* * *
На самом деле детские годы полны
чудовищных сцен насилия. Крыльями бьют у стены
недорезанные цыплята. Кровь на белом пере.
Одуряющий запах и клекот в тесном колодце-дворе.
Дальше — больше. В накрытом тряпкой ведре
кончается жизнь котят. Или — муторный лай собак
из машины с клеткой. Гицель с огромным сачком
гоняется за голубями. Поймает? Как бы не так!
Ему подставляют ножку. Летит с размаху, ничком.
Или в кухне Берта силком разжимает клюв
многоцветному петуху, воду вливает — "Пей,
все равно зарежу!” Петух глотает, икнув.
Берта идет за ножом. Я наблюдаю за ней.
В проеме видна склоненная над стульчаком спина,
узел седых волос, темный халат в цветах.
Два движения локтем. Десять минут она
удерживает птицу в крепких отечных руках.
Лапы торчат из кастрюли. Потроха поглощает кот.
Хлопает дверь в сортир. Громко бранится сосед —
не кухня, а птицерезка! Мейн Год, ну что за народ!
Берта не слушает. Берта готовит обед.
* * *
Любитель "Чикаго", Градского, Вертинского и икон.
Смесь цыганки с евреем. Интеллигентный торчок
Кто-то сшивал воедино то, что раскраивал он.
Друг рисовал наклейки. Продукция шла на толчок.
Стройный парень крутит педали. Петлистые уши всегда
заткнуты классной музыкой. Взгляд устремлен вперед.
Портной жил на улице Бебеля. Я заходил туда
полистать альбомы "Рицолли" и зажевать бутерброд.
Шагал и Дали на полке. Ориген - для души.
Девочка из интерклуба. Крутая подружка с ней
по кличке Барная Стойка. Портной говорил: "Не спеши".
Но я спешил. "Пожалеешь!" "Возможно. Тебе видней".
Жена появилась позже - вместе с ангорским котом
и токсикозом беременных. Жизнь складывалась так сяк.
Полгода он любовался разрастающимся животом.
Потом терпенье иссякло. Он выгнал ее на сносях.
Два штампа - брак и прописка. Проклятый квартирный вопрос.
Повестки. Решенье суда. Апелляция. Ни хрена!
Портной подобные вещи принимал не слишком всерьез.
Рядом с ним распухала другая беременная она.
Но и эта не удержалась. Как-то раз он ехал в лесок
подкуриться, отвлечься на час от нудоты земной,
но грузовик, проезжая, чиркнул зеркалом в левый висок.
и, поднажав на педали, в мир иной укатил Портной.
Тут и сказке конец. Ни роз, ни траурных лент.
На поминки я не пришел - там намечался скандал
с выдиранием белых кудрей накрученных на перманент.
Друг - художник явился. Было хуже, чем я ожидал.
* * *
Она не хочет знать ничего о безумной сестре.
Она не хочет знать, что там, где трамвай
делает поворот, если пройти вперед
и чуть направо – главный корпус и вход,
а там больничный двор, а во дворе
скамейка, а на скамейке (только не открывай
глаз!) сидит твердая, как доска
женщина средних лет. У нее на лице –
крупными буквами написана такая тоска,
какая бывает только в конце
жизни или конце времен. Понимать
это почти невозможно. Может, пожалуй, мать,
и то потому, что немощна и стара,
а докторам платят за это, вот и они
живут с безумцами, подсчитывая дни
до отпуска. Но молодая сестра,
почему об этом знать должна молодая сестра?
А тут еще доктор мать вызывает и говорит: Пора.
Дочери легче. Возьмите ее домой хоть на пару дней.
А дома – инсультная бабушка и молодая сестра.
Знать ничего не хочет. Боже, что делать с ней?
* * *
Выставь ногу на шаг впереди другой.
Крути стопой, как гасят окурок. Так.
Приседай. Покачивай бедрами. Выгибайся дугой.
Мети волосами паркет. Это твист. Шевелись, мудак.
Пластинка на старом рентгене. Рок-н-ролл "на костях".
Кстати, кость - лучевая. В нижней трети есть перелом
с небольшим смещеньем. Банальный случай. Пустяк.
На битлах отломки ключицы торчат углом.
Было дело. Вернее, бизнес. Странная связь
старой травмы и новой музыки. Вот она -
звуковая дорожка-пружинка. Вот напряглась
на запястье жилка. Прошедшие времена.
Что ж, выгибайся дугой, шевелись, мети
волосами паркет. Понятно? Как не понять.
После полуночи память - сад, который не обойти.
или тяжесть, которую не поднять.
Разве только мечтанье, вечер в гостях, в тепле,
в городе Пушкино, бывшем Царском Селе,
словно воздуха пузырек в затвердевшей смоле
на прямом еловом стволе.
* * *
В общем вагоне едет архиерей.
Кареглазый и горбоносый, что твой хасид.
Говорят, у владыки дедушка был еврей.
Три поколенья проклятье над ним висит.
Если скорбь имеет хребет, то это - его хребет.
Если ужас имеет лицо, то это - его лицо.
Он - обновленец. Нарушил каждый обет.
Поезд едет в Самару. Столица взята в кольцо.
Известное дело - ноябрь, сорок первый год.
Нетленные мощи Владимира принял город Тюмень.
Если Москва, древо Руси, упадет,
останется от державы огромный трухлявый пень.
О благодатное древо, которое С.Ушаков
нарисовал растущим до небес из Кремля!
Сколько полков, волков, лихих вожаков,
какие стаи носила эта земля!
Кто нам поможет? Зима или русский Бог?
Поезд едет в Самару. Навстречу - воинский эшелон.
Как ни воюй, а в конце - неизбежный итог.
Мир, или как там у нас? Шалом!
Архиерей молчит. Да и о чем говорить?
Не судачьте, да не судимы. А он - дважды судим.
Разве вот, у солдатика попросить закурить.
Владыка идет на площадку и жадно вдыхает дым.
* * *
Марии Галиной
Огромный зеркальный карп всплывает со дна пруда.
Висит над прудом луна. Карп подставляет бок
холодному бледному свету. Вокруг мерцает вода.
Только Аленушка знает, как илистый пруд глубок.
Странно глядеть оттуда. Страшно попасть туда.
Зябко лежать на дне, прикрыв ладошкой лобок.
По лесу рыщет Добро, копошится в поисках Зла,
стучит по земле ногой, выгибает спину дугой,
запускает коготь под камень. Под камнем когда-то жила
какая-то мразь лесная. Теперь там кто-то другой.
Ворочается Иванушка у старой Яги в нутре,
похрапывает, сопит, уткнувшись в желчный пузырь.
Старуху тянет на двор. Но холодно во дворе.
Бесстыдно светит луна. Бредет слепой поводырь,
за ним — хромой богатырь. Березка в шершавой коре.
Тополь стремится ввысь. Дуб разрастается вширь.
Под луной на боку отдыхает зеркальный карп.
Под корягой лежит изогнувшись тяжелый сом.
На дне собирает Аленушка скорбный скарб,
чтоб выбраться на поверхность и забыть обо всем.
* * *
У Клавы мужик настоящий — правильно держит семью.
Ну, побегает Клавка вокруг хаты с орущим дитем.
Но если, допустим, нужно где приколоть свинью,
зовут Петра — а кого ж еще? — он сделает все путем.
У него поросенок долго визжит под ножом, для Петра
поросячий визг что твоя трехрядка-гармонь.
Пьет в меру — не больше стакана самогонки с утра.
А что ему сделается? Вот, здоровый, как конь.
От него и запах — разит за версту конем.
Но если уж в баньку заглянет — парится три часа.
Плохо то, что он мрачнее и яростней с каждым днем.
А чего веселиться? Село обступили леса.
На окраинах вечерами слышится волчий вой.
Раз в село заходил медведь, что твоя гора.
А еще тут видели зверя с треугольною головой.
Поп говорит на такого нужна пуля из серебра.
У Трофима есть серебряный рубль — Николай второй.
переплавить бы в пулю, да не дает, говорит, для себя берегу.
А у местных дубов кровь течет под корой.
Кто рубил, тот знает, но никому ни гу-гу.
А Петр все кричит — убью, в порошок сотру!
А Клавка сжимается и бледнеет, невелика беда.
Петр — настоящий мужик. С чего веселиться Петру?
Вот задавит его медведь — наплачется Клавка тогда.
СОЦРЕАЛИЗМ
Доярка держит в руках сосцы коровьего вымени.
Шахтер сжимает в руках молоток отбойный.
Цветет-расцветает предприятие чьего-то имени.
Едет по полю танк - скорый, высокоубойный.
К ноге пограничника ласково жмется овчарка,
параллельно в ночную даль оскалив узкую морду.
Перед концом квартала - повсеместно запарка,
но симфония движется к заключительному аккорду.
Распластал дирижер над оркестром руки, как
коршун - крылья.
Балерины - белые пачки стройные ножки.
За вечный мир на смертный бой летит эскадрилья.
Розовощекий младенец ест манную кашку с ложки.
Расти большой с дорогой душой, с кулацким обрезом,
с батрацкой ненавистью, с мужицкою хитрецою,
с закаленной сталью, с индустриальным железом,
с украинским салом и с еврейской мацою.
Расти большой и сильный как приснопамятный Голем.
Омывай глиняны ножки в тазу с китайским драконом.
Ходи по чистому полю грязным босым и голым,
и родная земля на каждый твой шаг отзовется стоном.
СЮРРЕАЛИЗМ
Рекрут стоит на часах Сальвадора Дали.
Часы растекаются, время исчезает вдали.
Пространство изогнуто. Форма разрыхлена.
На штыке у рекрута полночно горит луна.
Это местный сюрреализм. Хата крыта огнем.
Надо бы потушить, да только мы не рискнем.
Вместо пылающего жирафа - тлеющий вол.
За столом комиссар пишет жалобу на произвол.
Мол пришли и все отобрали, и девок куда-то свезли,
разберись в ситуации, дорогой товарищ Дали,
пририсуй нам ваши подпорки и, желательно, костыли,
на кровать железную простынь слезную постели.
В школе поп объясняет про крест - две оси: ординат и абсцисс.
У протухшей речки сидит - не вянет Нарцисс.
Трактор ходит по синей пашне, за трактором птица грач.
При ревизии в сельской лавке недостает недостач.
Комиссар пишет жалобу ставит на лоб печать.
Папа- стукач учит сынка стучать.
И сын стучит на машинке - называется "Ундервудъ".
Сынок - призывного возраста. Скоро всех призовут.
_________________________________________
Об авторе:
БОРИС ХЕРСОНСКИЙ
Родился в Черновцах, в Украине. Первые поэтические публикации в конце 1960-х годов. В 1970—1980-е годы Борис Херсонский — одна из наиболее ярких фигур неофициальной поэзии Одессы, участник общественного движения самиздата не только в качестве автора, но и в качестве распространителя. В начале 90-х начинают выходить книги, без ISBN, но уже без запретов. Публикации в русскоязычной эмигрантской прессе со второй половины восьмидесятых годов. Первая книга, изданная легально (с ISBN) — «Восьмая доля» (1993). Далее - «Вне ограды» (1996), «Семейный архив» (1997), «Post Printum» (1998), «Там и тогда» (2000), «Свиток» (2002), «Нарисуй человечка» (2005), «Глаголы прошедшего времени», а также переложения библейских текстов, собранные в «Книге хвалений» (1994) и сборнике «Поэзия на рубеже двух заветов. Псалмы и оды Соломона» (1996). Печатался также в журналах «Арион», «Знамя», «Крещатик», «Новый мир», «Октябрь», «Homo Legens» и др.
В 2006 году «Семейный архив» стал первым сборником, изданным в России — издательством «Новое Литературное Обозрение» (НЛО). Далее - «Площадка под застройку» (2008), «Вне ограды» (2008), «Мраморный лист» (2009), «Спиричуэлс» (2009), «Пока не стемнело» (2010), «Пока ещё кто-то» (2012). В 2012 г. вышла книга прозы — «Кладезь безумия». В том же году в издательстве AILUROS (Нью-Йорк) вышла совместная книга Бориса Херсонского и о. Сергия Круглова «Натан. В духе и истине», а в московском издательстве «Арт Хаус Медиа» книга «Новый естествослов». Стихи Бориса Херсонского переводились на украинский, грузинский, болгарский, английский, финский, итальянский нидерландский и немецкий языки. В 2010 году в издательстве Wieser Verlag вышел немецкий перевод книги «Семейный архив».
Лауреат 4-го и 5-го международного Волошинского конкурса (2006, 2007), дипломант 7-го и 8-го международного Волошинского конкурса, лауреат фестиваля «Киевские лавры» (2008), специальной премии «Московский счёт» (2007), лауреат стипендии фонда им. И. Бродского (2008). Лауреат поэтической премии «Anthologia» журнала «Новый мир» (2008)[6]. Короткий список Премии Андрея Белого за книгу «Семейный архив». Короткий список «Книга года» в номинации «Лучший поэтический сборник» за книгу «Спиричуэлс» (2009). Специальная премия «Literaris» (Австрия) за книгу «Семейный архив» (2010), Русская премия (диплом второй степени) за книгу «Пока не стемнело» (2011).
скачать dle 12.1
