* * *
Сон идет за человеком,
изведенным в никуда,
словно талая вода
вперемешку с темным снегом.
Их когда-то сдали в хлам –
всех увечных, безголосых,
что на остров Валаам
укатились на колесах,
на подбитых костылях,
на подкованных дощечках,
в черных сгинули полях,
потонули в черных речках.
Вот и в памяти черно.
На пиру у людоедов
сладко хлебное вино.
И живи, его отведав.
* * *
Не будильник поставлен на шесть,
а колотится сердце быстрей.
Темнота отливает как шерсть
у бегущих бесшумных зверей,
и запутаться в этой шерсти
на излете ночном, как в стогу
потеряться – себя не найти.
Потеряюсь – найти не смогу.
Так ли светит последняя ночь?
На отметах бесследных ее,
без возврата метнувшихся прочь,
не такое блестит забытье?
Это новая тень – я не прав?
неизбежных приказов черед,
так и старости длинный рукав
заворачиваться начнет,
как она поднимает к шести,
принимаясь на мерзлом снегу
разговором железным скрести,
сахарку говорить,
сахарку
* * *
Такая ночь не тихий свет из спален,
а маленькие злые огоньки
на воздухе, покуда не развален
на мелкие и острые куски.
И мы не спим. Мы заняты. Нас нету.
Мы под водой стоим на дне реки.
Но слышим: неурочные звонки
врываются и требуют к ответу.
* * *
Глаза не вовремя открою –
не увидать глазного дна,
но муть придонная видна,
не объяснимая хандрою.
Какой-то гул, как от костра,
всегда стоит за тишиною,
или нестройное ура,
на нас идущее стеною.
Больная складка тишины
еще снаружи неприметна,
но зверь в норе из глубины
почуял перемену ветра.
И тень становится длинней,
какую время наводило.
Останутся от этих дней
карманы, полные камней,
что бросить духу не хватило.
* * *
Мертвая бабочка на стене,
крылья сложив,
держится не сама.
Что-то ее извне
держит, заворожив,
в мертвой точке ума.
Я не рискну
к смерти и сну
близко так подойти,
как, заполняющий пустоту
не покладая рук,
нитью вытягивает слюну
брат мой, паук.
* * *
Вот и к новому поколению
жижа черная, плесень пленочная
приближается, чавкая,
отпечатками пачкая;
заморачивая,
подбирается, вкрадчивая,
все по-своему переиначивая,
на кащееву цепь наворачивая
* * *
С ним ходили мы, как ходят облака,
как неверных два болотных огонька
или просто – два непарных сапога.
Говорили словно пьяные слегка.
Не слегка. Недаром эти сапоги
были точно велики, не с той ноги.
Так бродили мы у Яузы-реки.
Как из хлопка, неотжатого сырца
желто-серые кругом особняки,
неприветливые, бледные с лица.
Мой приятель был с собою не в ладу.
Он и сам себе приятель раз в году.
Научившийся забрасывать крючки,
разучившийся завязывать шнурки,
как по тонкому нетающему льду
он идет и пропадает на ходу.
* * *
А чужая жизнь, что была
и себя брала напролом,
а теперь сошла добела,
ни следа в лице меловом.
Здесь таких не шьют рукавиц,
чтоб его вошли пятерни.
Подошли врачи без границ
уложить его на ремни.
В коридорах нет ни души.
Вызывают лифт грузовой,
нажимают все этажи,
опускают вниз головой.
И зачем ему некролог?
Никому никто не помог.
Отойдет и станет дымок.
* * *
Время нисходит к маленькому уродству.
и недостаток не портит, а украшает.
Лишняя тень, родственная сиротству,
недорога, но медленно дорожает.
Все ведь не так плачевно. Живи не мучась.
В силу своей природы, а не зачем-то,
время идет, вступаясь за чью-то участь,
и прививает слабый росток ущерба.
* * *
И тени с незнакомыми чертами,
еще родные, но уже ничьи,
не узнает оставленный в ночи
один перед закрытыми вратами
лунатик, подбирающий ключи.
Ушедшее, каким бы ни приснилось,
перебирает новые места.
Но мука, что в лице не поместилась,
метнулась к нам, как птица из куста.
И угадав, как будто не в груди,
а в стоге сена нахожу иголку.
Фонариком походным подсвети
из тех, что не кончаются подолгу
крушения ночного посреди.
* * *
Было так, что и нету живого места.
Кто и где окажется, не спасется.
А в почтовом ящике спит повестка,
и никто не знает, когда проснется.
Посторонним взглядом, стеклянным глазом
за тобой пространство следило снуло.
Но однажды рябью пошло и разом
как большая рыбина вверх плеснуло.
_____________
Отчего б не жить – да и что такого? –
подмешав к основе цветных волокон,
чтобы текст, начавшийся с протокола,
невзначай продолжился травелогом.
Отменяют время как рейс порожний,
а оно себя возвращает снова
с боковой тропы, звуковой дорожки,
из любого выхода запасного.
* * *
Стекла нового патрульного
протирает черной ветошью,
а сама из Долгопрудного,
чуть подправленного ретушью.
Но дитя ее пристроено,
и пальто ее на вешалке.
И уже на постороннего
не глядит глазами беженки.
Только лестница-чудесница,
не ущелье и не улица,
мелкой сволочью беснуется
и никак не перебесится.
Поперек себя расшатана
злая цепкость бестелесная.
И теперь без провожатого
ей нельзя, она не местная.
Спит одна в холодной комнате,
черной ветошью замотана.
Никогда ее не вспомните,
не увидите. Но вот она –
на ближайшем повороте вы
на нее глаза не подняли.
Это я стихи о родине.
Это если вы не поняли.
* * *
Мед и сахар за устами
Веки лакомы
Много плакали, устали –
много плакали
Слава Богу, перестали
И стараются ресницы
так тенями объясниться,
словно знаками
* * *
Как тут быть, если в теле поют ступени –
и скрипят с надрывом, и бьют на жалость.
Что мне делать с ними, чтоб так не пели,
чтоб не все их пением разрешалось.
Вот на все голоса дровяного склада
запевают хором, а кто просил их?
Говорю, что без умысла петь не надо,
не мешали б, если помочь не в силах.
Хорошо бы в помощь жилью, живому
поднималась лестница винтовая,
чтобы шаг за шагом, одно к другому,
не скрипя и сердце не надрывая.
_________________________________________
Об авторе:
МИХАИЛ АЙЗЕНБЕРГ
Родился в Москве. Окончил Московский архитектурный институт. Работал архитектором-реставратором. Преподавал в Школе современного искусства при Российском государственном гуманитарном университете. Консультировал поэтические серии клуба "Проект ОГИ" и «Нового издательства». С середины 70-х публиковался в русских журналах за рубежом. В России публикации с конца 80-х годов. Живет в Москве.
Библиография:
«Указатель имен» (М., 1993);
«Пунктуация местности» (М., 1995);
«За Красными воротами» (М., 2000);
«Другие и прежние вещи» (М., 2000);
«В метре от нас» (М., 2004);
«Рассеянная масса» (М., 2008);
«Случайное сходство» (М., 2011);
«Оправданное присутствие» М., 2004;
«Контрольные отпечатки» (М., 2007);
«Переход на летнее время» (М., 2008);
«Ошибки в путеводителе» (М., 2013);
«Справки и танцы» (М., 2015);
«Шесть» (М., 2016);
Сборник статей и эссе «Взгляд на свободного художника» (М., 1997).
Премия журнала "Знамя” (2001), Премия Андрея Белого (2003).
Фото Германа Власоваскачать dle 12.1
