Эдгар Аллан По. ЧТО ТЫ ВЬЁШЬСЯ, ЧЁРНЫЙ ВОРОН…

Редактор: Валентина Чепига




Предисловие Валентины Чепиги: Эдгар Аллан По, создатель классического детектива и психологической прозы, всемирно известен стихотворением «Ворон». История переводов «Ворона» на русский язык интересна с многих точек зрения. Его переводили как поэты, так и профессиональные художественные переводчики, есть и любительские переводы, рифмованные и нерифмованные, переложения и вольные переводы… Елена Назариан представляет нам историю переводов «Ворона», сравнивает некоторые переводы и предлагает свой собственный перевод этого уникального произведения…



Критическая статья и перевод «Ворона» Елены Назариан:

У меня в руках сборник стихотворений Эдгара Аллана По, изданный в Москве в 1988 году. В него включено и самое знаменитое его стихотворение – «Ворон». Впервые оно было опубликовано 29 января 1845 года в нью-йоркской ежедневной газете «Evening Mirror». Отличающееся музыкальностью, художественной выразительностью и мистической атмосферой, оно повествует о таинственном визите говорящего ворона к убитому горем молодому человеку, потерявшему свою возлюбленную. В ответ на вопросы, полные отчаяния и надежды на воссоединение с любимой, ворон повторяет слово «nevermore» («больше никогда»), чем усугубляет душевные муки героя.
История переводов Эдгара По насчитывает уже более полутора столетий. Фундаментальный сборник, посвященный 200-летию со дня рождения американского поэта и писателя, включает в себя двадцать пять переводов (!) знаменитого «Ворона», выполненных двадцатью тремя авторами. Последние по времени публикации (1988‒2000 гг.) принадлежат Владимиру Саришвили (два варианта), Николаю Голю, Виктору Топорову и Александру Милитарёву. Прилагается также тщательно выполненный подстрочный прозаический перевод. В моем сборнике опубликовано девять переводов, и я предлагаю сравнить некоторые из них.
«Ворон» был первым стихотворением Э. По, привлекшим переводчиков. С чем связана такая популярность? Обратимся вначале к оригиналу и отметим важные особенности текста.
«Ворон» состоит из восемнадцати строф, по шесть строк в каждой. Основной размер — восьмистопный хорей. Однако строки очень длинные — по 15-16 слогов. Размер и схема рифмовки не являются оригинальной находкой, автор находился под впечатлением от произведения Элизабет Барретт «Ухаживание за леди Джеральдиной». Именно ей — Миссис Барретт — и посвящён сборник стихотворений По.
Поэма «Ворон», рассказанная от первого лица, заставляет читателя неотступно следить за разворачивающимися событиями. Рассчитанная на чтение вслух, она имела сильное воздействие не только благодаря сюжету, но и размеру, широкому использованию аллитерации, ассонансов, ритмических перебивов. Можно назвать это некой звукописью, когда сочетание сонорных или шипящих, глухих или звонких согласных, например, настойчивое использование звонкого велярного взрывного [g] (строфа 12) или звонкого альвеолярного [l] (строфа 3) явно неслучайны. Фоносемантика как наука будет разрабатывать свои классификации много позже, но у Э. По интуитивно создается узнаваемый, считываемый звукообраз.
Как писала автору Элизабет Барретт, «Здесь, в Англии, ваш „Ворон“ произвёл сенсацию, вызвал настоящую „волну ужаса“. Одни мои друзья очарованы его устрашающей способностью, другие — музыкальностью. Я слышала о людях, преследуемых рефреном „nevermore“, а один мой знакомый, который имел несчастье владеть „бюстом Паллады“, теперь не решается смотреть на него в сумерках…»
Автор гениально выбирает звуковой символ для ведущего образа-рефрена. По-английски «ворон» — «raven», и слово, которое он настойчиво повторяет — «nevermore» — не просто включает тот же звукоряд, но и является до некоторой степени звукоподражанием карканья этих мрачных птиц. По-английски они имеют хриплый голос — «croak» — и каркают так: «kraa-kraa». При многократном повторении «nevermore» смысл его почти стирается, остается только звуковая оболочка. Мало того, слова «raven» (ворон) и «never» (никогда) визуально являются почти анаграммой. Надо ли стремиться передать это как «ворон-норов» в русском языке? Сложность перевода заключена ещё и в том, что наиболее точный эквивалент английского слова не совпадает с русским по количеству слогов. Также необходима передача характерного для имитации звука карканья во многих индоевропейских языках звука [r], который и повлиял на выбор автора.
Таким образом, переводчик «Ворона» должен работать не только со смыслом и созданием «сказочного» балладного эффекта. Перед ним стоят непростые задачи:
1. Сохранение размера и длины строки;
2. Сохранение акустического «музыкального» эффекта, для чего звуки английских слов придётся «транспонировать» в фонетические аналоги на русском без потери смысла;
3. Поиск подходящего рефрена для перевода «nevermore».
Приступим к опубликованным в нашем сборнике вариантам.
Хронологически их можно отнести к нескольким периодам. Один из переводчиков, имя которого остаётся неизвестным, оставил все попытки совладать со стихотворным текстом и пересказал стихотворение в прозе. Видно, что он делает почти подстрочник, честно стараясь передать все повторы, сравнения и синонимы английского оригинала.
«Он не выказал ни малейшего уважения, он не остановился, не запнулся ни на минуту, но с миною лорда и леди взгромоздился над дверью моей комнаты, взгромоздился на бюст Паллады над дверью моей комнаты, — взгромоздился , уселся и… больше ничего». (Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;// But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door—// Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door—// Perched, and sat, and nothing more.)
Первый стихотворный перевод «Ворона» был выполнен в 1878 году Сергеем Аркадьевичем Андреевским — русским поэтом и критиком. Как и другие современные ему переводчики (например, Л. Пальмин или Л. Оболенский), он отказывается от оригинального метра и внутренних рифм. Отчасти это объясняется тем, что восьмистопный хорей был в то время малоупотребителен в русской поэзии.
Андреевский создает романтический опус — высокопарный и многословный, используя большое количество клише, таких как «бледный и больной», «мир чудес», «встревоженная грудь», «полночная тишина», «сумрак ночной», «тайна роковая», «тень роковая», «любви и счастия звезда»…. И американская поэма начинает звучать как русский романс.
Лиодор Иванович Пальмин (1878) выбирает четырехстопный анапест, который местами звучит тяжеловесно, не передавая уникальность английского подлинника и его эксперименты со звукописью. Попробуйте произнести вслух следующие строки:
«Тьмою вечер декабрьский в окошко зиял// От углей потухавших свет бледный дрожал…»
Или
«О пророк, злой вещун, птица ль, демон ли ты// Ада ль мрачный посол, иль во мгле темноты// 
Пригнан бурей ты с берега грозного моря…» и т.п.
Хороша, пожалуй, лишь последняя строфа поэмы.
Действительно, в оригинале много слов «высокого штиля», есть и элементы, устаревшие уже на момент написания стихотворения, например, формы местоимений 2 лица ед.ч. thou, thee, формы глаголов art (быть), quoth (промолвил), methinks (мне думается). Но в английском, несмотря на это, сохраняется лёгкость произнесения, поскольку слова обычно короче, чем в русском, и все элементы великолепно увязаны при помощи аллитерации.
Аллитерация — одно из главных средств выразительности этого текста. Иногда создаётся впечатление, что автор подбирал слова механически, лишь бы в них был определённый звук. Но это не так. Богатство синонимических рядов в сочетании с музыкой фонем производит поистине гипнотический эффект. К примеру:
Строфа 1 — звук [p] pondered/ rapping/ napping/ tapping
Строфа 2 — [r]/ [w] – surcease/ sorrow/ wrought/ morrow/ radiant/ for/ evermore/ Lenore
Строфа 3 — [l] silken/ rustling/ thrilled/ filled/ purple
Строфа 5 — [d/r] deep/ darkness/ doubting/ dreaming/ dared
Строфа 12 — [g] beguiling/ grim/ungainly/ghastly/ gaunt — последние четыре слова в оригинале идут подряд.
Как сказал историк американской литературы А. Зверев, «Э. По был одним из первых, кто поверил эту магическую гармонию алгеброй точного расчёта».
В 1880-е–1910-е годы Э. По открыли для себя русские символисты, увидевшие в нём «родственную душу». Дмитрий Мережковский, Андрей Белый, Вячеслав Иванов, Константин Бальмонт, Валерий Брюсов, Александр Блок — испытали сильное воздействие американского писателя и его эстетики.
Д. Мережковский в 1890 году первым из переводчиков передаёт оригинальный размер подлинника и внутреннюю рифму. Он делает весьма удачный перевод, выбирая рефрен «никогда» одним словом под стать «nevermore», но почему-то добавляет в каждом рефрене два дополнительных слога, что, на мой взгляд, нарушает песенную монотонность (в хорошем смысле), и сбивает «певца-сказителя» с дыхания.
Переводчики в XX-м веке со стихотворным размером уже не экспериментируют, подчиняясь оригиналу, но продолжают поиски ключевого слова — рефрена. Например, Николай Голь в 1988 году выбирает оригинальный ход «Nevermore» — «Всё прошло», хотя «Тот, чьё имя «Всёпрошло» выглядит немного комично, не так ли? Возможно, автор этой версии стремился передать звукоряд подлинника — с ударным долгим напряженным [o]. Ведь Э. По использует многочисленные рифмы с этим звуком — door, floor, before, Lenore — и часто повторяет одни и те же слова. Несмотря на это, мне представляется, что «Всё прошло» несёт некий утешительный смыл, тогда как жуткое «nevermore» звенит в ушах, как поминальный звон.
Очевидно, по тому же пути идёт и Виктор Топоров (1988), стремясь ещё больше приблизиться к первоисточнику и добавить к звуку [о] раскатный русский [r]. Он рифмует «уговор/ разговор/ визитер/ Линор», и главный рефрен переводит как «Приговор». Это удачная идея, но, в целом, его текст лексически очень далёк от оригинала.
Некоторые русские поэты приняли спорное решение и перенесли в текст иностранное слово без изменений, что при прочтении выглядит несколько странно, т.к. nevermoreвынужденно рифмуется с русскими словами «штор/ вздор/ простер/ Линор». Однако это не помешало переводу Михаил Зенкевича (который именно так и поступил) стать одним из самых удачных переводов «Ворона» на русский язык (1946).
Среди русских почитателей американского поэта был и Константин Бальмонт. Он перевёл с английского сорок четыре рассказа По, «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима», стихотворения, некоторые письма и трактат «Эврика».
По моему мнению, именно его перевод «Ворона» 1894 года — лучший, потому что успешно решает главные задачи: сохранение изощренного мастерства текста и духа подлинника.
Приведём несколько примеров того, с каким изяществом Бальмонт передаёт музыку эдгаровского стиха.
Самая трудная строчка в стихотворении, пожалуй, начало второй строфы: «Ah, distinctly I remember it was in the bleak December…»
«Декабрь» —очень неудобное слово, потому что в сочетании с последующими словами неизбежно получится кластер согласных, о который мы споткнёмся при произнесении вслух: «Декабрь ненастный», «в декабрьской стыни» и т.п. Кажется, только у Бальмонта «декабря» нет вообще, а есть элегантное решение: «Ясно помню… Ожиданье… Поздней осени рыданья…»
Вот примеры его русской звукописи. Строфа 3 в оригинале содержит многочисленные сочетания [st] [sl] [fl] [tr]. У Бальмонта:
«И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,
Трепет, лепет, наполнявший тёмным чувством сердце мне.
Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:
«Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,
Поздний гость приюта просит в полуночной тишине —
Гость стучится в дверь ко мне».
Строфа 13 содержит комбинации звуков [bl], [fl], [lv], [ln] [gl], например, velvet violet lining. У Бальмонта:
«Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный,
Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда,
И с печалью запоздалой головой своей усталой
Я прильнул к подушке алой, и подумал я тогда:
Я — один, на бархат алый — та, кого любил всегда,
Не прильнёт уж никогда.»
Он сохраняет и «физическую оболочку» — размер, рифмы, даже аллитерацию — и очень чутко передаёт нарастающий трагизм впечатления. Несмотря на невероятное богатство лексики обоих языков, Бальмонт выбирает те слова, которые легко ложатся на русский, достигая поистине волшебного эффекта. Недаром Эдгар По был одним из любимых поэтов К. Бальмонта.
У русского читателя, однако, есть ещё один «Ворон», который сразу приходит на ум, — «Чёрный ворон, что ты вьёшься над моею головой…». Этот жестокий романс тоже о смерти героя и о вечной разлуке с любимой. В основе его — стихотворение, авторство которого приписывается поэту-песеннику Невского полка Николаю Веревкину и датируется 1830-ми годами. Но вот одно странное и загадочное обстоятельство. Стихотворный размер русского «Ворона», восьмистопный хорей, совпадает с английским. Песня вызывает то же ощущение невероятной тоски и безысходности…. Можно ли считать его переводом творения великого американца? Как знать? Но чудится мне, что ворон — тот самый, перелетевший из-за океана, «зловещий ворон черный, ворон вещий», а иначе как объяснить это совпадение?
Ниже приводятся для сопоставления фрагменты упомянутых выше переводов, а также прилагается новый перевод, выполненный автором статьи.

«Ворон». Вторая строфа.
Ah, distinctly I remember it was in the bleak December;
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
    Eagerly I wished the morrow;—vainly I had sought to borrow
    From my books surcease of sorrow—sorrow for the lost Lenore—
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore—
            Nameless here for evermore.


Андреевский 1878
И был тот случай в декабре.
Стояла стужа на дворе,
В камине уголь догорал,
И, потухая, обливал
Багряным светом потолок.
Я утопить, увы, не мог
В страницах мудрых, но сухих —
Печальных помыслов своих
О той далёкой, но родной,
Подруге светлой, неземной,
Чей дух среди небесных сил
Леноры имя сохранил,
Но здесь, исчезнув без следа,
Утратил имя — навсегда!

Пальмин 1878
Тьмою вечер декабрьский в окошко зиял,
От углей, потухавших свет бледный дрожал,
Тщетно в книге искал я забвенья печали
О моей незабвенной, утраченной мной,
Что архангелы в небе Ленорой назвали,
Что давно позабыта землёй...

Мережковский 1890
В декабре — я помню — было
это полночью унылой.
В очаге под пеплом угли
разгорались иногда.
Груды книг не утоляли
ни на миг моей печали —
Об утраченной Леноре,
той, чьё имя навсегда —
В сонме ангелов — Ленора,
той, чьё имя навсегда
В этом мире стёрлось —
без следа.

Голь 1988
Помню этот час, как ныне: мир дрожал в декабрьской стыни,
Умирал огонь в камине… О, скорей бы рассвело!
Поверял я книгам горе по утерянной Леноре —
Это имя в райском хоре жизнь вторую обрело,
Осчастливленное небо это имя обрело,
А от нас оно ушло.

Топоров 1988
Помню: дни тогда скользили на декабрьском льду к могиле,
Тени тления чертили в спальне призрачный узор.
Избавленья от печали чаял я в рассветной дали,
Книги только растравляли тризну грусти о Линор.
Ангелы её прозвали — деву дивную — Линор:
Слово словно уговор.

Зенкевич 1946
Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный,
И от каждой вспышки красной тень скользила на ковёр.
Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги дали
Облегченье от печали по утраченной Линор,
По святой, что там, в Эдеме ангелы зовут Линор, —
Безыменной здесь с тех пор.

Бальмонт 1894
Ясно помню… Ожиданья… Поздней осени рыданья…
И в камине очертанья тускло тлеющих углей…
О, как жаждал я рассвета! Как я тщетно ждал ответа
На страданье, без привета, на вопрос о ней, о ней,
О Леноре, что блистала ярче всех земных огней,
О светиле прежних дней.

Неизвестный автор 1885
Ах, я отлично помню. На дворе стоял тогда студеный декабрь. Догоравший в камине уголь обливал пол светом, в котором видна была его агония. Я страстно ожидал наступления утра; напрасно силился я утопить в своих книгах печаль по моей безвозвратно погибшей Леноре, по драгоценной и лучезарной Леноре, имя которой известно ангелам и которую здесь не назовут больше никогда.



Елена Назариан 2025
В полночь мрачную однажды был измучен я от жажды —
Просидел всю ночь над странной книгой древней старины.
И уж задремал я было, но проснулся через силу:
Будто кто-то постучался, постучал в моё окно.
Бормотал я в полудреме: «Кто же там, в дверном проёме?»
Пригляделся — там темно.

Был декабрь, я помню, мрачный, и камин уж негорячий.
В нём огонь потух, и угли скоро догорят сквозь сор.
Как же ждал я наступленья, утра светлого явленья,
Ждал от книг я исцеленья той печали о Ленор,
Редкой, радостной, о деве ангельской, моей Ленор.
Нет её, померк мой взор.

Шорох, шёлка шелест странный, странный, страшный блеск багряный.
Дрожь во мне, и окаянный ужас помутил мой взор,
Чтобы сердце успокоить, повторял я «Может, стоит
Посетителя ночного мне пустить к себе во двор?»
«Это поздний посетитель требует… ему открыть ли
Дверь? И кончен разговор!»

Постепенно я решился и с сомненьем распростился.
«Вас, Сударыня иль Сударь, я прошу меня простить!
Постучались Вы несмело и немного не успел я,
Так тихонько постучались Вы у входа моего —
Но едва я стук расслышал, то навстречу Вам я вышел!..»
А в потёмках — никого!

Удручённый взгляд свой вперил в темноту, себе не веря,
Грёзам диким предаваясь, я боялся одного.
Но безмолвье продолжалось, в тишине всё растворялось.
Слово лишь одно звенело, слабо слышалось: «Ленор».
Прошептал я, эху вторя, о возлюбленной Леноре…
Голос, эхо, ничего.

В замок тёмный возвращённый, я душой разгорячённой
Вновь услышал стук и шорох, громче сердца моего.
Это точно что-то значит! За окошком кто маячит?
Погляжу я, что за образ мне привиделся в окне,
Ну-ка, сердце, успокойся! Погляжу, что там, вовне?
Просто ветер по стене…

Настежь ставни я раздвинул, кто во тьме кромешной сгинул… —
Внутрь влетел огромный Ворон, давних дней боец седой.
Ни поклона, ни почтенья, он влетел без промедленья,
С видом королевским сел он над дверьми моих хором,
Сел на бледный бюст Паллады над дверьми моих хором,
Как хозяин вошёл в дом!

Чёрный он, чернее ночи, что же Ворон мне пророчит?
Мрачный он, с суровой миной, на челе его беда.
«Хоть хохол твой весь облезлый, ты не трус — герой безвестный,
Гордый вран высокомерный, из каких земель сюда?
Молви царственное имя, как зовут тебя всегда?
Каркнул Ворон: «Никогда».

«Ты громоздкий и нескладный, речи складываешь ладно,
Хоть и смысл той речи странной не понятен, вот беда!»
Чаю, вы со мной согласны, птичьи речи так неясны!
Видел ль кто, чтоб птица ночи прилетела бы туда,
Где над дверью бюст Паллады, без особого труда,
И птицу звали б «Никогда»!?

Но усевшись без опаски он на мраморе бесстрастном,
Лишь одно промолвил слово, душу он вложил туда.
Ничего не слышно боле. Перышком не шелохнёт… «Доколе
Буду я терпеть твой облик? Улетай же без стыда!
Завтра ты меня покинешь, и надежда моя сгинет..?»
Молвил ворон: «Навсегда!»

Неожиданным ответом был напуган я, но в этом
Нет сомненья: слов немного в птичьем языке его.
Был с хозяином несчастным и, к судьбине безучастный,
Повторял он ежечасно слово горя одного.
Плач надгробный, заунывный, слово горя одного —
«Никогда» да «ничего».

Очарованный речами, я под чёрными очами
Ближе кресло я придвинул перед Вороном моим.
В бархат мягкий опустился, и туман пред мной сгустился,
Мысль за мыслью, бред за бредом и безумий череда.
Гадкий, гневный, грубый, грозный, — Ворон судит без суда!
Что же значит «Никогда»?!

Так сидел я в размышленьях и в тяжёлых рассужденьях
Под очами огневыми — пепел сердца моего.
Думу думал, обессилев, голова моя склонилась
На подушек цвет лиловый. Лампа льёт свой свет сюда.
На подушки мягкий локон свет-Ленора, Ясный-Сокол,
Не опустит никогда.

Вдруг почудилось, что воздух ароматом хлынул звёздным —
Серафим ко мне явился, в строгом облике — укор.
«Бедный, — я вскричал, — убогий, ниспослал тебя Господь мне!
Чтобы ты забыл навеки имя светлое Ленор!
Выпей чашу избавленья и забудь навек Ленор!»
Молвил Ворон «Nevermore».

«Зло или добро пророчишь, дьявол самой чёрной ночи?
Буря ль? Демон-искуситель? Кто прислал тебя сюда?
Дикий вран неустрашимый зачарованной пустыни,
Заколдован, одержим я, с ужасом, молю тебя:
«Есть ли мирра в Галааде, есть ли шанс, скажи, когда?»
Молвил Ворон «Никогда».

«Зло или добро пророчишь, дьявол самой чёрной ночи?
Небом я тебя молю и Богом, что над нами есть всегда.
Объясни душе печальной, где в Эдеме изначальном
Обретёт ту, что прославил ангелов поющий хор,
Где душа моя сольётся с ангельской моей Ленор?»
Я услышал : «Nevermore».

«Так прощай же, друг иль ворог, — я вскричал, отринув морок, —
Улетай туда, где бурей застилает Ночь года!»
Перья чёрные, как копоть… Против лжи душа возропщет!
«Ты покинь меня, пришелец! Дверь отныне заперта!
Клювом раны не трави мне, улетай к себе в пустыню!»
Молвил ворон «Никогда».

Ворон сел — не шелохнётся, и совсем не шевельнётся…
Сел на бюст моей Паллады, будто свил себе гнездо.
Взор его потухший страшен, словно демон дней вчерашних.
Лампы свет над ним дрожит ли, тень ли падает черно…
Но душа моя из тени той, куда ушла давно
Не воскреснет — Nevermore!






Использованные источники:
1. Эльвира Осипова. О переводах Эдгара По в России, Литература двух Америк. № 2. 2017.
2. Эдгар Аллан По. Ворон. / Сост., подготовка текстов, прим. В.И. Чередниченко. М.: Наука (сер. «Литературные памятники»), 2009.
3. Эдгар Аллан По. Стихотворения. / Сост., комментарий Е.К. Нестеровой, вступит. статья А.М. Зверева. Москва, 1988.
4. Https://www.poetryfoundation.org/poets/edgar-allan-poe.





_________________________________________



О переводчике: ЕЛЕНА НАЗАРИАН

Окончила Санкт-Петербургский государственный университет. Преподаватель английского языка и литературы, автор практических курсов по американской культуре. Гид-переводчик (Государственный Эрмитаж).
скачать dle 12.1