«не следует углублять в землю корневую шейку саженца...»
(техника посадки плодовых деревьев)
* нежность моя, корневая шейка
невекового саженца —
выпученная, выпяченная,
задублённая царапиной кора —
живо-живное, живе-живи-жива...
* Вчера на «Крестовском острове», питерской метростанции,
оказалась я, чтобы взять комнатное растение, один стебелёк традесканции.
Детские листья-руки, мелкий пушок на стебле, гребля матёрой жизни
(династии саррацений, кланы монстер) до него ещё не дотянулась.
Жалость моя заострилась в жало и сжалась
от хлипкого карапета в пластиковом стаканчике —
кривовато-субтильного, пыльного, не осевшего сваей тяжёлых орнаментов
над романской розеткой, лепниной отплясывающей гавот —
тебе не попасть туда, маленькая традесканция,
знай, я отныне ревнитель твой, нежности апологет, донкихот.
* Запах нежности многосоставен.
Так пахнут дынные семена под созревшей коркой
в склизкой мякоти соковых перепонок;
потово́й железы роса (не едко, но как-то
возвещающе и одновременно робко);
молочко ореха некрупного (может быть, горького миндаля).
Вуаля, говоря коротко, нежности запах
кроток, как запах волосяных луковиц на темени (на висках),
и бесконечен, как апрельской земли родоносный опрелый пах.
*ПРЕИМУЩЕСТВЕННО В БЕЛЫХ ТОНАХ И БЕЗ ОБЪЕКТОВ
У нежности нет чемодана с вещами
(безвещна), имён и названий нет.
Не-предметен её ареал, безводен океанариум,
неназемной долины русло меняет цвет
от созвездия кратера (пронзительно белый)
до пурпура, сгущающегося к фарватеру,
где зрения напряжение различает присутствие
нематерьяльного (как молозиво, сцеженное в перфекте
времени – того, что уже случилось)
на территории, исчисляемой тучным ярдом,
худосочной испытываемой саженью,
и на всей протяжённости нет ни одного,
ни одного объекта.
* Трудно нежность найти, лучше бы и не искати.
Глянешь в подпол картофельный — там корнеплоды шумят;
лампу с цоколем вывернешь (спрятана, может, где свет?),
длиннорукой лопатой копнёшь на усадьбе —
воронка сквознёт на Ямале.
Время глупо потратил, напрасно,
а нежности и не узнал.
* Есть ли она среди тварных?
Может, невидимо есть,
чем бы её обнаружить:
глазом третьим, надбровным,
добавочным чувством девятым,
усом тонким, невидным,
гибкой антенною, высоковольтно свистящей?
* Нежность спрятана в хлебный мякиш, шарик хло́пка, малое семя льна.
Мякиш скрыт в скорлупе ореха, ржавой гайке, внутри зерна.
Земляной орех у лесной тетёрки, в стеклянной кукле, у помела,
а гнездо тетёрки — на небоскрёбе, в шевелюре леса, в ядре земли.
Небоскрёб упрятан в раскосый глаз.
Тот увидит нежность, кто глаз раздвинет,
небоскрёб узнает (ядро земли)
и шагнёт к тетёрке (стеклянной кукле)
в скорлупе ореха (внутри зерна),
кто нащупает мякиш хлеба (шарик хлопка, малое семя льна).
Только нежности — это вполне возможно —
там не будет, совсем не будет,
не окажется её там.
Может, кто небоскрёб попутал (их сейчас как зубов у щуки),
или был до тебя проворный — изловчась, он похитил нежность,
держит нежность в консервной банке,
как свиную тушёнку, в банке,
иль тетёрка совсем не та.
* НЕЖНОСТЬ И КВИЕТИЗМ
Сущее подбирается по-пластунски,
щурится, скалится фиксой люминесцентной,
нервным тиком лицевая мышца смеётся.
За щекой сидит щенёнок, храбрый цуцик,
белая ли крыска породы хаски,
пьёт слюны ручей неразорённый,
бессловесьем шёрстку промывая...
* Лето — истопник нежности,
август — кочегар её и кузнец,
выдуватель плодов золотых.
Стеклодувец рубиновый
в дудку рябинову
тыквы-планеты надышит,
смарсианит фонариком
для межсезоновой тьмищи —
враз, когда осень нащурится
и заострят холода.
* Август капельной дрожью покрылся и кличет детей зачинать:
приготовлен живот, обогрет, зацелован, занежен.
Зизи-зэ, зизи-за, зизи-зин —
прострекочет кузнечик и крылья сведёт в балдахин.
К маю вздрогнет столетие, кокон-гора расщемится,
пустыни спадёт скорлупа,
тонкий ус беззастенчиво куст обоймёт можжевелый,
и нечаянно лапа-клешня перервёт провода поселений.
Распрямится стрекозомладенец, на выдохе цепь разомкнёт
и бобовые зёрна бессмертья, как шарик воздушный, надует,
и запустит их в каждый квартал, материк, водоём,
неопальное жало воткнёт в календарный оборвыш,
и время пойдёт по-другому.
* КАК ПЯТАЯ СИМФОНИЯ ВОЛЬФРАМА
На тебя наступают, Вольфрам, — иди один
до винтажной резьбы на грифе, стальных седин,
оловянным полем, в плаще сметанном,
след в приманку, небесну манну.
Нюхом они за тобой, гурьбой. Челюсть клацкает
скопом и вразнобой,
гул и скрежет зубовный, гляди, какой —
это Пятая, пяткой волочишь стон,
время выгнет её, как радугу из око́н,
время вынет её, как косточку из груди,
никого не бойся, Вольфрам, иди.
* Нежность есть, и словно её нет.
Ощутима на выдохе и не видна при вдохе,
нежность апофатична. Нежность — это сосуд
разновместильный,
изредка нежность — иллюзия.
* Сорок тысяч иллюзий в горсти очевидности стынут,
блёкнет алмазная стружка, а тронешь её — руки-ноги
сведёт перепончатость, дикий раскос многоглазья,
покров цветношерстья зави́хрит, швырнёт ненароком
в безневестную степень снегов,
в атмосферную плотность (за пазуху тихую, тайную),
где суслик-сутулик расправит плечо горбуну,
устремив его в не-одинокость, в не-лишнесть...
_________________________________________
Об авторе:
ЖАННА СИЗОВА
Родилась в Москве. Окончила филологический факультет Иркутского университета и Санкт-Петербургский институт богословия и философии.
Печатается в российской и европейской периодике.
Живёт в Петербурге и Хаванте (Великобритания).
Автор книг «Ижицы» (СПб, 1998 г.), «Логос молчания» (СПб, 2009 г.), «Монохон. Короткие истории о жизни в Иркутске» (СПб, 2013 г.), «Ощущения времени, выраженные в сегментах» (СПб, 2014 г.)
скачать dle 12.1
