ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Александр Миронов. ТАКОЕ ГРЕХ ВЫДУМЫВАТЬ НАРОЧНО

Александр Миронов. ТАКОЕ ГРЕХ ВЫДУМЫВАТЬ НАРОЧНО



 

* * *

                                      Н.Н.

В этом городе на лобном месте
тук припрятанный зарыт,
в этом городе, собравшись вместе,
мы искали ось или зенит:
ражий пес Трезор и крошка Цахес,
бледный Малакия, сукин сын,
и ловивший звезды, словно ахи,
злой пиит и буйный Арлекин.
Словно мухи, нежно, деловито
мы искали первую любовь,
атомы всевидца Демокрита, -
чтоб, столкнувшись, не встречаться вновь.
Все это не больно и не странно
и совсем знакомо для души,
только память, как гофманиана,
зазвучит в кладбищенской тиши,
и придут и встанут в отдаленьи,
и падут перед собою ниц
пять желаний, пять светоявлений,
пятеро забывчивых убийц.




СТЕАРИНОВАЯ ЭЛЕГИЯ

Животные подразделяются на: а) принадлежащих Императору, б) бальзамированных, в) прирученных, г) молочных поросят, д) сирен, е) сказочных, ж) бродячих собак, з) включенных в настоящую классификацию, и) неисчислимых, л) нарисованных очень тонкой кисточкой из верблюжьей шерсти, м) и прочих, н) только что разбивших кувшин, о) издалека кажущихся мухами.

                                Х.Л.Борхес 
                         (цит. по книге М.Фуко "Слова и вещи", М.,1977)

Свет сплоховал, и я зажег свечу
(такое грех выдумывать нарочно:
все наши вечера не стоят свеч),
зажег свечу, а в комнате соседней
сестра Франциска, смертная волна,
прильнув к постели, ласково шуршала,
лизала руки матери моей
(врач сделал ей укол; она уснула),
лизала руки, значит, и шептала.
Я слышал - это были имена - какой-то вздор!
Я слышал: Гоголь, Пушкин,
Бах (ну, к чему бы это?), Демосфен
и некая непрошеная Фекла,
Хемингуэй, Маршак, Аврора (крейсер?),
царь Николай, как будто бы, Второй,
Ахматова, Распутин, Альбертина,
Лолита, Чернышевский, Хо Ши Мин
(и, если вам еще не так постыла
вся эта каша, я продолжу),
Ягода, Johnny Walker, Солженицын,
Тутанхамон & Company, Басе,
Роз де Масэ, Лойола, Гонорея,
Параша, Риголетто и Му-Му...
Возможно, кое-что я не расслышал.
Она читала, словно торопилась
в другие страны, к новым берегам.
К тому же, ее шепот был так тих!
И все слова, журча, переливались
одно в другое... Я позвал ее.
Она была глуха - скажи на милость! -
и столь слепа, что не могла найти
щелей, чтоб в ночь слепую просочиться,
пришлось для бедной дверцу отворить.
Она меж ног моих прошелестела
и даже не задела мимоходом.
Одна беда, что свечку вдруг задуло,
но я был рад, что мать моя жива.

 
 

ВТОРАЯ СМЕРТЬ

          Ужели некогда погубит
          Во мне Он то, что мыслит, любит,
          Чем Он созданье довершил?..
                                   Боратынский

Разобрав механический ад
души, что стремилась назад,
домой - в материнскую мглу,
я нашел тебя в левом углу
в световой запекшейся ранке.
У тебя был вид обезьянки.
Ты увидел меня, расцвел,
стал понятней, но не пригожей...
Я смотрел на тебя через стол
и все думал: "О, Боже, Боже,
до чего я его довел?"
Поселился во мне жилец:
полу-ангел, полу-самец -
образ муки и назиданья.
Нет на свете тяжеле знанья -
знать, без Господа нет Иуды.
Оба мы с тобой хороши -
сообщающиеся сосуды
или рожки одной души.
И когда мы сыграем пьесу,
в нас останется мало весу,
так что ляжем в один мы гроб,
третий явится, прост и складен,
и, подняв над зеркальной гладью,
нас пристукнет он лбом о лоб.


 

* * *

Смех мой, агнче, ангеле ветреный,
подари мне венец нетления,
Бог невидимый - смех серебряный,
светлый Бог океана темного.

Бес, над трупом моим хохочущий,
враг, пятой меня попирающий,
смех - любовник мой вечно плачущий,
узник в камере мира тварного.

Смех, страдающий в танце дервишей,
я Иуда твой, друг тринадцатый.
Приготовь мне петлю пеньковую,
Бог мой - смех, меня отрицающий.

 


УЛИЦА П. ЛЕБЕДЕВА, ПБ № 5
 
Это было в больничке на улочке с птичьей фамильей:
Кто смеялся, кто пел, кто слюну источал в изобильи...
Петербург номер пять – так назвал я чудесное место,
Но морфин-апельсин, ах, не мне приносила невеста!
 
Был дружок у меня, парень славный, но чуточку нервный.
Мы, как Джекил и Хайд, не могли разобраться, кто первый.
Ведь при разности кличек одну мы носили фамилью.
Я был худ и высок, он был склонен, увы, к изобилью.
 
Между ночью и днём мы жевали свои беломорье
И глядели в окно на весёлое наше подворье,
Где под сизым дождём, распахнув свои сиплые глотки,
Танцевали врасхрист идиоточки и идиотки.
 
Помню, в том крестовидном дому
Весь распят, закавычен,
Бил рогами я в красную тьму,
Пьян от вытяжки бычьей.
 
А однажды приятель мой выкинул тоже коленце:
Он повесился в ночь полнолуния на полотенце,
Убежал от лечения, скрылся в кромешном закуте. –
Бедолаге – каюк, а хватились меня – вот те ну те!
 
Перепутали нас: он повешен, но я-то помешан,
Ненадёжен, конечно, но, в общем, не так уж и бешен,
Я ещё бормочу и торчу и топчу папиросы.
Так лечите меня бычьей кровушкой, свиньи и козы!


 

* * *

Я перестал лгать
гать
ать
ть
ь!

Я стал непроизносим.



 
МОНОЛОГ РЫБЫ
 
Я – тварь морская, рыба-идиотка,
и памятник себе, и маразматик.
Греби, рыбак, сюда! Качнулась лодка.
Я здесь, я здесь. Не упади, касатик!
 
Ты окосел. Бери меня левее,
ещё левей, и правь немножко вправо,
вот так. Теперь червя цепляй, и – точка.
Забрасывай удилище. Не пей.
 
Внимательно гляди, как подплываю
я ближе к лодке, потяни уду-то.
Я рыба-идиотка, я не знаю,
кто Ты, рыбак, – реальность или шутка?
 
Так этот мир бессмыслен и кромешен,
что рыб почти не стало – я последний,
последний царь, запутавшийся в тине.
Вот, погоди, распутаюсь, и – точка.
 
Возьмёшь меня за жабры, извлечёшь
крючок из губ моих, положишь в сумку
и выпьешь за меня, за упокой
души моей. – Как будто есть душа
 
у рыбы! Я ведь щука та ещё.
А ты меня попробуй без червя
да на блесну. Я рыба-идиотка.
Лови меня, лови меня, лови!
 
I love you, парень, пусть ты и мудак,
Люблю тебя, люблю Тебя, Рыбак.


 

ЗАВИСТЬ
 
Лебединое озеро. Зигфрид плывёт на ладье,
И Одетта с Одиллией пляшут, как пьяные бляди.
Вагнер в Байрете снова какую-то дрянь произвёл…
Ох уж эти полёты Валькирий!
Много шума. За что его Людвиг любил?
Людвиг трепетный грот себе чудный придумал
И развёл лебедей… Эх бы мне!..
Русь, Россия… – В Неаполь, в Сорренто, в Париж!!!
Лебединое озеро… Боже, как всё надоело…
И либретто поганое, и танцуют они невпопад.
Только Зигфрид хорош. Я завидую Вагнеру, что ли?
Мне с Козимой не жить. Мне бы Людвига в гроте обнять
И заплакать от жизни, её всеобъемлющей боли.


 

ИЗ ЦИКЛА «КИНЕМАТОГРАФ» (1986)

Старое и новое: Сергей Эйзенштейн

педерастическая склонность эйзенштейновского топора
в последний раз
прильнуть казённым поцелуем к шее казнимого
в последний раз облобызать и растлить обречённое на уничтожение
последний раз всем колхозом напялить на себя ризничные одежды
всё равно ведь плёнку потом сожгут
в приступе ностальгии
останется Черкасов с неизменным солопом в деснице
взбесившаяся коляска с ребенком
пролетарский Апис эмигрировавший в «мир Феллини»
музыка Прокофьева слова Луговского
 

Восстание богов: Сергей Параджанов

мусульманская пыль, семя тысячи тысяч
безымянных гурий. разноцветная соль богатства,
запекающаяся мозаикой на стенах,
на траве, на самих лицах, на голом камне.
Паутина музыки. Ковры. Факиры.
Смерть, смерть, смерть – а смотрится так красиво.
Тело в мандале, голова в ромбе,
и факелы, факелы, и все – в черном.
А потом – декоративное море:
мальчики, мальчики, мальчики, – и все – в белом,
но от отблесков тканей почти что голубые.
Мусульманское море. Христианства простая песня:
Если ты прекрасен, замуруй себя в крепость,
но сначала пойми, пойми, как ты прекрасен!
Мальчики, мальчики, мальчики – все в белом
пашут легкую землю.
Ах, когда-то были они голубыми!




МОНОЛОГ ДЕРВИША

Я пронзаю себя уховёрткой и толстой иглой,
долго в небо смотрю, громко плачу и страшно смеюсь.
А вокруг ребятня, шёпот, крики и холод, и зной.
Я в себя помолюсь и Тебе, и себе помолюсь.

Жизнь бессмысленна, Птичка, однако и это пустяк.
Ястреб гонит сову, а сова упирается в мышь.
Мышь забьётся, как девка, в совиных железных когтях.
Это только начало конца, а конец, говоришь,

будет страшен, кровав? О, Аллах мой! – Ха-ха, да хи-хи!
Мы – единая кровь, мы единая плоть, мой Аллах.
Мы сегодня умрём, а заутро напишем стихи,
выпьем чарку, подкурим, забудем бессмысленный страх

и завьёмся танцуя, как бабочки в белом бреду,
Ты прими мой укол, мою страсть к Тебе, Господи Сил,
если Ты не дурак, а иначе возьму и убью
Тебя в сердце моём, чтобы понял Ты всё и простил.







_________________________________________

Об авторе: АЛЕКСАНДР МИРОНОВ

(1948-2010)

Родился в Ленинграде. После окончания школы работал библиотекарем, продавцом книг, сторожем. Был активным участником самиздатских журналов "37" и "Часы". В 60-ые гг. прошлого века состоял в литературной группе "хеленуктов", возглавляемой Владимиром Эрлем.
Изданы книги стихов "Метафизические радости" (1993) и "Избранное" (2002). Лауреат Премии Андрея Белого (1981).скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 741
Опубликовано 20 ноя 2016

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ