Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
* * *
Коза – превращается в бабочку –
щипала, бодала, скакала –
теперь совершенно иначе
проецируется на клевер – малым
всполохом цвета. Бабочка – превращается
в дерево – порхала, плясала, парила –
теперь у неё есть все шансы
остаться здесь на зиму – даже если Аттила
разрушит и этот – растительный Рим
с жуком-древоточцем внутри…
Дерево – превращается в лошадь –
стояло, шептало, держало посох –
теперь аллюром из прошлого
несётся в грядущее, хоть грядущее – осень.
Лошадь – превращается в лёгкую лодку –
металась, паслась, сбрасывала седоков –
теперь хочет покинуть берег – недоступный ни эхолоту,
ни компасу, ни данным штурмана c парохода «Седов»,
разорвавшего объятия льдов,
но влипшего в солидол.
А могла бы остаться козой –
нести на рогах небо с майской грозой,
да всё вытекает в какие-то новые смыслы
по ходу движения эквилибриста
по тонкому тросу ассоциаций –
и вот бабочка крылья расправила, сидя на пальце
садовника, поливающего ирисы…
* * *
Жуки – выходят наружу
из пор в почти арктическом снеге,
хоть энтомологи пытаются тут же
их удержать, уверяя, что рано, что вина человека
в нарушении ритмов зимы, в сбоях природы.
Особенно переживает старший научный сотрудник –
Валерий Васильевич – он в этом видит водовороты
грядущего катаклизма. Валерий Васильевич взял ссуду
в банке на разработку средства спасения,
да не успел – случилась беда –
жуки покидают убежища – будто в весеннюю
благодать, но хитиновым латам не сберечь никогда
сгустки маленькой жизни,
хоть энтомологи в поддержку кричат «держитесь!» им.
Исчезнут жуки, дальше – цепная реакция –
прилетят с юга птицы, чтобы погибнуть в мороз,
гении – сосчитанные по пальцам –
умрут раньше времени, недотянув нас до звёзд,
Артём Рукомойников выйдет из дома в шортах и в майке –
простудится, сляжет и уже не подарит роз
Анастасии Светловой, и у них не родится ни новый Берроуз,
ни новый Чингиз Айтматов.
Жуки, нужно остановиться,
пока не случилось страшное,
всем нам – покуда зима, поэтому – hasta la vista –
до встречи солнечным днём – средь ромашек
и пряной листвы. Возвращайтесь назад –
в глубины и норы, продлите анабиоз,
чтобы Артём посмотрел Анастасии в глаза,
как Айтматов или Берроуз,
чтобы Валерий Васильевич – наконец –
защитил диссертацию и айда
по горячему туру туда, куда чартерный рейс
в ром высыпает кубики льда…
* * *
Рыба – живущая
в створе реки –
в самой гуще
воды, пеленающей материки –
знает байки рыбацкие,
может часами травить
эти россказни о себе, что басом
хмельным на перине прибрежной травы
декламировать любит Петрович
после третьего тоста
и Кузьмич, когда невзначай подловишь
его на слове о способности рыбьего мозга
распознавать приманку
даже в мутном потоке.
Рыба то, что не изложено на бумаге,
хранит будто тонко
нарезанный в томик
роман под редакцией ила
и пены – так, что, вряд ли, утонет
он в книжном омуте библиофила.
Рыба – как возглас,
рыба – как зябкий всполох
в толще волглой,
из которой отлить бы колокол –
такой, чтоб со дна поднимал и лелеял
каждую толику грунта
и нёс сквозь волны зов избавления
от сухости абсолюта,
ставшей религией масс.
Впрочем,
Петрович,
вернувшись с рыбалки,
считает ведро лишь
мерилом успеха, устав, как собака,
а Кузьмич, придя ближе к ночи
домой, находит успешным лов,
если больше не хочет
ни поклёвок, ни слов,
ни пиров у костра,
а только мягкие тапки
и за часок до сна –
сериала, борща и на финальном этапе
жарких объятий жены.
Но рыбалка – считает он – для души.
Камыш – шелестит,
чайка – в небе горланит.
Утром – часам к шести –
рыба идёт на закланье,
и огромные руки её извлекают на свет,
в котором схожи слова «обед» и «обет»,
если вар в котелке представить разбуженной лавой.
* * *
Пахнет припоем
и канифолью –
как в детстве – в радиокружке.
Дымят проводки, скрученные уже
в узел морской.
Разрывы и замыкания – куском
изоленты перемотано изнутри
всё, что стремилось в отрыв.
Пахнет горелой проводкой –
вот как
происходит старение
под напряжением –
банальный износ.
Паяльник уткнул свой нос
в прелый пучок
медных нитей, которых учёт –
гиблое дело.
Смотришь по схеме на эти тернии,
но видишь лишь иероглиф в значении «пустота».
А когда-то казалось, что схема проста.
Играют с рубильником –
вылетают предохранители, с криком
падают лампы вниз –
такой экстремизм.
Погиб электрик – соединивший зубами
две половины нерва, нами
порванного в истерике –
дали тысячу вольт –
и вот
убило Валерика…
Перепаять –
опять и опять.
Предмет никогда мы не знали на «пять»,
чтобы всерьёз говорить,
что теперь ничего не сгорит.
Зачистил контакты
и поехал в театр к третьему акту,
но театр и в конце начинается с вешалки – так-то.
* * *
Маленьким зёрнышком – через край стола –
в половецкий полон половиц –
в щели подножные. Зла
история атомов жизни в анналах лиц
и параграфах ситуаций.
Чьи-то подошвы – швыркают тут и там.
Просто каким-то зёрнышком не остаться –
вне поля. Вокруг – затянется темнота
душным узлом, обовьёт каждой шеи росток.
Под потолком – вспыхнет тусклый глаз электричества,
но внизу не поддастся ему вещество
вязкой тьмы, где всегда есть зерно – ржи или риса…
_________________________________________
Об авторе: АНДРЕЙ ДМИТРИЕВ
Родился в г. Бор Нижегородской области. Окончил юридический факультет Нижегородского коммерческого института. Редактор отдела экономики газеты «Земля нижегородская». Публиковался в журналах «Нева», «Дружба народов», «Слово/Word», «Гвидеон» и других изданиях. Автор сборников стихов «Рай для бездомных собак», «Орнитология воды» и «Африкаснег». Лауреат премии имени Бориса Пильняка. Член Союза журналистов РФ. Живёт в Нижнем Новгороде.
|
|
