ПОЭТУ
Твои книги
Никогда не будут гореть на костре
Ни один левый или государственник
Не будет брызгать на них
Бешеной слюной с экрана
От которой
Книги горят лучше,
Чем от бензина
Из канистры,
Которую держит к руках
Парень в униформе
с тупым и равнодушным лицом
злобно пинающий пачку
сложенную поленницей –
слуги добра
всегда
с таким наслаждением
выкалывают глаза
цветам зла
да и самому тебе
ровным счетом ничего не угрожает
кроме необходимости
пробивать очередную дырочку на брючном ремне –
разве что
безразличное списание
унылой теткой без лица
в пыльном сером халате
потом – бессрочное ожидание грузовика
в темном коридоре
сырой подвал с тусклой лампочкой
медленная как в китайской пытке
ржавая вода с потолка
ленивые крысы забвения
бесплатный проезд
подсолнечное масло по льготной цене с 9 до 12
бесконечный
пустынный
пляж
в дешевом межсезонье…
В МИРЕ КНИГ
1
…Тогда
Сэлинджер был только один:
С черно-белым уайетовским мальчиком на корке.
Несмотря на огромный (чуть ли не 100 тысяч) тираж,
Его нужно было еще и достать
(хотя достали, кажется, все)
И книга могла оказаться потрепанной
С обтрепанными уголками
(до самого недавнего времени
и у меня была такая)
А этот – совсем новенький, разноцветный
Девочка читает его,
прислонившись к колонне
на станции метро
и никого не видит –
даже уайетовского мальчика,
на встречу с которым она пришла
Выше стропила, плотники!
Ловись, рыбка-бананка!
* * *
слова
услышанные поэтами
и произнесенные ими
иногда слышат
и нормальные люди
при этом
они наверное думают
что это было
откуда взялось
зачем это надо
но слава богу
очень скоро забывают
* * *
во сне видел дочь
читающую стихи на публике
твердым уверенным голосом
за которым
так легко увидеть
неуверенность и нетвердость
как я люблю ее
как боюсь…
все
больше ничего не осталось
ни слова…
ИЗАБЕЛЛА К юбилею одноименной литературной группы
1
Та самая
Густая и красная
Как кровь
Только намного темнее
Сначала – в тугой грозди
Висящей прямо над террасой
В старом дядиволодином сухумском доме
(В предпоследнюю войну его разбомбили)
Еще не сок и не вино
Уже Изабелла
Потом
В запыленном кувшине
На обочине горной дороги
Стоявшем у ног
Вечно траурной абхазки
Потом
Разлитая по мутным чебурашкам
В угловом гастрономе
Том самом
Где Сережка спрашивал у всех
Как его зовут
Не вспомнив
Боялся идти домой
А потом
На вывеске того донецкого погребка
Где я так и не был
Но про который
Так много и так от многих
Тысячу раз слышал –
Будто и был
И вот сейчас
В этом странном доме
На странном острове
В странном городе
В никому кроме нас
Непонятной
Странной стране
Густая и темная
Настоящая
Как кровь
Тех, кого уже нет
А мы еще живы!..
2
Цвет Изабеллы
фиолетовый напополам с синим
или сиреневый с синим
или синий с сиреневым
или
(сколько там оттенков
различает глаз
самого рядового японца?)
и серебристый налет
на каждой росистой виноградине
цвет
полного до краев
розово-фиолетовой
влагой
стакана
вкус изабеллы
даже самая сухая
совсем не кислит
с мерцающим привкусом сахара.
и вязко-кисловатый
сгусток вокруг косточки
обычно его не съедают
и жесткая кожица
вокруг
все это вместе
в небольшом неровном шарике
сине-фиолетового
или как?
цвета
до краев полный
стакан
вкуса
3
на обочине жаркой пыльной дороги в горах
старая абхазка
с ног до головы в черном
припорошенная белой каменной пылью
с двумя кувшинами изабеллы
сок и вино
детство и молодость
только вчера
умершего винограда
вдвоем с отцом
мне 14
берем по стакану
сок вкуснее
вино пьянее
выбираю
вино
жара
пыль
горы
ТЕРРИТОРИЯ СМЕРТИ О том, что никто не придет назад
Блок
1
Прозрачное вечернее утро в большом городе
Кофейная горечь во рту
Злой ветер
Долгая дорога на кладбище –
В другой, маленький город.
Яко по суху пешешествовав
Израиль, по бездне стопами,
гонителя фараона видя потопляема,
Богу победную песнь поим, вопияше.
Пресвятая Богородице, спаси нас.
Каплям подобно дождевным,
злии и малии дние мои,
летним обхождением оскудевающе,
помалу исчезают уже,
Содержит ныне душу мою страх велик,
трепет неисповедим и болезнен есть,
внегда изыти ей от телесе,
Пречистая, юже утеши.
Грешным и смиренным известное прибежище,
о мне извести Твою милость,
Чистая, и бесовския избави руки,
якоже бо пси мнози обступиша мя.
2
- Если бы не Шекспир –
Не простила бы, -
говорит Таня
Веселый могильщик
В донельзя растянутом свитере
Деловито вычерпывает
Мутную весеннюю воду
Из склепа
Заливая соседние могилы
Смеясь, закуривает –
Дуй, ветер, дуй!
Угасшу убо отнюд органу словесному,
и связавшуся языку, и затворившуся гласу,
в сокрушении сердца молю Тя,
Спасительнице моя, спаси мя.
Приклони ухо Твое ко мне,
Христа Бога моего Мати,
от высоты многия славы Твоея, Благая,
и услыши стенание конечное, и руку ми подаждь.
Не отврати от мене многия щедроты Твоя,
не затвори утробу Твою человеколюбную,
Чистая; но предстани ми ныне, и в час судный помяни мя.
3
Посмотрел на туфли
И заметил на них
Вчерашнюю кладбищенскую глину
(а чего бы ты хотел?-
Спрашивает Мишка, - тут, чать, не Черноземье,
Москва).
Из земли в землю
Из праха в прах.
Непостыдное и непогрешительное всем, иже в нуждах, прибежище, Владычице Пренепорочная,
Ты ми буди Заступница в час испытания.
Простерши пречистеи Твои и всечестнеи руце,
яко священнии голубине криле,
под кровом и сению тех покрый мя, Владычице.
Воздушнаго князя насильника, мучителя,
страшных путей стоятеля
и напраснаго сих словоиспытателя,
сподоби мя прейти невозбранно отходяща от земли.
4
А в самом начале весны
Мы хоронили тебя –
Веселую подругу юности,
Превратившуюся с годами в обыкновенную пьянчугу –
От которых
Отсаживаешься в метро
В гробу
Ты выглядела тихо и благообразно
Как монашка –
Даже как святая –
Может быть,
Уже стала ей?
Житейское море,
воздвизаемое зря напастей бурею,
к тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти:
возведи от тли живот мой, Многомилостиве.
Устне мои молчат, и язык не глаголет,
но сердце вещает:
огнь бо сокрушения сие снедая внутрь возгарается,
и гласы неизглаголанными Тебе, Дево, призывает.
Растерзаеми соузы,
раздираеми закони естественнаго сгущения,
и составления всего телеснаго,
нужду нестерпимую и тесноту сотворяют ми.
5
На пустой платформе
Меня встретил твой старшенький
В слезах и пьяный
На злом подмосковном ветру
На битом такси
Поехали в храм
На окраину
Саша долго объяснял
Кто и когда его поставил –
Отвлекался от горя
Священник ходил вокруг гроба
Деловито причитая
Кадил
Никто
Не плакал…
Росодательну убо пещь содела Ангел, преподобным отроком,
халдеи же опаляющее веление Божие,
мучителя увеща вопити:
благословен еси, Боже отец наших.
Нощь смертная мя постиже неготова,
мрачна же и безлунна,
препущающи неприготовлена к долгому оному пути страшному:
да спутешествует ми Твоя милость, Владычице.
Се вси дние мои исчезоша воистинну в суете,
якоже пишется, и лета моя со тщанием,
сети же смертныя воистинну и горькия предвариша мою душу,
яже мя обдержат.
Множество грехов моих да не возможет победити
Твоего многаго благоутробия, Владычице;
но да обыдет мя Твоя милость и вся да покрыет беззакония моя.
Отводящии мя отсюду находят, содержаще мя всюду:
душа же моя отлагает и страшится, многа исполнена мятежа,
юже утеши, Чистая, явлением Твоим.
Спечалующаго ниединаго в скорби моей,
ниже утешающаго обретох, Владычице,
ибо друзи мои и знаемии вкупе оставиша мя ныне;
но, Надежде моя, никакоже да не оставиши мя.
6
А лет семь тому
На другой пустой платформе
Меня встречал ты
Тогда еще живой
В неизбежном светло-сером плаще
Тоже было раннее весеннее утро
И злой ветер
И мы пошли через лес
Перепрыгивая через лужи
Жаль. Что мы не курим
О, како узрю Невидимаго;
како ужасное оно претерплю видение?
Како дерзну отверсти очи?
Како моего Владыку смею видети,
Егоже не престаях от юности огорчевая присно?
Зря конец близу жития моего,
и помышляя безместных мыслей,
деяний же, Всечистая, душу мою делательницу,
люте уязвляюся стрелами совести,
но преклоньшися милостивно, буди ми Предстательница.
Сын дастся нам за милость,
Сын Божий, и Ангельский Царь,
Превечный от чистых кровей Твоих Человек прошед.
Егоже умилостиви, Отроковице,
страстней моей душе, исторгаемей люте от окаяннаго моего телесе.
7
Следующий-то
Кто?
UNGRATTFUL DEADS
Памяти Леопольдо Панеро
1
Люди
Несущие на себе свое время:
Семидесятилетние рокеры
Шестидесятилетние байкеры и хиппи
Пятидесяти- -
Панки
Они движутся
в равнодушной толпе
как заблудившиеся
во времени динозавры
теряя на ходу
чешую,
шприцы,
постеры,
голоса…
2
Жизнь
Очень скоро
Закончится
А эти толстоногие тетки в метро
Так ничего и не заметят
Так и будут ржать
Как старые пьяные лошади
уже
после
бойни
3
Как живете, ровесницы
Давно вас, слова Богу, не видел
Вы ведь думаете,
Что еще живы
Смотритесь по утрам в зеркало
Намазывая лица
Собачьим дерьмом (вечером уже не решаетесь)
Рассказываете внукам
Байки о своей молодости
Учите их жить
Забывая
Что сами
Так и не успели
Сделать этого…
4
И – младшие:
Им тоже уже за сорок
Тоже есть что вспомнить
И не на что надеяться
Сидите в кафе
Вспоминая жен и мужей
Рассказывая о детях и внуках
Вцепившись руками
В сумки с ключами и зарплатой –
Тоже уже
Почти мертвые
5
Смерть
Заберет
Всех
И тех, и этих,
И даже совсем молодых
С голыми ногами и наглыми глазами
С колокольчиками
В носах и в пупках
В желтых ботинках –
Oh, tie a yellow ribbon cross the old oak tree –
Как протанцевал бы
Доживи он до 70-х
Андрей Белый…
_________________________________________
Об авторе:
ЮРИЙ ОРЛИЦКИЙ
Родился в Челябинске. Окончил Куйбышевский университет по специальности «русский язык и литература».
Работает ведущим научным сотрудником учебно-научной лаборатории мандельштамоведения в РГГУ. Живёт в Москве.
Автор более 800 статей по теории стиха и прозы и современной русской литературе, литературоведческих книг «Стих и проза в русской литературе» (М., 2002), «Динамика стиха и прозы в русской словесности» (М., 2008), «Стих современной русской поэзии» (М., 2014).
Организатор и участник 23 фестивалей русского свободного стиха, участник литературных фестивалей в Санкт-Петербурге, Калининграде, Казани, Чебоксарах и других городах.
Печатался в «Антологии русского верлибра», альманахах и коллективных сборниках «День поэзии» (Москва), «Поэзия», «Стрелец», «Своим путем», « Речитатив», «Время «Ч», «Вчера, сегодня, завтра русского верлибра», «Коломенский альманах», «Итоги века», «Легко быть искренним», «Самое выгодное занятие», «По непрочному воздуху», «Перелом ангела», «Акт», «Черновик» и др., журналах «Арион», «Футурум-арт», «Литературное обозрение», «Аутодафе», переводил Т. Элиота, Э. Паунда, других американских, турецких, итальянских, французских поэтов.
Автор семи стихотворных книг.
скачать dle 12.1
