 2018. Живёт в Москве.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 019
Опубликовано 12 авг 2019

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ