ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Станислав Ливинский. ОСЕННИЙ СИЛУЭТ

Станислав Ливинский. ОСЕННИЙ СИЛУЭТ




* * *

Хутор. Брошенная хата.
Дверь, подпертая лопатой.
Сверху ржавая подкова.
На стене плохое слово.

Опустевшая изба,
словно брошенная баба.
Ей какого мужика бы,
но, как видно, не судьба.

Рядом — спуск, ступеньки сгнили.
Колокольня у реки.
Говорят, что здесь убили
барина большевики.

А теперь тут мотыльки.
Ива дремлет, как сиделка.
Мальчик, севший на мостки,
с удочкою-самоделкой.
Рыбка плещется в садке.
Стрекоза на поплавке.




* * *

Там в залог оставим паспорта.
Здесь перекантуемся на даче.
На покрышку сядем у пруда.
Плещется зелёная вода.
— Можешь плавать?
— Только по-собачьи.

Не свисти — несчастья не накличь.
Дерево сухое, рядом свая.
Битые бутылки и кирпич.
На холме раздолбанный "Москвич”
без колёс — тебя напоминает.

Что ещё? Палатки, молодёжь:
выпивают — чем тебе не смена?
Вытрешь о траву и спрячешь нож.
Снимешь всё с себя — идёшь-идёшь,
а воды всё время по колено.




* * *

Последний вагон уходящей строки –
запрыгнешь и едешь в курящей теплушке.
Достанешь платочек, дыхнёшь на очки
с резиночкой вместо сломавшейся дужки.

Я знаю, что кончится эта глава.
Игрушечный город, а в нём – миллионы.
Но снова идут друг за другом слова,
как в сорок втором на восток эшелоны.

И будто бы мать вновь с девичьей косой,
а с нею отец, молодой и колючий,
пьёт чай у окошка в трусах и босой
из кружки любимой с отбитою ручкой.

А вот она в чёрном чуть позже, вдова,
строчит в полумраке на швейной машинке.
О, Боже Ты мой, но и эти слова
со временем выцветут, как фотоснимки.

В промасленной стёганке, из недотык,
уедешь туда без прощаний и трапез.
И только стучать ты-ды-дых, ты-ды-дых,
на склонах особенно, будет анапест.




* * *

Копеечное дело – заболеть.
Сменить колючий свитер на пижаму
и телевизор сутками смотреть,
переключать с программы на программу.

Как будто Алик Зилов – о своём.
Здесь и окно с настроечной таблицей.
И первый снег якшается с дождём,
и на порожках курит продавщица.

Потом, в кровати мучая кроссворд,
промазать мимо форточки огрызком.
Окинуть кухню взглядом: натюрморт –
холодный чай, хлеб с маслом и записка.

Всё это, так сказать, по существу –
листать журнал с девицей на обложке,
смотреть, как жгут опавшую листву,
кормить в окно беременную кошку.

Прикалывать булавкой тёплый плед,
и собирать на случай афоризмы.
Как будто сам прозрачный на просвет.
Как будто – жизнь, и хопа! – нету жизни.




* * *

Нас из одной лепили глины,
но обжигали в разных горнах.
Судьба темна, как погреб винный,
сырой, просторный.

И мы с тобой: нам по семнадцать,
а может быть давно за тридцать.
И память – ветреная цаца –,
та, что на лица.

И мы с тобой. Приходит осень.
И облетают листья с клёнов.
И седина виски заносит.
Гадай на зёрнах.

Гадай на зёрнышках созвездий.
Мети палас. Вари мне каши.
Я так люблю, когда мы вместе
во всём домашнем.

Я так люблю, когда в халате
рукою машешь мне в окошко;
когда ты надеваешь платье,
и трётся кошка;

когда в хоккей играют лихо
по телику и, оторвавши
взгляд от шитья, ты спросишь тихо –
а где здесь наши?




СНЕЖИНКА

I

Как будто это было не со мной,
(и было ль, вообще, на самом деле)
но армия мне снится до сих пор.
Забор кирпичный, царские казармы –
под крышей надпись – тыща девятьсот
шестой. А на дворе двадцатый век
последние донашивал шинели.
Огромный плац и сотни человек.
И первый снег идёт, как новобранец,
не в ногу, но ему никто не крикнет –
А, ну-ка, там, салага, шире шаг!

Мы на плацу стоим и замерзаем –
солдатики игрушечные, дети.
Передо мной дрожит какой-то мальчик:
смешной затылок, девичья фигура.
Я вижу эти маленькие плечи.
Я помню, как ему одна снежинка
упала прямо в дуло автомата.
Зачем-то я запомнил этот день.

II

Я помню старшину. Сто раз на дню
он вспоминал фамилию мою,
орал, как сука, вечно надрывался,
что для меня давным-давно она –
пустое слово, бывшая жена.
Я б на неё теперь не отозвался.

Простой сюжет. А дальше – настежь дверь,
на стол положат, кто-нибудь да всхлипнет.
Смеяться будешь – прапорщица-смерть
нас так же по фамилии окрикнет.

III

Я помню – старшина по воскресеньям
водил нас в баню, как на водопой.
Вот зрелище. Я про него сказал бы,
что это тот ещё соцреализм.
И мне казалось, в общей наготе
беспомощность была и обречённость.
Наверное, в чистилище теперь
такой же пар, такие же отсеки,
такой же невозможный синий кафель.

Я помню, доставали из петли
мы в этой бане год спустя мальчишку,
солдатика с той самою снежинкой.
Как он лежал на каменном полу
и принимал мужские очертанья,
и кто-то слишком мрачно пошутил,
что парень неудачно дембельнулся.

Его я помню очень хорошо,
хотя его лица совсем не помню.
Смешной затылок, девичья фигура.
Игрушечный солдатик, бедный мальчик,
а за спиною чёрный автомат
и маленькая белая снежинка.




* * *

В пересуды листвы, в желтизну ноября
с осторожностью первого снега
ты уйдёшь. Оглянись и запомни меня –
молодого ещё человека.

Оглянись и запомни. Останься такой,
как была ты когда-то при встрече
в переулке ташлянском с его нищетой
и горбинкой почти человечьей.

Будем долго молчать, догорать на костре,
а потом бесконечно дымиться,
где кричат – «убивают!» – в соседнем дворе
подгулявшие с виду девицы.

Мы ещё поживём. Я тебя обнимал
и засовывал руки под хлястик.
Но последний троллейбус уже грохотал
и позвякивал мелочью в кассе.

Он тебя забирал, он тебя увозил,
под колёса кидалась собака.
Напишу в этом месте, что я закурил,
хоть на самом-то деле – заплакал.







_________________________________________

Об авторе: СТАНИСЛАВ ЛИВИНСКИЙ

Родился на Северном Кавказе в Ставрополе. После окончания школы получил профессию фотографа. Служил в армии. Работал фотокорреспондентом, видеооператором и звукорежиссёром.

Лауреат Международного литературного Волошинского конкурса. Стихи публиковались в «Литературной газете», журналах «Юность», «Знамя», «Дружба Народов», и др. Автор книги стихов «А где здесь наши?».скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
3 061
Опубликовано 22 июн 2014

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ