* * *
Этой белой осенней ночью,
Когда в роще свирепствовал ветер,
Я видал, как звезда упала.
В ту минуту в крапиве за домом
Я услышал крик человека.
Я хотел подняться с постели,
Только ты меня не пустила,
Мне закрыла веки губами
И сказала: «Останься, милый,
Пусть кричит, нам какое дело».
Только ночью мы плохо спали
И по несколько раз просыпались.
Он утих только к полуночи
И потом уж не начинался,
Лишь немного плакал к рассвету.
А наутро, когда я вышел,
Ничего во дворе не заметил.
Только кто-то, быть может, ветер,
Оборвал бельевые веревки
И погнул нам колья забора.
Он кричал и следующей ночью.
Или это был сумасшедший,
Или тот, кто нам зла желает,
Или глупый мальчишка из местных.
Или просто вредная птица.
Но сегодня я был смелее,
Я поднялся с теплой подушки,
Я спросил дробовик и, выйдя,
Разрядил его в сторону крика,
И на время крик прекратился.
А наутро жена собралась
И ушла на лесные порубки
Поискать для кухни лучины,
И вернулась к заходу солнца.
А домой принесла не лучину,
А лишь желтый китайский корень,
Он был тепл, как ладонь человека.
И сказала: «Ты будешь
Нашим желтым мальчиком Женем».
Так родился у нас ребенок.
Он ушел от нас той же ночью,
И мы слышали слабые всхлипы,
И ребенок лежал бездыханный.
При свече у него на теле
Я заметил следы дробинок.
За окном кружатся снежинки,
И узоры ложатся на окна.
Он лежит обмытый, белесый
В деревянном и влажном кувшине,
И собака его боится.
* * *
В конце зимы здесь был задуман нами дом,
Где водоносом град с рассветом постучится
И солнце к полднику оранжевым пятном
Стечет с угла двери к ногам, на половицу.
Ты вынесла в тазу на улицу закат,
И подчинясь судьбы испытанному зову,
С дороги вечером в село пришел солдат —
Взять у хозяев в долг до сумерек подкову.
Вонзен закатом в пень сияющий распор,
И пятый океан отпрянул в наши сети,
И на прощание случайный спутник с гор
Отер шершавою рукою с уха ветер.
Нам — водоросли в дождь в солнцевороте моря,
Нам — видеть сквозь туман очнувшийся маяк,
Горнистов под горой, разучивавших зорю,
Нам флюгер бил крылом, как будто веял мак.
А козы в пропасти спускались по отрогам
За редкостной травой, которой ныне нет,
Которую свели столбами и дорогой —
С годами навсегда утраченный секрет.
* * *
Непостижимого цветка
Нездешню хрупкость, цвет и нежность
Сжимает времени рука -
Сезонной смены неизбежность.
И ввергшись в бездуховность мрака,
Бесцельно мнясь и мельтеша,
В тисках любви и в узах брака
Плененной мечется душа.
Но полые спадают воды,
И обретенная в тиши,
Невидимая жизнь природы
Перерастает в жизнь души.
* * *
Среди одичалого лета
К концу оголтелого дня
В кольцо проститутского гетто
Судьба загоняла меня.
И сердце щекочущей льдинкой
Душа изнывала смотреть,
Как стыла у стенки блондинка –
Моя белокрылая смерть.
* * *
Расписаны в тона религиозных сект,
Уступами росли деревья до забора.
Дул ветер с севера. И осени проект
Был выверен рукой латинского сапёра.
На затонувший парк тянуло не смотреть,
И людям на холмах дышалось тяжелее,
И свеянной листвы готическая медь
По прихоти ветров чеканила аллеи.
Здесь вынули набор искусственной земли,
Макеты деревень расставили на рампе.
Немые рыбаки смолили корабли
И разожгли костры на выщербленной дамбе.
А град перед грозой расталкивал деревья
И бил в стекло песком, пока не надоест.
Мы начали ломать дорогу на кочевье,
И с кровли в океан мы опускали шест.
О ДРОВАХ
Когда утро колотится в дряблые окна
И бумагой залечены вывихи рам, —
Неужели я буду в бездействии сохнуть
Или буду опять досаждать докторам.
Ведь сегодня — предельное время суток —
День, когда к топору примерзает язык, —
Я по звонкой земле проложил первопуток,
Налегке, оттого, что к погоде привык.
Я прошел через сени, прошитые стужей,
Взял фонарь и заправил обломком свечи,
И к сараю пришел по заклеенным лужам,
И дышал на ладонь, выбирая ключи.
От мороза топор показался мне жестким,
А ключи на руке — как снежинки легки,
И я взял к потолку прислоненные доски
И из клети холодные взял чурбаки.
Я работу начал до петушьей побудки,
А опомнился разве часу во втором,
Когда желтые брусья, тугие, как губки,
Я рубил и гвоздил, и щипал топором.
Голове было тесно под мякотью кепки,
Но зато я работал, как в кузнице мех,
И душистая заваль дымящейся щепки
Освещала затаявший жеваный снег.
Узкий двор был дровами забит и очищен,
Лишь звенела щепа на бетонном полу,
А когда я об угол разнес топорище,
Я достал из-за бревен косую пилу.
А когда я устал от разбоя лесного,
Когда был перекошен поленьев косяк, —
Брося слипшийся след на приступке тесовой,
Я с дровами по лесенке лез на чердак.
Я бревенчатым поясом выстроил кладку,
Черной капелью снега обвисла сосна, —
И ушел, чтобы боль выводить без остатка
Лошадиными дозами крепкого сна.
СОЛЬ ЗЕМЛИ
I.
Нас всегда узнают за версту. Провожаемые молчанием,
Мы проходим по улицам, чётко печатая шаг, —
Нас всегда высылают по свежим следам за восстанием,
Мятежом, дезертирством — с короткой командой в ушах.
Есть приказ. Мы спокойно винтовки наводим,
На стволах погасает последний коричневый блик, —
Командиры приходят и командиры уходят,
Но конвой остаётся, — чтобы расстреливать их.
Ставят к стенке. Спокойно работают нервы,
Проверяем затворы и медленно взводим курки.
(В коллективной стрельбе не бывает последних и первых).
...Нам опять начисляют повышенные пайки.
Скверно. Солнце по-прежнему ходит на небо с востока
И с уверенной ленью сползает по насыпи вниз, —
Третий месяц бессмысленно паримся в грязных окопах,
Иногда разряжая обоймы в жиреющих крыс.
Но... если будет приказ, — повинуясь извечной сноровке,
Не меняясь ничуть ко всему привыкавшим лицом,
С равнодушною злостью мы снова поднимем винтовки,
Чтоб кому-то чужому глотку прошить свинцом.
ЕЩЁ ОДНА БАСНЯ
Сидел на лавочке седой пенсионер,
Вдруг подошел к нему с ружьем милицьонер –
Наставил на него и говорит: молись!
В районе нет житья от вас, пенсионеров –
Мы будем вас ловить и истреблять, как крыс, –
Инструкцию нам дал товарищ Кошеверов.
Тут подошли еще и старика забрали,
И на Клейтук свезли коричневый скелет.
Вы можете сказать, что басня без морали, –
А я отвечу вам – морали больше нет.
* * *
Вот и все. Последняя ночь уходит,
Я еще на свободе, хоть пуст кошелек.
Я могу говорить о кино, о погоде, –
А бумаги свои я вчера еще сжег.
Я уверен в себе. У меня хватит наглости
Прокурору смеяться в глаза,
Я не стану просить заседательской жалости
И найду, что в последнем слове сказать.
Наплевать. Я давно в летаргической зоне,
Мне на что-то надеяться было бы зря:
У меня цыганка прочла на ладони
Концентрационные лагеря.
А другие? Один в потемках читает.
Этот ходит и курит, и так же она.
Да и что там гадать, откуда я знаю.
Может, каждый вот так же стоит у окна.
И никто, наверное, не ждет перемены,
И опять синяком затекает Восток,
И я вижу, как незаметный военный
Подшивает мне в папку последний листок.
* * *
Среди ночи выползу за овин
И солому стряхну с бороды, —
И тупо осклабится лунный блин
С небесной сковороды.
Под ногами, привыкшими к жесткости нар,
Шар земной повернется вспять, —
Мне небес не откроет лунный швейцар
И пиджак не поможет снять.
По дорогам уснувшей смешной страны,
Где собор как ночной колпак,
Я уйду поискать иной тишины,
И с горы просвистит мне рак.
Маяки метеоров на черном стекле
И полночное уханье сов
Проведут меня темным путем по земле
И откроют лазейки миров.
Там не будет ни стен, ни дверей, ни окон,
А поля, канавы, кусты, —
И меня никогда не отыщет закон
За пределами мирной черты.
_________________________________________
Об авторе:
ЛЕОНИД ЧЕРТКОВ
(1933- 2000)
Родился в Москве. Учился в Московском библиотечном институте. В 1957 г. осужден за антисоветскую пропаганду, отбывал заключение в мордовском Дубравлаге, где вместе с М.Красильниковым и другими составил рукописные альманахи «Троя» и «Пятиречие».
После освобождения в 1962 г. жил в Москве, Ленинграде. Учился в Тартуском университете, закончил Ленинградский педагогический институт. В 1974 г. эмигрировал во Францию. С 1980 г. жил в Кёльне.
Занимался историей русской литературы, подготовил множество статей для Краткой литературной энциклопедии, Лермонтовской энциклопедии и других изданий. Переводил английскую и американскую поэзию.
Публиковался в журналах «Ковчег», «Континент», «Гнозис», «Вестник РХД», «НЛО», «Новом мире», газете «Русская мысль».
Книги: «Огнепарк». Кёльн, 1987; «Смальта». Кёльн, 1997; «Стихотворения». М.: ОГИ, 2004.
скачать dle 12.1