ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Дмитрий Гаричев. СЁСТРЫ СЫРОСТЬ И СОВЕСТЬ

Дмитрий Гаричев. СЁСТРЫ СЫРОСТЬ И СОВЕСТЬ



 

* * *

от расстрелянной школы бежали на чёрный пирс,
унижались в глазах подруг.
отдышась, говорили цеплявшимся: отлепись.
отчищали снег,
заходили на новый круг.

и считалось, что кончено, но чуть за рождество -
наживляли флажки, изгалялась без глаз лыжня
в том саду, не слышавшем имени твоего.

сёстры сырость и совесть укладывались плашмя,
добывали детские яблочные черепа:
всё хотелось, что ли, собрать на приличный холм.

или нечеловеческий приподнимался пар
от приречных красилен, и думали о плохом.

в полдень одолевали бессмертье и облака.
близлежащий сопостник закидывал до конца
отвлечённый затылок, кадык волновал ловца -
и не знали, как эта любовь была велика.

а когда последняя перевелась крупа
и внизу пресёкся светильник сторожевой,
кто постригся в рот-фронт, кто в четники, кто в УПА,
будто можно было хоть что-нибудь отыграть.

с мачт оставленных видно, как над головами их
знаменья происходят, ракеты зовут своих,
беспилотники поворачивают в литву.
и я падаю тоже и тоже плыву, плыву.

 

 

* * *

брат алексей не выбирал войну;
скажем, это было нелучшее место в нелучший год.

офицеры-литовцы, предчувствующие конец,
............................................................... .

брат не распространялся ни перед кем из нас,
но о главном мы знали, а остальное было и ни к чему.

с тем я возненавидел их балтийский кагал,
вытянутые имена их, их вздорную честь.

дома брат выучил менеджмент, стал пока официант,
был во всём молчалив, но о главном молчал отчётливее всего.

и когда я ходил в его "жигули" выбрать что-нибудь из кассет,
голос внутри меня обещал: мы вернёмся и отомстим.

постепенно всё выяснилось, как ни мешали мне;
я прочёл про события в сороковом, депортации и рижский омон.

оказалось, что кроме портов, заводов и детсадов,
мы принесли им бесправный плен, поругание и застой.

стыд, вошедший в меня, не спит со мной по ночам.
утром я жду новостей, что наступление началось.

никому не должно быть прощенья ни на земле, ни в земле.
если нужно, брат ответит ещё и ещё.

 


MARGERET

русские прыгают с гаражей, святочным окружены огнём,
под чужие танки несут ежей, говорят "взглянём", "помянём"

так земля дырява у них насквозь, но с изнанки нижней невинна есть,
и у самой чистой ложатся вкось три ладони и пальцев шесть

ночь выходят слушать собак собак, лица стачиваются в наждачной тьме,
остаётся если фольга в зубах, кость невынимаемая в уме

с рукавов течёт талая вода, вспыхивают вышки на атс,
и над каждым их козырьком тогда золотой озарён отвес

 


* * *

скажешь, жили в золе, и обида скреблась под кроватью,
но тогда же из всех на земле мы любили мазаеву катю.

что они здесь взялись беглецами из ленинабада -
мы бы не доскреблись никогда, но сама была рада,

проницая подряд на бетоне рассевшихся тёртом,
рассказать, как снаряд занырнул их в окно на четвёртом,

как лежал, затаившись жуком, смертию одеянный.
и они собрались с кошельком, и ушли с согдианы

к нашим выломанным текстилям, вытекавшим красильням,
незавидным полям, тополям синеватым бессильным.

мы носили её на себе с этажа на этаж неделимо
слушать вместе любэ, остальное проматывать мимо.

но война не кончалась нигде, и ещё прибывали
с приднестровья, чечни и т.д. эшелоны напуганной швали.

их же дети, трави не трави, занимали свободные парты,
озирались и тоже хотели любви, пониманья, расплаты.

так что раз, исступясь без говна на большой перемене,
уронили её из окна на бетон у сирени.

не нашлось, кто б спустился туда; слишком незабываемо, боже.
мы оставили всё там тогда, не притронувшись больше.

и подумать нелепо с тех пор, что её не хватило
заложить коридор для взыскующих лучшего тыла,

чтобы вытоптать сад наш донецких, сирийских и адских.
убирайтесь назад, подмосковье для ленинабадских.

 


А.

1.

общий снег считает этажи, длится прикровенная работа,
высыпает градинами пота школьного вдоль газовой межи:
это проницает гаражи юность, домогавшаяся лжи
горячей, чем подвигов во ржи, денег или госпереворота;
волосы все слиплись как ножи.

кто ещё тебе так подражал от обиды, чтобы было видно:
книги невозможные держал, мартовский прудок до половины
проходил и в ужасе бежал, на полу со многими лежал,
ездил в никакие города, но никто не видел никогда.

столько лет, как кончилось кино, плёнки в узел завязали, но
как на неопознанном вокзале неизвестно, что отменено.
ночь берет нас за один билет, ртутные друзья по стойке "нет"
выстилают страшный коридор: ни один не падал с этих гор.
 
2.

вино во рту не помнит ни о чём,
и это мы его жалеем,
где ты сошлась с мышиным палачом
из школьной сказки с лезвием и клеем

ученикам объяснены права,
и в первый автозак садятся смело,
как в пещь халдейскую, а ты жива
и лучше их, и губ твоих трава
ещё сырая как она умела

нам кажется, как бы вторая кровь
стоит зардясь, как мальчик ждёт с макдачной
уборной девочку, как под покров
флажок избитый не сдаётся дачный,
как стартовые лежбища, давно
бесплодные, с изнанки выстилает
военный пот, что вся ладонь пылает,
на шахтенное опускаясь дно,
где мышь развеществленная гуляет
с сожжёнными за правду заодно


 

* * *

наследник спит, не чувствуя лица,
внизу неукрепленного синая.
рука плутает, вымпелы сминая;
из всех наград один значок стрельца
зацеплен от советского отца.

сукно и войлок, масло и пшено -
все в городе давно подожжено.
родители водили ужасаться,
но вся пятиэтажная смола
составить нас плотнее не смогла
и скоро перестала докасаться.
мы переждали с лучшего угла.

без нас распространился книжный стыд
доподлинный, и сам себя растит.
когда от разложившихся химвойск
является сладчайший след вечерний
на почвах, искаженных от учений,
он повторяется, пречист и свойск.

аллея славы выродков исторгла,
но тем, кто не отвлекся от вины,
еще слезятся звезды военторга,
затопленные надписи видны.
на вечный тыл, на крайнее родство
пожертвованье взыскано. отсюда
продолжится обобществленье чуда
нестрашного, пока оно раствор.

 


С.

города ложатся как не надо, деньги заметавшиеся рвут.
ползимы огни и канонада. ползимы не помнят, как зовут.

одноклассники, как ледяные, падают под медицинский гнёт,
уступают части плотяные, всё равно никто не узнаёт.

чтобы не отстать от их урона, со спорткомплекса в конец перрона
изойдёшь, расклёван до кости преуспевшими до двадцати.

музычке привержен изнывальной, в ленту поглядишь, как под брезент:
жив ли твой навальный ненавальный, не убит ли русский президент.

губер ли упряжкой алабаев увлекаем с позднего кино -
замахнёшься кладью, как каляев, но внутри всё кончилось давно.

ничего не продаётся в кассе, спят в аду маршрутные такси.
если можешь, акка кнебекайсе, просто полотенце принеси.

только бы продлились в эти годы, отстояли прежние места
равенство свободы и погоды, общего бесчестья чистота.

 


Ю.

так как мы сожгли ростовский кремль, где иной наёмник не проник,
кто к нам ездил, схлынули не с тем ль, и зажатых не вернули книг.

нас не разыскали в новостях с угольною прорисью в ногтях, с деньгами внатяг:
и на том поклон и bras d'honneur всем, кто и не про такое тёр, но прикрыл костёр.

ты б склевала их, сестра-скопа, если б нагнала ещё, n'est-ce pas, но у нас остались в простынях
с богослов-григорья скорлупа, плавники от спаса на сенях.

в сентябре взялись ученики, можно было жить без дураков,
дальше с непогашенной руки новгород вынашивать и псков.

новых книг, наверное, купить, новую посуду и ножи,
никого не целясь ослепить, все давно и так уже бомжи.

и когда поджёгся наш подъезд с двух концов, привычка этих мест,
ты сказала лучшие слова, что любая ненависть права.

отпирай, что скажешь, я готов, пусть нас встретят навсегда в аду
воинские карты городов, нарисованные как на льду.

 


* * *

не бывает музыки другой -
не было ни в десять, ни в пятнадцать.
флаги машут левою рукой,
карусель не знает, с кем остаться.

жутко в парке юному отцу
в день повиновения усопшим:
прижимает девочку к лицу,
обещает, что ещё возропщем.

но избыт бедняцкий бадминтон,
курточка перегорает птичья.
в склянках тополиный ацетон
собран и подкрашен для двуличья.

девочка не знает, что поёт.
ничего собой не означает,
над урочной чашкою скучает,
жизни прекратиться не даёт.







_________________________________________

Об авторе: ДМИТРИЙ ГАРИЧЕВ

Родился в Ногинске Московской области. Окончил МГЛУ, работает переводчиком. Стихи публиковались в журналах «Знамя», «Homo Legens», «Воздух», на сетевых ресурсах Stenograme и Полутона.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
4 229
Опубликовано 20 ноя 2017

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ