Николай Байтов. ЧЁРНО-БЕЛЫЙ КОНЬ

* * *

Двести восемьдесят две осы
вертятся вокруг одной оси.
Эта ось, намазанная скрипом,
держит их на возбужденьи липком.

Но соперничество лишний компонент
вносит в танец этих остреньких планет.
Приглядись: как будто двойники-любовники,
вкруг восьмёрки вертятся две двойки.




* * *

Было дело на Риальто.
Я прикинулся Отелло.
Дездемона – молодая
балерина.
В театральную бригаду
затесался кабальеро,
и она ему свиданье
подарила.

Он, однако, был настырным,
он дежурил в подворотнях,
посылал ей тучи матерных
проклятий.
Приходилось пить пустырник
для спокойствий благородных, -
что же делать, если парень
без понятий.

Полноты великолепья
сохранила половину,
о традициях трагедий
памятуя.
Никакая королева
не прикажет водевилю
разливаться половодьем
в полнолунье.

Прибегали от лагуны
волн взъерошенные свиты,
поднимали бурный паводок
в каналах.
Домогаясь честной лгуньи,
истинный страдалец с виду
обладал изрядным навыком
в скандалах.

Было дело на Риальто.
Я прикинулся Отелло.
Дездемона – молодая
балерина.
В театральную бригаду
затесался кабальеро,
и она ему свиданье
подарила.

Но её великолепье
сохранялось неизменно:
лики подлинных трагедий
монолитны.
Никакая королева
не простит дивертисменту,
если рухнет он с трапеций
на опилки.




ВОЛНЫ

1  Вычисления заняли восемь страниц.
    Дальше высохший космос и номер листа,
    дальше космоса ветхая осень.
    Аксиомы туда не очень
    далеко проникают. И нет следа,
    словно моль в пыли раздавил.

2  Я поднялся от сна на горе из перин.
    Одеяло косматое сбросил с лица, –
    одеяло с козьим начесом.
    Я один, один я очнулся,
    в потолок упираясь ладонями сна,
    изнутри искривил, распорол.

3  В этот час понесла, а клялась, что спираль.
    Как Фамарь, обманом она понесла,
    или раньше, как дряхлая Сара.
    Дальше слезы, ругань и ссора,
    снова слезы, – и мокрая полоса
    света – лезет, лезет под дверь.

4  Эллиптический контур на восемь персон
    для игры в ли-бой-го и коробку песка
    мне в наследство оставила зона.
    И отхлынула, бросив сына
    на обочине без руля и весла,
    бросив отрока на произвол

5  милосердия плоских дебройлевых волн.
    Милосердие их занимает места
    по билетам вдоль низенькой сцены.
    Поднимается занавес серый.
    Опускается занавес без свистка. –
    Добровольный матч миновал.




* * *

Густоваты во времени тени минут –

Налетела ты бурею в дебри мои –

Сжалься, повремени –

Густоваты во времени вспышки проблем:
прахом хищно и бойко торгуют они.

Отвернувшись к стене, не вставая с колен,
налетела ты бурею в дебри мои.

Случай близко сказал и иголку воткнул.
И легонько взглянул случай, падая в ноль.

Слушай, твой ли в стволах этот бегает гул? –
Обернись – и узнаем, тебе ли я внял…

Обернись и присвой.

Без просвета колышется гула толпа.

На коленях помилуй в наплыве минут. –

Откажись и исчезни, исчахни, когда
случай, издали щурясь, в затылок толкнул. –

Сжалься и обернись.




* * *

Когда мы смотрим друг другу в глаза,
в ту замкнутую секунду,
в немую ту минуту, когда
мы смотрим в глаза друг другу,

всех наших знакомых пронзает страх, -
неловкость? – нет, мутный ужас,
и они пятятся, пятятся от нас
и прячутся в свои клетки, жмурясь

от блеска, в котором двухголовый дракон
живёт, сам с собой играя,
как шахматный чёрно-белый конь
с повёрнутыми внутрь головами.




* * *

Почему-то куб и шар
превратились в шум и шквал.
Умные, трещат по швам
чертежи Малевича.
Поменялись лох и сноб
в зеркалах, как гоп и стоп,
и стою я, словно поп,
у престола дремлющий.

Ежедневно тут и там
меня давят стыд и срам.
И природа жухнет в хлам,
и роятся бедствия.
То и дело стар и млад
делают мне шах и мат.
Этому я очень рад:
меня любит Лесбия!




* * *

«Спектр фью, спектр фью» – учит студент назубок.
Метод файв, метод плюс – все к прославленью Фурье.
Это спой литию сырных февральских суббот,
поминающих нас март соберет на бугре.
Понимающих вас – мало, ты им объясни.
Зона Сим, зона Зо – ломятся доски от яств.
Свекор-Во, свекор-На крышки гробов поднесли.
Сотню ла отняла теща нарочно для вас.
Заиграй, заиграй, – в дудки вели и в блины.
Форте хрип, форте хлюп – каждый умеет педаль.
На одном колесе клапаны всякой длины:
крест аллюр, старт шоссе, старый седой рейн-металл.
Понимающих вас – мало, ты им объясни.
Фильтр Ви, фильтр Зво – горбятся плошки от яств.
Деверь Ну, деверь На горки блинов принесли.
Ектенью дьяконá спели нарочно для вас.
Запирай, запирай, – учит уставный февраль,
ветер стигм, ветер язв, март объеденья сирот,
из которых один редко умеет педаль,
лектор брынз, вектор схизм их на бугре соберет.




* * *

Гроза подкралась незаметно.
Под тучей содрогнулся отблеск.
Две молнии одновременно
попали в движущийся поезд:

одна – в локомотив, другая –
в площадку заднего вагона, -
и пассажиров напугали
точнейшим унисоном грома.

Лишь мы с тобой, не веря смерти,
взглянули на часы мгновенно:
мы – в мысленном эксперименте?
но кто нас мыслит столь рельефно? –

Его открытию мы рады:
одновременность есть условность.
В шестом вагоне в миг удара
часы показывали полдень.

Мы в яростно-прекрасном мире
с открытыми глазами грезим.
Часы стоят на той же цифре,
гроза прошла, а мы всё едем.




ДИАЛОГ О ДЖОЙСЕ

– Я знал человека по имени Щорс,
он был боевой командир.
Так он на обед признавал только борщ,
поскольку в нём смысл находил.

– Я знал человека по имени Цой,
он был популярный певец.
Так он по утрам всегда бегал трусцой,
чтоб сбросить избыточный вес.

– Я знал человека по имени Джойс,
он был современный Гомер.
Ему по ошибке налили раз борщ –
так он трое суток ревел.

– А я знал другого по имени Джойс.
Однажды он бегал три дня, –
так следом неслась за ним вся молодежь,
за Цоя случайно приняв.




* * *

Молчать – о чём? Молчать – когда?
В Москве молчат колокола.
Молчит Шибанов из ноги пронзённой.
Молчит с соборной солеи
диакон. – Даже соловьи
в овраге сумрачном и в пойме речки сонной

молчат, скрываются, таят
свой сладостный весенний яд,
любовный пульс в черёмуховых чащах.
И поезд «Кременчуг-Чимкент»
над виадуком молча мчит,
струится тенью мимо станций спящих…

И только жёлтый попугай,
гуляка, пленник, краснобай,
без умолку трещит в пустой квартире.
Он в целом мире одинок,
и в зеркальце его двойник
заходится пред ним в речитативе.







_________________________________________

Об авторе: НИКОЛАЙ БАЙТОВ

Родился в Москве. Окончил институт электронного машиностроения.
Во второй половине 80-х совместно с Александром Барашом выпускал самиздатовский литературный альманах "Эпсилон-салон». В 1995 г. основал вместе со Светой Литвак «Клуб литературного перформанса», внесший многие акционные программы в литературную жизнь 90-х – 00-х.
В 1998-2005 гг. куратор литературного салона «Премьера».
Лауреат стипендии фонда Иосифа Бродского 2007 года. Лауреат премии Андрея Белого (2011) за книгу рассказов «Думай, что говоришь».
Автор шести поэтических и шести прозаических книг.скачать dle 12.1