Анна Арно. РАКОВИНА, ОСТАВЛЕННАЯ УЛИТКОЙ

* * *

на старых фотографиях
глаза кажутся прозрачными и невидящими:
проведи перед лицом ладонью,
смахни паутину времени – не шелохнутся,

узнавая кого-то за спиной вглядывающегося в них,
не улыбаясь ему,
не отрывая от него взгляда:
замерший воздух, декабрьский: вспыхнувший, прогоревший.

так кто-то много лет спустя
будет пытаться узнать в наших снимках нас же самих,
наши тепло, боль и ясность, не понимая,
что вот то единственно достоверное, что осталось:

одна сидит, вторая
стоя опирается на ее плечо.
наши невидящие глаза
видят чудовищ за твоей спиной.




* * *

Внутри меня
ты похожа на меня,
на призрачный город
в небесах

где все улицы меняют
направление при каждом порыве ветра,
жители рассеиваются
и снова сгущаются, теряя

зрение, очертания скул, часть рукава,
получая взамен
ужасающий трепет плоти,
отсутствие памяти, печали, надежды.




* * *

«Плотоядна моя любовь», -
Радуюсь я, выгрызая
Каждый твой хрящик, высасывая
Каждую твою косточку.

«Плотоядна моя любовь», -
Урчит кошка, поедая
Своих слепых детенышей,
Хрустя мягкими позвонками.

«Плотоядна моя любовь» -
Шепчет господь бедной Анне,
Заставляя ее проживать
Не свою жизнь.




АННА ПРИЗНАЕТСЯ

раковина, оставленная улиткой -
артефакт, напоминание о том,
что случается, когда
ты обнажаешь свои чувства.

в искренности своей
человек гол, нищ, уродлив, поскольку
он становится таким, каков он есть,
а не таким, каким ты его себе придумал.

поэтому Анна никогда не скажет тебе, насколько
ей тебя не хватает, когда
молчит с тобою, беспокоится о тебе, просыпается,
ожидая твоих простых слов, которые

могут себе позволить
безнаказанно
обнажать все разные вещи, тот свет,
который пронизывает, ослепляет нас всех.




УБЕГАЮЩИЙ, СПАСАЮЩИЙСЯ

рядом лежим, испуганные друг другом:
слушая, как утренние часы на столе
отсчитывают ночное время.
она отворачивается, говорит,
разглядывая трещину на стене,
уходящую в пол, источенный жучками:
«все цветы в саду одинаковы, поэтому
будь моим терновником».




ЦВЕТУЩАЯ ИЗГОРОДЬ

белая комната утром пуста.
предметами ее наполняет
запах шиповника, растущего за домом,
цветы его скручены из бумаги и багрово пахнут.

памятью, как слепой пальцами, вижу:
старый стул из старого дома,
серую птицу на его деревянном плече,
недочитанную книгу, серую, как давно мертвая птица.

сердце мое похоже
на тетушкино трюмо:
закроешь – не увидишь ни единого седого волоса,
откроешь – увидишь печать тройную.




* * *

шел дождь, ты курила на террасе,
сад за окном был шумом и скрипом,
я помню, как вдруг замигала и лопнула лампочка,
помню хруст стекла, внезапную темноту.

вот и все, что я могу сказать о том дне –
живя в мире вещей, среди вещей, будучи,
в общем-то, тоже вещью, я так и не научилась
видеть мир человеческими глазами,

говорить о том, что скоро забудется, перечислять обычные предметы
в необычном порядке,
который, как меня убеждали не раз,
и называется поэзией.

я не помню, что еще было тогда, долго ли шел дождь,
кроме одного:
«очевидно только это, - смеялась ты, вкручивая новую лампочку, -
в свое время любой свет гаснет».




* * *

молодые слабые жестокие -
говорить с ними, как и с любой реальностью, нужно тихим голосом,
изучая круглую крону дерева за их спинами,
находясь как будто не здесь, а в другом месте,
в заброшенном доме,
скрипящем шейными позвонками,
с дверями, распахнутыми в сад,
молочный, вспененный, полуразмытый, как на засвеченной фотографии.

«Анна, о чем ты задумалась?» -
спрашивает тебя как будто кто-то оттуда,
и я отвечаю: «В общем-то, тщетно все:
и забвенье, и память».




* * *

Ярость очень похожа на страх,
А стыд – на зависть,
Наполняя светом горло и легкие Анны,
Кружа ее голову, как в огне.

И только печаль – маленький свет внутри грудной клетки,
За защитой ее первого и второго женского ребра,
Почему-то не созданных для того,
Чтобы стать основой новой плоти и новой веры.

Поэтому все, что остается Анне –
Чувствовать, как ярость, яркая, точно счастье,
Наполняет ее теплом до самых светящихся кончиков пальцев,
До раздувающихся ноздрей:

Лошадь, с накинутым на шею лассо,
Трава, пробивающаяся сквозь каменные плиты,
Повторение текста, не поддающегося запоминанию -
Освобождение, только похожее на любовь.







_________________________________________

Об авторе: АННА АРНО 

(1953-1997)

Родилась в Биддефорде (штат Мэн). После окончания школы несколько лет жила во Франции, в 1977г. вернулась в США, окончила Хантерский колледж.
Стихи начала писать в 20 лет под влиянием поэзии Элизабет Бишоп, с которой Арно переписывалась до смерти Бишоп. Также была знакома с Марком Стрэндом и Джоном Эшбери, положительно отзывавшихся о ее стихах.
В 1983 г. выпустила первую книгу стихов, которая осталась почти незамеченной. Вследствие творческого кризиса в этом же году уехала во Францию. Близко сошлась с Клодом и Денизой Эстебан, общалась с Андрэ дю Буше.
В 1988 г., получив известие о смерти отца, возвратилась в США.
Умерла в 1997г.
Книги: “Reflections of Anna” (1983), “Freedom that only seems to be love” (1990), “Our Unseeing Eyes” (1997, вышла из печати уже после смерти поэта).




_________________________________________

Олег Дозморов. ОБЫЧНЫЕ ПРЕДМЕТЫ В НЕОБЫЧНОМ ПОРЯДКЕ


Есть старая идея о том, что у каждого русского поэта существует двойник в мировой поэзии. И поэт его либо, к счастью, находит, и тогда это открытие, либо нет, и тогда это не приводит ни к чему. Екатерина Симонова своего двойника нашла – это Анна Арно (Annа Arnaud, 1953-1997), американский поэт французского происхождения, возможно, одна из самых загадочных и непроясненных фигур американской поэзии конца 20 века. А для русского читателя и вовсе неизвестных: достаточно сказать, что на русском ее стихов до переводов Симоновой не было. Так что тут сразу два открытия – Арно открылась и нам благодаря любопытству, отзывчивости и особой переводческой сноровке Екатерины. Впрочем, здесь их поэтики счастливо совпадают: смесь, сплав эпох, стран, географии, разных культур, волшебства и тайны.

Основные факты жизни Анны Арно мы знаем из ее стихов. Знаем, например, что ее отец был владельцем маленькой книжной лавки и поэтому читать Анна научилась раньше, чем говорить. Еще знаем, что, несмотря на то что более чем полжизни Арно прошло у океана, она почти никогда не писала о воде. Разгадка, как всегда, в биографии: когда Анне было десять, ее мать утонула при невыясненных обстоятельствах. Тело так и не нашли, но смерть и память стали важнейшими темами поэзии Арно. Иногда кажется, что, если бы Анны не существовало на самом деле, она могла бы быть идеальным персонажем Набокова.

Книжность Анна усвоила не только от отца. Поэтесса окончила Хантерский колледж (специализации – литература и философия), где до нее, кстати, училась Одри Лорд (AudreLorde, 1934-1992), афроамериканская радикальная феминистка, писательница и поэт. «Из поэзии не следует ничего», писал разочарованный Оден, а Лорд принадлежит более жизнеутверждающий афоризм: “ Art is not living. It is the use of living ”. Возможно, что-то, какой-то смысл из поэзии все-таки следует, хотя бы для самого пишущего, – и Арно следует девизу Лорд буквально: искусство – смысл ее жизни, способ жить. И вот именно поэтому – как всегда человек, полностью отдавший чему-то жизнь, – она визионер и видит во всем знаки:

говорить о том, что скоро забудется, перечислять обычные предметы
в необычном порядке,
который, как меня убеждали не раз,
и называется поэзией.

Анна говорит «с реальностью» о ее кажущихся мелочах тихим голосом, но при этом мимоходом – например, наблюдая за вкручиванием новой лампочки (а старая лопнула, когда дождь шумел в саду) – формулирует очень важные вещи: «В общем-то, тщетно все: и забвенье, и память». Или вот еще максима – «Повторение текста, не поддающегося запоминанию». Не правда ли, это недурное определение поэзии? Поэт и должен говорить о том, что скоро забудется, потому что жизнь проходит бесследно, безмолвно, и это ее единственный шанс остаться хотя бы словами. И все же это стихи о любви. Арно пишет «не отрывая взгляда» от предмета любви, в ее стихах всегда есть «вторая», похожая и непохожая на автора. И это отнюдь не бесплотное чувство – «Плотоядна моя любовь», но так и создатель любит свое творение, заставляя проживать прекрасную и мучительную жизнь. Здесь и нежность, и грубость, потому что истинное чувство полностью обнажает человека:

в искренности своей
человек гол, нищ, уродлив, поскольку
он становится таким, каков он есть,
а не таким, каким ты его себе придумал.

Прекрасный и печальный «дрозд моего сердца» - это Мария О'Киф, которой посвящена последняя книга «Наши невидящие глаза». В подборке ниже стихи из всех трех книг Арно – в блестящих переводах Екатерины Симоновой.


скачать dle 12.1