«ПРОТЕОФОРМНОЕ» КРУПНОРАЗМЕРНОЕ ПРОСТРАНСТВО: ШИФР
Столкнувшись на этот раз
с пространством из разряда крупноразмерных,
как не признать, что оно составляет скорее
проблему датировки? Определяемое скорее
хронологией, какими-нибудь четырнадцатью годами,
крупноразмерное пространство дистанцирует их
в перспективе разительного по контрасту зрелища:
мегаполиса и окрашенных, точно руина – далью,
весновато-солнечных чувств к зазнобе.
Бесконечная глубина вида, обретя,
хоть и не более, чем другие, историческое измерение,
совпадала с географической удаленностью,
позволяя развиться чувствам в почти
платонические: платонические,
или даже нео-.
В отмеренных им пределах
(а по сути – немереных!) большое расстояние,
понятно, еще не даль.
В противоположность п
ережитому,
то есть тождественному, потому-то близкому,
далекое становится таковым,
лишь будучи не чем, ну совершенно не чем иным…
как иным – предполагающим, как оказалось,
появление на горизонте – как синь порох в глазу –
этой самой зазнобы.
Кто мог бы предположить,
что начавшаяся было четырнадцать лет спустя
оживленная переписка
прервется, лишь только я попрошу ее
вспомнить самую малость,
чтобы уверить себя в обратном?
Что она – это она.
Малыш, – ласково называл я сердечную, –
неужто так трудно ответить,
что шарфик твой был голубого цвета?
И, ведомый недоумением, вкупе с разочарованием,
я без труда дал себя убедить, что все это время
попросту говорил не с ней.
Объяснить это можно,
сосредоточившись на вполне подходящем к случаю
понятии идентичности. (Ибо мы суть те,
кем мы можем уже не быть.) Идентичности,
которую она, должно быть, сменила,
обзаведясь знакомствами, положением, антуражем,
а не только шарфик.
Слишком просто? Отнюдь:
совершенно обратно тому,
как контуры собственной, не успев избежать
приращений любви, – «как с наступленьем весны
ольховые тянутся ветки», –
принимают очертанья цветка – паранойи – текста,
складывающегося для нее в еще один
недоступный шифр.
VIRGINUM TERRA
Вон она,
эта местность. Местность не более реальная,
чем тридцать или сорок воображаемых,
из которых она якобы возникла –
даже дорогой ценой.
На деле, воображаемые
сохраняют статус лакун,
по характерному набору которых
(восхитительная коллекция!) ее, эту местность,
в действительности можно отличить от прочих.
Сливаясь, иногда лакуны
образуют чистое развертывание протяженности,
чаще связанное с весенней порой –
временем рождения цикад
и обновления растительности,
когда твоя красота, прекрасная чужеземка,
способна превратить любого в робкого угрюмца:
он не решается приблизиться к тебе, боясь,
что ты его оттолкнешь; окажись ты рядом, в месте,
где твое появление столь долго было невозможно,
и он не осмелился бы
не то что смотреть на тебя – показывать,
что заметил твое присутствие.
Это –
virginum tеrra.
Страна девственниц, которые, по их словам,
зачинают испив воды или от ветра:
так пчела, перепончатокрылое насекомое,
пыльцу на лапках несет
к одиноким женским цветкам.
Подобно тому как во мне –
печаль, вне меня пребывает радость.
И для преодоления этого расстояния
не хватает лишь поцелуя, подобно грейпфруту
(помнишь?), нежного и горького,
то есть – всего.
БОЖЕСТВЕННОМУ ПЛАТОНУ III
Глаз с чуть заметной косинкой
лишь добавлял ей очарования,
и без того обольстительной.
В противоположность другому, луне,
чуть косящий, горчично-медовой разновидности глаз
выдавал себя за солнце, норовящее закатиться.
Этот закат счастливо прожитого дня,
словно бы под покровом ночи
она готова была разделить с вами ложе,
мог ускорить, вероятно, лишь поцелуй.
Это все, что я знал о ней.
Так,
между закатывающимся глазом…
и закатывающимся солнцем,
мир мог бы преодолеть
присущий ему феномен расстояния,
выцветая в перламутр морского ушка,
в оперенье колибри,
искупавшейся в цветочном нектаре.
Поэт,
какой он ни есть несчастнейший,
мог бы ее обессмертить.
Но это было бы слишком прекрасно.
А такой партии она предпочла бы скорее смерть.
НОВОНАЙДЕННАЯ ЗЕМЛЯ
Того требует дело,
коль скоро обширные области,
которые так или иначе размежевывает наука,
размежевывает разлука. Для разлуки
(только о ней одной далее и будет говориться)
характерно менее формализованное членение территории,
при том что появляющиеся на свет
пространственные единицы,
по самой своей сути, столь исключительны,
что требуют фразеологического развертывания.
Например, для любой из таких
пространственных единиц
правомерен вопрос: что это?
Еще одна оболочка луковицы?
На это не следует жаловаться.
Может ли быть иначе,
если вместе они образуют совокупность
(в известной мере, континуальное целое)
промежуточных пространств, или укромных мест,
ни одно из которых
не обусловливает встречу?
Попытку доказательства
подобного рода зрелищ кто-то счел бы возможным
рассматривать как дань уважения методу Шекспира.
Романтик Лоуэлл, нечаянно для себя,
переформулировал этот метод так:
«Разве важно, что Шекспир поместил в Богемии
морскую гавань и знал географию хуже,
чем Томми, который ходит в начальную школу?
Зато он разбирался в вечных рубежах,
которых нет ни на одной карте
и которые не зависят от столь преходящих вещей,
как горы, моря и реки».
Можно утешиться еще и тем,
что это кое в чем реальное дополнение к атласу мира
тянет на статус Новонайденной Земли.
Минимум, его можно обозначить
как зону формирования легенд –
пространство, говоря предельно упрощенно,
относимое ныне к разряду топологических,
в котором относительные местоположения
сохраняются, но игнорируются
компасные направления и пропорции расстояний.
Похоже, единственно для того,
чтобы перестать намекать на объект разлуки.
Разве что в беглых ссылках:
1отрада-жена, 2девушка-англофилка…
НОВОНАЙДЕННАЯ ЗЕМЛЯ: ЦВЕТОК ГИАЦИНТА
Каково же это зрелище,
чьи виды, несмотря на яблонские
и даже чересчур яблонские красоты,
порождают язык под стать языку племени папуасов,
словарный запас которого
непрестанно обедняется?
Потому что, как свидетельствует путешественник,
всякий раз, когда в племени кто-нибудь умирает
(и разве разлука не есть другое название смерти?),
из своего языка папуасы
исключают несколько слов –
в знак траура.
Одну разлуку
нельзя выразить через число
уместившихся в ней других разлук.
Только сказать все, цена эта дается так,
словно находишься за тыщу разлук отсюда,
или, на свой лад, как Гертруде Стайн –
таков уж порядок вещей –
цветами.
«Что же такое все.
Цветок гиацинта это все».
МЕЖЕВЫЕ ВЕШКИ
Луковицы лилейных – тюльпан и гусиный лук –
как отжившие очертания прошлой жизни,
готовой вновь перейти
в бурную радость выживших. Но и только.
В июне-июле об этом свидетельствуют
полыхающие алым пламенем мак и мальва –
модное нынче снадобье.
На стыке времен года те и другие –
за межевые вешки.
Зима зимой,
но в отсутствие своей противоположности
зима если и не ничто, то почти Ничто:
лучший пример, как не оцепенеть,
являют лишайники-камнежители.
Так, не сдвинувшись с места,
принимают долю изгнанника, припоминая,
что это и есть те самые, свои –
в которые возвращаются –
радостные края.
Покрытые инеем,
инистые луга Яблоны –
как Пряные (Молуккские) острова,
как не поддающаяся калькированию на ее широты
изысканно-нежная субстанция теплого времени года
с его звуками, запахами и цветами:
вместо орфического порыва –
нестихающий северо-восточный ветер,
вместо поющей флейты – сухая камышина
в низинах и луговинах.
Из всего, что я вижу здесь,
летний и зимний ландшафты
(потому что понять суть этих вещей можно,
как раз вникая в их-де различия)
отличаются друг от друга почти настолько,
чтобы одной и той же примелькавшейся местности
казаться двумя, но и не слишком –
чтобы оставаться одной. Что подтверждают холмы,
их покатости и отлогости.
Дёрдий долдонит старое:
разница между этими местностями
заключается в том, что в первой есть невеста,
отсутствующая во второй.
Михало же отвечает,
что это и есть расстояние,
на которое следует удаляться в поисках невесты.
Но что равняется оно нескольким тысячам миль полета,
если ссылаться на птиц.
_________________________________________
Об авторе:
ЮРИЙ ГУДУМАК
Родился в селе Яблона Глодянского района Молдавии. Окончил геолого-географический факультет Одесского университета, работал в Институте экологии и географии Академии наук Молдавии.
Публиковался в литературных изданиях «Новый Берег», «Новая Юность», «Волга», «Лиterraтура», «Воздух», «TextOnly», «Цирк «Олимп» +TV», «Новая реальность», «Зарубежные записки», «Зинзивер», «Дети Ра», «Эмигрантская лира», «Полутона» и др.
Автор поэтических книг «Метафизические гимны» (1995), «Принцип пейзажа. Пролегомены» (1997), «Почтамтская кругосветка вспугнутой бабочки» (1999), «Дельфиниумы, анемоны и т. д.» (2004), «Песнь чибиса» (2008), «Разновидность солнца» (2012).
Лауреат премии Союза писателей Молдовы (2012).
Стихи переводились на английский и румынский языки.
скачать dle 12.1
