* * *
поговорим за жизнь
(много ли сможешь ты за неё сказать?)
и помолчим за смерть
(долго ли я смогу за неё молчать?)
в тесных надеждах в надорванный первоапрель
выйдем во вне из себя в приоткрытую дверь
из скорлупы мира тёмного круга
в тесных надеждах так жарко так жалко друг друга
поговори за меня
светлым следам на снегу
есть что сказать за тебя
чувствуешь гул
лепета и бормотанья растёт за плечами?
слышишь ли
чьё-то
прерывистое
молчанье?
ВЕЧЕРНЯ (из Шалвы Бакурадзе)
То, что я хочу рассказать, светлей
чем младенца смех и теплее рук
материнских, быть может.
Безмятежный сон, что лежит вокруг
бездорожья, там, где нехожен луг,
безмятежен сон, где трава служит ложем.
Океан небес, синевее всех
высей, чище всех, прежде виденных,
высей дальних — бескрайней.
Лишь глаза закрой, сердце вспомнит их
и увидит, лишь задержи на миг,
лишь дыханье на миг задержи, дыханье.
Знай, я пекарь и, на своем веку,
я влеку судьбу — что мука бела,
счастье — тёплое тесто.
Золотым, доставшимся бедняку,
солнцем полон рот — весь словарь дотла,
лишь люблю, люблю, люблю слов вместо.
Я рыбак — моя улыбка, на дне
глаз твоих блестит, разнежась, плывёт
рыбкой в светлой лагуне.
Твоего давно зная сердца ход,
понял лишь сейчас я своё и вот —
без тебя уже не могу, не могу, не могу, не...
Помню, как сейчас, как я покидал
незабвенную родину мою,
небеса с облаками,
в дом к тебе придя, подожди, когда
одиночество сгинет без следа,
под тобой простыню увлажню словами.
Я твоя жена, я тебе верна.
Я твой муж, Господу вверенный, я
муж твой, муж я твой верный.
Знаю, в главном, ты не поймёшь меня,
ибо слышишь всё из пределов сна,
соглашаясь: ветер, да, ветер в двери.
Вновь ложусь с тобой, моему в ответ
доверяется дыханье твоё,
и темнеют волос волны —
так, любя в тебе каждый жизни след,
я люблю твоё же небытиё,
ну на что мне это, скажи, на что мне?
ЦЕНТОН ИЗ НОВОСТНОЙ СТАТЬИ (1)
Валерию Нугатову
В Мексике
полиция арестовала поэта-каннибала,
который черпал вдохновение для творчества
в поедании своих любовниц.
В жилище Кальвы,
прямо на обеденном столе,
обнаружены блюда из человеческой плоти.
Куски человеческого мяса
найдены в холодильнике литератора,
а в контейнере для хлеба
обнаружены человеческие кости.
Главный судмедэксперт прокуратуры
Родольфо Рохо заявил,
что куски человеческого тела,
на сковородке
и
противне,
соответствуют отсутствующим частям на теле
найденной в шкафу
женщины.
До ареста Кальва занимался поэзией
и зарабатывал на жизнь,
продавая стихи на улицах Мехико.
Последнее, незаконченное его собрание стихов
называлось «Инстинкты каннибала».
На обложке сборника
изображено лицо автора в маске героя
американского триллера
«Молчание ягнят»
Ганнибала Лектора...
ЦЕНТОН ИЗ НОВОСТНОЙ СТАТЬИ (2)
когда за утренним кофе
в новостной статье
читаю о том что
«молодой бизнесмен Поцелуев
покончил жизнь самоубийством
выстрелом в сердце
из огнестрельного оружия марки парабеллум
по предварительным данным
причиной послужила
несчастная любовь»
я понимаю что в этом виноват
кризис поэтического книгоиздания
ибо поэзия не заключенная в переплёт
весьма опасная штука
* * *
на узкой больничной кровати ржавой клеёнке смятой сырой простыне
жестокой измучена длительной схваткой будущего с настоящим
она поднимает голову жилами шеи от напряженья дрожа
и рта раскрывая тёмную пропасть так что стёкла взвякивают в окне
исходится криком в огромный живой невозможный влекущий парящий
прозрачный зависший над ней многоцветный мерцающий шар
вернее не шар а собранье стечение свиток улитку моток
где всё что ни есть то и было что было то будет — рожденье всего
и гибель и снова рожденье и связку разрозненных сутей литую
где миги весомы и мутен гремящий стремительный плотный поток
веков в самый центр кричит в воронку времени жадное жерло его
в тоннель коридор кричит и кричит в трубу его золотую
на узкой больничной кровати ржавой клеёнке влажном смертном одре
жестокой измученный длительной схваткой будущего с настоящим
едва поднимая голову жилами всеми от напряженья дрожа
и рта раскрывая тёмную пропасть старик шелестит — стал у края мудрей
теперь ничего мне — где жало твое? — там больше не видится страшным
вот мать выкликает кричит и зовёт исходить выходить поспешать
ОБЕЗЬЯНА
Но горька была расплата.
Брента, я взглянул когда-то
В струи мутные твои.
В. Ходасевич
не трудно попасть в ловушку цитаты
вскормленному литературой
вот и тогда в питомнике для обезьян
из лаборатории по проведению научных экспериментов
в тесных клетках средь собственных испражнений вони и мух
(была жара)
заключенные в них тянули ладони
сквозь железные прутья в надежде получить
лакомый кусочек фруктов продаваемых там же
в прозрачных полиэтиленовых пакетах
дабы посетители не кормили питомцев
черт-те чем
как же мне пожимавшей руки
красавцам и красавицам
ученым музыкантам художникам поэтам
сильным мира сего властителям дум
не вспомнить было
ходасевичевскую обезьяну?
сколько горестного негодования
смешанного с отвращением и ужасом
выразил крик несчастной отпрянувшей вглубь клетки!
так оскорбительно было ей человеческое рукопожатие
что не справившись с обидой
она стремительно ринулась обратно
и расцарапала мне ладонь
до крови
будто сама природа
(что ей наша культура
поэзия цивилизации армии победы что
ей наше тщеславие)
заговорила:
выблядок
не смей подавать мне руки!
ФОТОУВЕЛИЧЕНИЕ
Гибель оранжевого — надрыв апельсиновой корки,
белое рыхлое там под глянцевой грубостью.
Петь сегодня хотелось красиво и нежно, как Лорка,
только губы свело от приторной сладости.
Где-то там безмолвное в небе крушение облака:
тонет и чувственно в землю вжимает капельки.
Душу свою тащила к любви, точно девку волоком —
волком явилась любовь и насытилась маленькой.
Мысль ускользает по малиновой патоке нежности.
Снежности бы. Слишком много навязчиво яркого.
Чёрное белое крупнозернистой реальности
остановило бы исчезание некого.
Но никого нет — апельсин в блёклом свете на столике,
томик стихов пахнет пылью и мокрой улицей.
Чувство не волком глядит — красными глазками кролика
под шелестом утра: «забудется... сбудется... будется...»
* * *
(из Ники Джорджанели)
Лето обернулось комаром.
Гравий нанесло поверх травы.
Прошлое явилось королём,
но сняло корону с головы.
Знай, пока ты радовался, твой
груз возрос, пока ты бередил
сонное пространство, громовой
дважды колокол уже пробил.
Молодость кончается — вот-вот
вспыхнет и погаснет навсегда:
плачешь — но в глаза, наоборот,
вспять идёт соленая вода.
Словно дивный сахарный изюм,
мысль жуёт свой мозг. В который раз,
надо мной, пробившийся сквозь шум,
стонет старости античный джаз.
_________________________________________
Об авторе:
АННА ЗОЛОТАРЁВА
Родилась в Хабаровске. Окончила Хабаровский государственный институт искусств и культуры по специальности «Психолог – социальный педагог». Училась в Литературном институте им. М. Горького.
Стихи, рассказы и переводы публиковались в журналах и альманахах: «Абзац», «Альманах Академии Зауми», «Гвидеон», «Дружба народов», «Другое полушарие», «Дети Ра», «Интерпоэзия», «Кольцо А», «Крещатик», «Новый мир», «Октябрь», «ШО» (Украина).
Автор книги стихов «Зрелище» (2013).
Стихи входили в антологии: «Антология современных российских поэтов» (Пекин, 2006), «Лучшие стихи 2010 года» (2012), «Лучшие стихи 2011 года» (2013), «Лучшие стихи 2013 года» (2015).
Рассказы публиковались в сборниках: «В облупленную эпоху» (2012), «Лучшие рассказы 2011 года» (2013).
Переводы детских стихов еврейских поэтов начала XX века издавались в книге «Зеленая Утка» (2010), переводы современных грузинских поэтов – в «Антологии новой грузинской поэзии» (2014).
Стихи переведены на английский, китайский и румынский языки.
Премии: лонг-лист премии «Дебют» (2011), лонг-лист премии им. Ю. Казакова за лучший рассказ (2011), дипломант поэтического конкурса им. М. Волошина (2012); Обладатель Международной Отметины им. Давида Бурлюка Академии Зауми (2014); Диплом «Лучшие книги года» поэтической премии «Московский счет» 2014 за книгу «Зрелище»; лонг-лист Премии Русского Гулливера 2014 в номинации «поэтическая книга».
Участвовала во многих российских и международных поэтических и переводческих фестивалях.
Работает в Российской государственной детской библиотеке. Живет в Москве.
Фото Германа Власоваскачать dle 12.1
