ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Семён Крайтман. ПО УЛИЦЕ СВЯТОГО МАРКА

Семён Крайтман. ПО УЛИЦЕ СВЯТОГО МАРКА





* * *

письма к тебе
написанные в эти четыре года
не нашли адресата.
исчезли.
были напрасны.
нам с тобою не встретиться никогда.
погода
здесь как обычно убийственна.
зной Мадраса
похож на клейкий,
в зубах увязший кусок грильяжа.
тяжёлая зелень в цветочных, открытых ранах
стонет, скулит.
на улицах горячо и влажно.
(так пишут о женщинах
в провинциальных, дурных романах.)
шевеля песок
голубою своей смолою,
словно листая увесистые страницы
старого фолианта
вздыхает море,
волна лоснится.
неподaлёку от рынка нищие дети
копошатся возле порушенной ,
пыльной клумбы.
и надпись -"Ladies"
на гнилом общественном туалете,
как улыбка насильника,
поцеловавшего жертву в губы.


 

* * *

там был октябрь.
и посветлевший лес
шуршал дождём,
как фантиками дети.
и поезда в Челябинск-43-й,
а может в Златоуст-136-ть
стучали глуховато.
номера
тех городов,
среди дубов и сосен
затерянных,
не вспомнить.
дождь и осень...
и снова дождь,
и мокрая кора.
мы шли на станцию.
я торопливо врал,
настойчиво протискивая руку,
и изредка прислушиваясь к стуку
составов уходящих за Урал,
в какой-нибудь мистический и злой,
таёжный оттиск Нижнего Тагила.
мы целовались так непроходимо,
так тесно
и дождливо...
так светло
на полустанке клочковатый кот,
мальчишка с беломориной за ухом...
поджав под бок имущество своё,
на лавке спит, полуоткрывши рот,
совсем ещё не старая старуха
в цветном платке.
октябрь.
небытиё.

 


* * *

нас били пять корейцев:
Юра Цой, Серёжа Пак ....
(сейчас не вспомнить точно
всех их имён)
в тиши алмазной ночи,
под крупной, азиатскою звездой,
распухший воздух, тёплый и густой,
стоял стеной у слёзного канала,
искра в глазу его преображала
в предгрозовой, целительный озон.
звезда блестела, и луна линяла.
и я любил Ларису Гершензон.
в тот самый год,
шесть миллионов тонн,
обещанной Москве, природной ваты,
счищали мы с полей
и бесноватый
комсорг про политический момент
визжал.
в тот год
я был забрит в солдаты.
я должен был пополнить контингент
никем не ограниченных смертей.
уйдя от солнца в зонтичную тень
акации,
я ждал "купцов" из Кушки,
отлавливавших удалых бойцов,
когда явился капитан Купцов-
в пятидесятых урождённый Кушнер.
худую папку с надписью "Семён..."
на запылённом разложив капоте,
прочтя и написав на обороте
не знаю что,
в усы негромко он
сказал: "вот так. ебись оно конём."
потом вздохнул,
потом сказал: - свободен.
свободен...
нынче,
глядя на волну
я думаю, что может быть ему,
бухому копперфильду, колдуну,
обязан я
за то, что не пропали
вот эти строки.
мерлин-офицер....
луна дымит, меняется в лице
и море плачет, как приват-доцент,
поцеловавший женщину в вуали.

 


* * *

мой друг Андрей качался полчаса.
я слышал в коридоре голоса
и лязг сапог, спешащего начальства.
мой друг Андрей поскрипывал, висел.
я снять его хотел, но не сумел
по хлипкости
и из угла смотрел,
как полчаса,
мой друг Андрей качался.
они пришли.
и врач и выводной.
врач констатировал,
а выводной бухой.
на нём значок "отличник боевой...."
и сам он удалой, большой и ладный.
врачу кивком:
- уморно, как дрожит
в углу, в соплях, в дерьме....
одно, что жид,
моя бы власть....
-что, сука, любишь жить?
и закурил.
и это было правдой.
мне стало холодно.
я поменял страну,
жену, любовницу, потом ещё жену.
я сбрил усы, переиначил имя.
зашёл в плацкарт, на место у окна,
там за стеклом дурачилась весна.....
попутчики смеялись, говорили...
и я шутил, и тоже говорил,
как я люблю и как в ответ любим
и потрясал исписанной тетрадкой.
вот, говорил, смотрите здесь стихи...
- а ну-ка полирнём вискарь сухим,
как выводной твой,
водку полусладким.
кто сможет обвинить меня во лжи?
отец в суглинке высохшем лежит,
а мать... мать подтвердит.
со мной разлуки
она не вынесет.
цветные витражи
горят в окне.
и солнце дребезжит
и нежный ветер над землёй кружИт.
кружИт и возвращается на крУги.


 

* * *
                                          
жена его не сразу умерла,
надеялась.
но поседел он сразу.
стал мягок, суетлив,
любую фразу,
о чём бы эта фраза ни была,
(футбол, погода) стал произносить
заискивая,
старчески качая
худым лицом, плечами.
может быть
от частого общения с врачами,
а может....нет, не знаю... кто поймёт?
он утром делал дочке бутерброд,
варил на молоке, с вареньем манку,
сиделку нанял, вытащил комод
из спальни,
чтобы воздух, кислород...,
купил на рынке соковыжималку.
по вечерам, садясь у компа, он,
как жестяной паук в пределах Марса,
бродил в сети,
выискивал лекарства...
спустя два года, после похорон
сошёлся с женщиной.
не то чтобы плечо,
тепло, уют
иль что-нибудь ещё,
(ну знаете - мужик- простые вещи...)
а только чтобы не сойти с ума,
услышав ночью, в середине сна,
как зло и безнадёжно море плещет.
дочь выросла и вышла... и ушла.
три месяца уже, как родила.
близняшки, слюни, хнычущая живность.
он давит сок, пробежки по утрам.
жизнь удалась, сложилась, что уж там.
- сложилась, поправляет он, сложилась.

 


* * *

в ресторане берёшь у швейцара за пять рублей
пачку "Marlboro" или "Dunhill" -
чужих морей
шорох, запах...
выходишь на улицу.
дождь гундосит.
бродишь невнятно,
подражая его словам.
в переходе к "Соборной" площади слышится Людвиг ван...
балалайка журчит.
дядя Коля играет Людвига вана.
осень.
это были те времена,
когда я ещё
не имел сомнений,
никаких сомнений насчёт
своего бессмертия.
дядя Коля без всякой паузы начинает играть Федерика...
где-то вверху шуршит, копошится жизнь.
он тремолит и
ресница его дрожит,
мякнет, течёт...
- не обращай, говорит, - соринка.
в длинных пальцах жёлтых
путается струна.
потом в переходе
возникает его жена-
старая девочка.
бьёт ногой по стакану.
трамвай скрипит, мокрую обдирая сталь.
а деревья стоят похожие на вуаль.
каштаны, акации, шелкОвицы и платаны.

 


* * *

приезжает друг.
сообщает, что умирает.
а ты говоришь: - не трепись,
пойдём лучше выпьем пива.
в тёплом баре, в тёмном углу играет
мягкая медь.
на стенке сухая рыба,
корабельный колокол,
розоватая клякса краба...
уходя трусливо от пауз в которые может
молчаливая правда войти,
о каких-то бабах,
о каких-то работах, детях
говоришь, говоришь и всё же
холодеет кожа, чувствуя за словами
тишину, какую, на мокром, пустом перроне
уходя оставляет поезд.
- помнишь гуляла с нами
такая рыжая...
- помнишь на "Лонжероне"
мы ныряли и после, нажарив звенящих мидий,
смотрели на море, читали "... из Марциала",
появлялась звезда,
звёздный, дрожащий литий
закипал в воде,
рыжая танцевала
голая на песке.
- она до сих пор мне снится...
дождь по стеклу хлещет медвежьей дробью.
как беспощадна, Царь мой, твоя десница.
как велик человек,
созданный по твоему подобью.

 


* * *
                                                     
прохладный ветер шарит по листве.
в падучей бьётся лещ на бечеве.
в траве, по полю, носится лисица.
с чужих деревьев каплет щедрый сок
и сахарится, уходя в песок.
в грязИ весенней вязнет колесо.
ломается и выпадает спица.

мой друг профессор говорит слова.
мой друг электрик чинит провода.
мой друг уставший шепчется с судьбою.
Стена невыносимо глубока
для всех, кто жизнь живёт издалека.
и в камень погружается рука.
и облака плывут над головою.

 


* * *

раздетую догола учительницу немецкого языка
мальчишки гоняют по летним улицам городка
свистят, улюлюкают.
ночную её сорочку
на палку подняв, несут как победный флаг.
глядят, как училка смешно подпрыгивает и как
груди её болтаются.
все хохочут.
потом она падает на колени
и так же смешно ползёт.
на тротуаре толпится честной народ.
герр комендант на балконе. сидит на стуле.
рваная тряпка зкручена на древкЕ.
камень влетает в глаз.
и глаз течёт по щеке,
словно борщ, выкипая, по горячей течёт кастрюле,
пузырясь и шипя.
мальчишки кричат ей : -жри!
один из них разгонятся и по счёту " три "
до натужного стона стараясь, её пинает.
на четвереньках она проползает метров примерно сто
и потом булыжник схватив почерневшим ртом
умирает.
человек в картузе сплёвывает и идёт домой.
дома дочь, держит кувшин с водой,
чистое полотенце, ковалок мыла.
жена собирает на стол.
он садится, ест.
после шумно встаёт.
вынимает нательный крест
и целует его, взасос, сколько хватает силы.

 


* * *

по улице пройдя Святого Марка
на лестницу свернём Святого Марка
и обогнув собор Святого Марка,
мы через брешь в стене, в углу двора
пробитую ещё...(не помню даты)
на улицу придём Святой Агаты
и площадь перейдя Святой Агаты
придём в тупик апостола Петра.
там винный погреб, вытертые стены,
в подтёкшей нише лик Святой Елены,
дощАтый пол, присыпанный золой.
одною пятернёй прижав подругу,
гогочет пьяный Шатильонский Гуго*,
и юбки рвёт другою пятернёй.
на крепостной стене темнеет камень.
верблюды, лодки, зной, карфагеняне,
топтание.
дома из кирпича...
дверные кольца, рыжая собака....
кирпич похож на выщербленный сахар
впитавший тёплый слабоватый чай.
вот грот, где хитроумный царь Итаки
провёл семь лет в чужой любви и в страхе
бессмертия.
любовь....сherchez la femme
он шёл с войны....,
жена ждала и ткала
и ночью распускала покрывало...
и женихи....
- она им не давала:)
я говорю: - привет Аристофан.
внизу синеет море.
на террасах,
как римский легион в зелёных касках
под солнцем изнывает виноград.
луч солнечный на золотые нити
лущит волна
и птицы на санскрите,
рисуя завитушки и фьюити,
летают что-то из Упанишад.
Аристофан, в футляре прячет "Nikon"
и подменяя голос страшным рыком,
мне говорит:
- ты на кого попёр!?
колокола звенят о воскресении,
в порт входит бриг,
на берегу веселье...
Чарльз Дарвин
убивает Одиссея,
и пишет про естественный отбор.







_________________________________________

Об авторе: СЕМЁН КРАЙТМАН

Родился в Одессе. С 1990 года живёт в Израиле.
Пишет с 2006 года, когда появился "живой журнал".
Публиковался в "Литературной учёбе", "Новой юности", " Иерусалимском журнале" и других изданиях.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
3 589
Опубликовано 27 авг 2015

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ