* * *
умирает речь остаются книги
умирает Бог остаются ноты
дождь осыпается монотонно
чайки расшаркиваются перед
ангелами. нагишом и нагло
но не хватает земли для шага
можно попробовать не дышать
но в ужасе лопаются мембраны
нам долго внушали но не внушили
что время шар – на периферии
злые зазубрины первых слов
и с жалобным клекотом стая фурий
комбинезоны не по фигуре
лейте стихи полируйте планки
кому-то в сортир и стирать пеленки
а здесь одинокий парит баклан
в поисках корма; болты и шайбы
и мокрая на берегу распластана
тень, и тоскливая тишина
котлом над киосками и колясками.
* * *
Небо закрытое на ремонт
и во все остальное время
отходящему катеру на прощанье махни рукой
и вернись в аккуратно подметенный бореем дворик
а на лысину сопок льется бархатный баритон
наступившего мрака
день полярный не плавает над поляной
и залив сладострастно вылизывает вензеля
на бетонных быках
все равно этот край утонет
в неподвижных снегах
и сгустки соленых слов
не повиснут на шелковой ветке гудящим роем
предрассудок поверье
но сквозняк громыхает дверью
теребя несмышленый август Агнец облака балдахин.
* * *
Далеко за синим горизонтом
где слепая девушка живет
ей носят хлеб влюбленный жаворонок
и перепелка
она вышивает золотые цветы
по снежной канве
и спелое солнце в ее рукаве
лучиной дымится перегоревшей
она подбирает рассыпанные слова
и скалу одевает в цветные мозаики
добрый путь морякам
отважным мальчишкам поседевшим в походах варягам
они входят в укромные бухты
и челны осыпает брусничный рассвет
от которого больно глазам
но тепло одинокому сердцу
откликаются пестрые сланцы
на их закаленные голоса
и на шкурке небесного зайца
перекатываются мягко игральные кости
отдохнули – и снова скрипучие снасти
лучезарная смотрит вослед
и суровые воины улыбаются
узловатым тесемочкам слез
на ликующих скулах…
* * *
День раскрашен в зеленый и земляничный
в зыбком зеркале охорашиваются скалы
с криком носятся чайки – пернатые скальды
все подвластно закону лазурных пустынь
на мозолистой насыпи худощавый мальчик
он мечтает о музыке дальних странствий
приближается зрелость «любимый, здравствуй!»
и на тонкие плечи ложится снег
загадай желанье! видишь хрустальный мячик
на востоке света стежок на сквозной прорехе
к волоску волосок и льются льняные волны
в памяти убаюкивающий провал
но покуда меж детством и подвигом длится распря
набери в кулачок окровавленной гальки горстку
не дождавшись пути за добычей вернется Гостья
пряжа в руках и поющее веретено времени
встала непрошеная в изглавье
не дочитал и с досадой захлопнул книгу
«судно пристав к берегам первобытной суши
дремно смежает изможденные паруса».
КУПАЛЬЩИК
Войди - по грудь, по плечи - в тихий, совий,
холодный сумрак; угорь под пятой
скользнёт; - но только всё это из той,
из прошлой; из нескромных предисловий
к освистанной комедии... Постой,
ты свитера не снял! А что мне здесь
напомнит о веснушчатом, курчавом,
каштановом..? о родинке на правом
плече?.. Иди же! А его повесь
на мостик. Мне без разницы, когда вам
и где: луна, щенячья злость и спесь, -
и берег пуст. И шепчется камыш
полублатной с классическим Эолом.
Таким тебя я и запомню: голым,
испуганным, храбрящимся: дрожишь,
но входишь - с заготовленным оболом
для кормчего. Конечная. Фи-ниш.
У САМОГО СИНЕГО МОРЯ
Скучно на Святой Елене, жарко.
Бонапарт со мной играет в шашки.
Жрёт конвой солёные фисташки.
Океан воняет, как солярка
на машинно-тракторной. Кухарка
у руля. Птенцов выводят пташки.
Разбазарив барские замашки,
баре служат. Стала жизни барка.
Жалко и себя и Бонапарта.
Хоть и перекроенная, карта
бита. Все разменяны монеты.
Ржут необразованные геты
над моими Тристиями. Фарта
не хватило и до стенгазеты.
II
Сладко жить и на квадратной пяди
суши, хоть в Индийском Океане,
хоть в Охотском море. Пуритане
у руля. А нас кончали сзади –
посему… Мы, впрочем, не в накладе.
Есть Шабли во льду и печка в бане.
Кактусы разводим и герани.
Вирши сочиняем – скуки ради.
Худо, если был Наполеоном.
Хуже, если не был. Но и с фоном
слиться не сумел… Играем в карты.
Шторы – как истлевшие штандарты.
Впрочем, даже б если повезло нам, –
снова, всей оравой, в бонапарты.
* * *
Черные автомобили
чопорные фотомодели
оборотная сторона медали
«а чего мы там не видали?»
Дания. Последний акт.
Мы все немножечко пьяны
и кровью истекаем понарошку.
Опорожняя за бокалом бокал,
продолжаем дебош то есть бьем баклуши
мышь шуршит заплесневелой корочкой
пошехонского шемаханского
Положить конец злоключениям Телемаха:
бедный поэт дописывает двенадцатую главу
в то время как нигилист хладнокровно препарирует
лягву.
В глянце зимнего солнца.
С ленцой
напоследок
и унция перца.
СЕНЬОРУ ВОЛЬФРАМУ № 2
В дорогие не укутаю тебя джемпера,
в джинсы фирменные не запеленаю
долгих ног – как у аиста… Говоришь, пора?
до свидания, не удерживаю – мысленно догоняю
на площадке лестничной, чтобы что-то еще сказать,
что забыл, когда сидели друг насупротив друга, —
и в ответ на неска́занное протягиваешь мне пять
музыкальных пальцев; не могу опомниться
от испуга —
сладострастного? – почему же суеверно
ряжу в слова
плечи острые, ломкий стебель талии —
не распеленаю
даже мысленно? – обернувшись, на прощанье
протянешь два
серых яблока; усмехнешься снисходительно:
«обнимаю»…
* * *
Дарю тебе Брукнера, Мойку, Фонтанку,
Гомера, бессонницу, парус, лазурь
под ним и над ним. Собираюсь в загранку.
В Америку. Как Свидригайлов. Понурь
строптивую челку. На четверть минутки.
И ждать оставайся урочной попутки.
Дарю тебе все, чем богат был и беден:
каморку под крышей и рифму «любовь-
буровь». Извини, что бисквит недоеден
и что недопролита черная кровь.
Но это не важно. Тем паче — не нужно.
Давай и не-жить постараемся дружно.
Дарю фолианты, полотна, статУи
и в Летнем, и в Зимнем, и в нижнем, и без;
дарю марципановые поцелуи
застенчивых принцев и бледных принцесс.
Бери! знаменитые всё персонажи.
А нашей никто не заметит пропажи.
Составлена опись, реестрик, каталог.
К сему прилагаю. Себе же возьму
пяток прибауток да пару считалок,
да Твой неразборчивый очерк, Кому
я смог расточительный сделать подарок,
рванув Магометом к упрямцу-холму.
— Покоя вечного, Господи! — Ты, говорят, не жмот;
не глядя (закрыв глаза) на любовь к скандалу,
на хамство и блядство; по милости — от щедрот, —
а не по довольно убогому номиналу; —
и наоборот.
* * *
Небо смято грубой рукавицей
какие-то дети в песке побережья возятся
о, миг один – и музыка возникнет
из упругого шепота тлеющих трав
голубиного гомона крыш
и волынки прибоя
но солнце зацепилось тусклым стразом
за горизонт и медлит помазок
чернильной Ночи может быть научит
читать по-птичьи: скошенным зрачком
расправив крылья… здесь тысячелетий
цвели костры но железобетон
окраин и картинные руины
в кирпичном сердце Крепости
она переживет
меня с тобой и глазом не моргнув
на тухлую треску расставит сети
и мы своих потомков навестим
в зеленой тоге девственной трясины
поглядеть возросла ль не на свалке ль
во славе ли заполярная Палестина
в коченеющих деснах стиснув прощальный стих.
_________________________________________
Об авторе:
АНДРЕЙ АНИПКО
(1976-2012)
(Псевдонимы: Арсений Северин, Андрей Небко, Йордан Кейн) родился 15 сентября 1976 года в Мурманске, в семье служащих. Окончил среднюю школу. С 1993 по 2001 год изучал философию, древнюю и новую словесность в СПбГУ . Незаконченное высшее образование. Переводчик с немецкого, французского, английского (Бодлер, Шекспир, Новалис, Рильке, Дилан Томас). Автор двух поэтических сборников («Увертюра», Мурманск, 2002; «Иллюзиады», СПб, 2007). Работал библиотекарем в СПб. После серьезной травмы позвоночника в 2008 году вернулся в Мурманск. Болел. Работал корректором в мурманских газетах. Публиковал свои произведения на сервере Стихи.ру (под псевдонимом Йордан Кейн). Трагически ушел из жизни в июле 2012 года. В феврале 2013 года журнал «Звезда» опубликовал посмертную подборку его стихов. В 2013 году в С.-Петербурге вышла книга «Затмение». В 2016 году Мурманское книжное издательство выпустило в свет сборник избранных стихов поэта «Флейта».
скачать dle 12.1
