ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 224 декабрь 2024 г.
» » Игорь Булатовский. КАК БУДТО ВСЁ ПОТОМ

Игорь Булатовский. КАК БУДТО ВСЁ ПОТОМ





* * *

1.

Зажмурься. Ну и что видишь?
Пошмерцивает вода.
Лицá ледяной подкидыш,
как северная звезда,
слезится в лоскутé дыма,
согревшего горький рот,
и черными, проходными
небесами ведет.
А дальше всё совсем размыто,
в конверте лежит вода,
и окон живое сито
читает ее без труда...

2.

— Что видишь? — Ветра чудеса.
Пустая ветка режет свет.
Свет режет ветхие глаза.
Снежинки в лицо летят.

— За что мы умираем, брат?
— За маленькие облака,
пересекающие сад.
За темный пробор травы.

— Над чем ты плачешь? — Плеск листвы.
Ванилью пахнущий мороз.
Горячий гелий головы.
Блаженная весть волос.

Седьмого неба полоса,
пустейшая из тех полос.


 

* * *

Там будто все время идет дождь
или снег. И время все темно.
И ты там никуда не идешь,
а все смотришь время в окно:

вечен ли воздух, влюблен ли он
в тень голой веточки на стене?
И все так, как написал Леон
Дьедонне на всенóчном окне:

Богом данная за грех письма
вразумительная тишина,
обводящая ветром дома,
освещенная из окна.


 

КОНСТАНТИН ВАГИНОВ ЕДЕТ НА ЗАВОД «СВЕТЛАНА»

На детские, замусоленные тесемки
он голову большую завязал
и вышел из дому. В ушах был шорох тонкий.
В ресницах жмурился канал.

И зимний воздух короткий и горячий
в нем начинался звуком голубым
и начинался снова, пряча окончанья
в морозный дым.

На пышном и́ндевеющем канале,
как на длинном сборочном столе,
поблескивали мелкие детали
света в кристаллическом стекле.

Внизу ждал друг веселый. До Садовой
они прошли вдоль белого стола
и сели на трамвай, весь инеем заросший,
внутри был свет, как мертвая луна.

И маленьким подручным Ариосто
он этот свет немного освещал,
полубезумному герою помогая
искать чуть брезжущий фиал.

Когда на Троицком поехали под горку,
герой, наполовину поумнев,
спустился вниз, к концу тридцать четвертой,
в край нежных рыцарей и рыцарственных дев.

И свет девичества суровый и просторный,
как смерть, как обновленные снега,
их ждал в конце путей и звал хорошим хором
в сады народные и чистые цеха.


 

БЕДНЫЙ ФРИДРИХ

кто видел этот век при бешеной луне
и коптилке в железных недрах
кто увидал его как он всего видней
тот скажет бедный фридрих фридрих

кто видел этот век при слабом очажке
пенковой трубочки прекрасной
и локонах мужских горящих на щеке
горящей медленным румянцем

кто видел этот век сквозь жар свиных свечей
и свеченье горячей пудры
кто увидал его как будто он ничей
тот скажет бедный фридрих фридрих

кто видел этот век в тумане золотом
солнце сосущий из тумана
тот увидал его как будто все потом
и сокрушаться слишком рано

 


* * *

отчим наш который на небесах
спустись на желтом парашюте к нам
черный от горя в соплях и слезах
и дай хлеб мести твоим ссыкунам
и ссыкухам твоим с горячим ртом
и прости нам всех кому мы должны
этого хлеба и днесь и потом
под легким пухом отцовской страны

 


* * *

Здесь тише всего, чтоб сходить с ума,
и скоро в деревьях начнется зима,
их контуры голубоваты.
Сюда в этот раз приехали мы,
чтоб вытащить из наступающей тьмы
клочок хирургической ваты.

Пускай истечет розоватый сок
метафорой запада в редкий лесок,
пускай на пруду амфибрахий,
стараясь взлететь, бежит по воде, –
победа не в черном словесном труде,
а в белом безлиственном страхе.

Венерин киоск на острове Л.
давно заколочен, и вечный пробел
поставлен под перечнем фрейлин.
Стоит санитар за каждым кустом
и в гатчинском парке, как воздух, пустом,
несть больше ни жид и ни эллин.

В Европе война, на родине смерть,
и мать, проглотившая русскую жердь,
смешалась с отеческой костью.
В Зверинце, чуть ночь, кричит волколак,
и стража с цепи не спускает собак,
скулящих с почтительной злостью.

Коленом на грудь становится век,
едва народившись, и бьет между век
перстнями и в юшке, и в пене.
Вступает Полкан на Горбатый мост,
и Павел стоит, опираясь о хвост,
на голой, как небо, арене.

 


ДВЕ ТЕНИ Т. С. ЭЛИОТА

1.

За серым Пруфроком в интеллигентных брюках,
засученных от старости бегом,
бежим бегом туда, где в тихих зимних звуках
лежит Сергеев, сбитый мудаком!

Бежим туда и остановим время
по-детски – перед носом мудака,
чтоб навсегда в третьеразрядном Риме
закончилась предсмертная тоска.

И можно было сквозь пустые ветки
читать о том, что родина пуста,
и как бинты разматывая свитки,
плясать вокруг замерзшего куста.

2.

Это – как в метро читать «Ист Коукер»
на перегонах. Тьма тьма тьма. Черная полоса,
пробел, черная полоса... Как за луной – облако...
Поезд уходит по ветке Мёбиуса

и останавливается где-то во тьме господней,
где не о чем думать, но догадки
есть у каждой из теплых вагонных теней,
свисающих вниз головой, будто цветы из кадки,

и слышащих, как машинист, учась
говорить, говорит: внимай, беги к ней из маéт...
А потом с ним пропадает связь
и слышно только, что вода прибывает...

 


КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ ЛЮДВИГА

по Висле по Висле
кораблик плывет
в верхнем регистре
ангельский лед

в нижнем регистре
воздуха дрова
на буром бистре
теплятся едва

на мостике скользком
солдатик промок
на холмике польском
спит городок

солдатику дали
прожектора луч
и капельки стали
на ссадинах туч

в трюме грузно
спит казенный сброд
к роже гузно
сапогами в рот

солдатик только
на мостике не спит
от холода горько
и горько от обид

читает солдатик
прекрасную тоску
где мертв его братик
по синему полку

и буквы даже
светлеют на дне
Людвиг на страже
Себастьян во сне




* * *

я брил во сне лицо отца
я брел по его лицу
светлеющей тенью косца
ни дереву ни кустецу
не уступая черт лица

но под касаньями косы
редели они дрожа
темнеющим светом росы
и вздрагивали сторожа
и останавливались псы

кругом лежала как слова
пустая сырá земля
железной щетины трава
рядила отчие поля
в свои свинцы и оловá

и голова отца росла
и воздухом становясь
не знала ни слов ни числа
но только слез родную грязь
и вздохов дивные дела

 


* * *

Тени веток на свежем снегу
и ветки снега на черных ветках —
рóдны, как «север» и «сер» в мозгу,
как «фонарь» и «нора» в нервных клетках.

Под фонарями скользить в нору,
бормоча, как пряча во рту бритву:
умру, аще умрев, не умру,
аще умрев, не вомру в молитву.

И — насквозь, на мерцающий склон
полым шариком ясной печали,
как Сид Баррет — на запись Shine on,
и узнать, что тебя не узнали.

 


ВАСЕ БОРОДИНУ

Вася, воздух не оставлен
без призора никогда,
горячи его суставы
нежен купол живота.

Он живет вот здесь, под ложкой
ложью легкой и простой,
ветра порванной гармошкой,
вдоха вшитой пустотой.

Говорить при нем не страшно,
хорошо слова видны,
как стоят они как чашки
в блюдцах, полных тишины.

Умирать при нем обидно,
так и не поговорив
с ним, пока и слов не видно,
и не ладится мотив.

Он куда и ниоткуда,
он — дыра, куриный бог,
тавтология, зануда,
ангел перьев, листьев бог.

Мы его не забываем
и уже не помним впрок,
он мелькнет морозным лаем,
слижет неба уголок.

Вася, он, как Вы сказали, —
«всё сбылось» и «всё вокруг» —
остановка, рай печали,
передышка, новый звук.


 

* * *

Этого всего ведь нет?
Скажи «горячий смех»,
скажи «горючий снег»
и сразу же поверь:
слабый оставляя след, —
как лыжник между вех,
спускается меж век
не ангел и не зверь.

С невысокого холма —
одни холмы у нас —
в одежде из заплат,
похожа на шута,
к нам спускается зима
и спустится сейчас
туда, где смерть — как сад,
и жизнь как ость пуста.

И подует в эту ость,
и шапочкой встряхнет,
и зазвенит: бим-бом,
и растревожит сов...
Если бы наш белый гость
вернул нам дух высот,
и счастье быть шутом,
и скитничество слов!..







_________________________________________

Об авторе: ИГОРЬ БУЛАТОВСКИЙ

Родился в Ленинграде. Окончил исторический факультет Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена.
Публиковался в журналах «Звезда», «Воздух», «Сумерки», «Зинзивер», альманахах «Временник Новой Камеры хранения» и других изданиях.
Лауреат премии Губерта Бурды для молодых поэтов Восточной Европы (2005).
Стихи переводились на немецкий и финский языки.
И. Булатовский перевёл с идиша книги И. Мангера «Толкование Ицика на Пятикнижие» (2003) и «Книга рая» (совместно с В. Дымшицем (2008). Вместе с тем же соавтором переведены две книги прозы Исроэла-Иешуа Зингера (2011) и сборник пяти еврейских поэтов «Бумажные мосты» (2012). Переводил поэзию Поля Верлена.
Живёт в Санкт-Петербурге.

Сборники стихов:

«Белый свет» (1995)
«Любовь для старости» (1996)
«Полуостров» (2003)
«Карантин» (2006)
«Стихи на время» (2009)
«Читая темноту» (2013)
«Ласточки наконец» (2013)
"Смерть смотреть" (2016)скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
3 385
Опубликовано 31 дек 2016

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ