* * *
Состригли снег с увесистых холмов,
и те оцепенели осторожно.
Их шелуху и кожу проводов
еще вчера погладить было можно.
Цела вода, а лопнули назло
колеса капель в кислых оболочках.
И мне не померещилось стекло, —
я шёл к нему, как прима, на носочках.
На коже уцелевшего лица
ни родинки, но виден в полной мере
мальчишка, ожидающий отца:
кота в мешке, скелета в шифоньере.
На запах он выходит голодать,
так ужин достаётся по наследству.
И мальчик ищет умершую мать
в покойнице, уснувшей по соседству.
Брюшные лабиринты как гробы,
рубаха оттопырена на горле.
На похороны — словно по грибы,
когда глаза пускают в землю корни.
Соринки слёз сметаются под стол,
соседи затевают годовщину.
Как здорово, что ты меня нашёл
и сам придумал этому причину.
* * *
Я забыл, куда я шел,
И куда идти.
Раньше было хорошо
И легко почти.
Погляди, в моей реке,
Там течет вода.
Оглянуться вдалеке
и уйти туда.
Там за ором разговор,
Выпуклая речь.
Опустить глаза во двор,
У окошка лечь.
И послушаться того,
Кто стучался в дверь.
Раньше было ничего,
Хорошо теперь.
* * *
Если мне будет плохо, то ты не кричи,
А бери меня, видишь, врачи прилетели.
А в руках их обломки и света лучи,
И листа календарь позапрошлой недели.
Отыщи мне дыханье, и ветреный пульс
Заставляет качаться столы и стаканы.
Забери меня, я до него доберусь,
Темноту кинескопа сажая к экрану.
Поднеси ко мне в уши свой шепот и слух,
Забери меня дальше, чем может казаться.
Если нам предстоит оказаться у двух
Городов, почему бы там не оказаться?
Забери меня ниже, чем строят метро,
Где закончился ветер и снова стемнело.
Мы пытались проснуться, а стало светло.
Опусти мою руку, она онемела.
Попрощайся со мной, как прощалась со мной,
Разыщи на прощанье рассеянный голос.
Где и дом мой окажется только страной,
Угловатой и круглой, как Северный полюс.
Покажи мне дорогу в четыре конца,
Где на каждом другая трава и извозчик.
Нарисуй меня в профиль с чертами лица,
И забудь их, поскольку от этого проще
Будет нам, и подумай, куда колесить,
Чтобы воздух вдогонку стучался и в спину.
И закончился вечер, и хочется жить.
Отойду от стены, и часы передвину.
* * *
Я выскребаю снег из-под ногтей,
так холодно, что он уже не тает.
Боюсь, что не могу иметь детей,
как если бы меня произвели в Китае,
но позабыли долговечную запчасть:
хочу смеяться — почернели зубы,
хочу убить, но не могу украсть.
На кухне снег колотится об трубы.
И я сажусь к горбатому столу,
ты с краю, ты не любишь ужин.
Как мальчик в каменном углу
играю в сны, прикидываюсь мужем.
Как так: ты не заметила родства,
ведь снег, как сын, садится мне на плечи!
Держусь за снег, за скользкие слова.
Я не оглох, я потерял дар речи.
КТО ТАМ?
Дед Пихто навалился на дверь,
за сосок принимая звонок,
он глядит на почтовую щель,
лакируя под горлом комок.
Вот уж он бы железным дверям
повыдавливал пальцем глазки.
Нашатавшись по концлагерям,
он и щурится по-воровски.
Дверь рыдает. За ней – никого,
Дед кусает сопливый платок,
и хрустит на костяшках его
цилиндрический, медленный ток…
* * *
Провожать свою смерть в Тагиле,
что ты, господибожемой.
Мои щёки темны от пыли,
как от накипи ледяной.
Вьётся флаг нефтяного ветра –
это чёрный язык земли.
И у каждого километра
в кости вставлены костыли.
Шлют синхронную фонограмму:
«аве Морзе». Мороз – внутри,
и обратная панорама,
и фанерные фонари.
На свои чаевые деньги,
заколоченные вчера,
Город, вставший на четвереньки,
квасит лажу из топора.
Кипячёные тагильчане
опускают бумагу в чай.
И кричат по ночам: «Начальник,
свет над нами не выключай!»
* * *
Подумай, Мари, я купил холлофайбер,
Пушистый, и сотканный пылью окна,
А ты всё молчишь — отступает декабрь.
Снаружи наружа сплошная видна.
Мороз добивает (Мариша!), морозец,
Послушай тихонечко крайний песок,
Где ветер в зобу столбовых переносиц
Ссыпается вихрем на скользкий шажок.
Ты любишь, и я не люблю эту зиму.
В Сахаре, в Азове — всплывает письмо
И падает с домом твоим где-то мимо —
Ты молча выходишь и ешь эскимо.
А я с фотографий, катая глазницы,
Не вижу тебя, но хотел бы без бы.
Когда-то себе может это присниться,
Как шмякнется дверь из белёсой резьбы.
Пространство открыто — невиданно много
Я слышу, листая слова по губам.
Ты громко, в цвету сигаретного смога
Меня поглощаешь: кто там?
P.S.
А нет никого. Ветер треплет округу,
И я засыпаю — как срезанный кабель.
Послушай, моя дорогая подруга,
Подумай, Мари, я купил холлофайбер.
* * *
Владиславу Семенцулу
изобретатель снега шьёт рубашку
он уродился и
оболган в срок
его накрыло вечером как башню
где выжжен верх
примятый как метро
в галде́ окна он не бросит
рукава
оживлены
как громкая трава
копая в днях передовую осень
стоймя на головах
родительно
он ошивается у инея без тени
изобличая дно
без памяти
следя
за ростом снега,
что шнурует темень
и замерзает ветром
как дитя:
вырасту
напополам я в рубашку!
тень
на башке — летящая дитём…
так писчий сын зачёсывает в шапку:
изобретённый изобретём!
снег
_________________________________________
Об авторе:
РУСЛАН КОМАДЕЙ
Родился на Камчатке, вырос в Челябинске и Нижнем Тагиле. Воспитанник литературной студии «Миръ» (руководитель Евгений Туренко). Закончил филологический факультет Уральского федерального университета. Публиковался в журналах «Воздух», «Волга», «Гвидеон», «Вещь», «Урал», «Транзит-Урал», альманахе «Предчувствие света» (Нижний Тагил, 2007), альманахе «Голос» (Нижний Тагил, 2009). Автор книг стихов «Письма к Марине» (2007), «Стекло» (2012), «Парад рыб» (2014). Лауреат I регионального фестиваля литературных объединений «Глубина». Лонг-лист премии «Дебют» 2007, 2008, 2011 гг. в номинации «Поэзия», шорт-лист премии «ЛитератуРРентген» 2011 г., лонг-лист этой же премии 2008, 2010 гг. В 2010-2014 гг. руководил нижнетагильской литературной студией «Пульс». Живет в Екатеринбурге.
скачать dle 12.1
