Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
(Часть I) Перевод с английского Антона Платонова, литературный редактор Юрий Серебрянский.
“Ты как бы слышишь его голос под водой. Нет, не совсем так. Голос как бы выныривает из-под воды, или даже из потустороннего, нематериального мира.”
Так я впервые узнал о Викторе Цое.
Тогда же я познакомился и с Хиратой.
В 18 лет Хирата перебрался в Токио из одной ничем не примечательной деревеньки в префектуре Ивате. Насколько мы знали, у него не было ни друзей, ни семьи, он приехал в столицу с одной только дешевой гитарой без верхней и нижней струн “ми”.
Я заморгал. Звук его грозного голоса застал меня уже в дверях.
- Такахиро!
- Да?
- Ты собирался уйти, оставив бардак на рабочем месте?
Обернувшись, я снова заморгал.
- Сколько раз я просил тебя не моргать так часто?
Некоторым уже удалось получить разрешение уйти, кто-то смог улизнуть незаметно. Большинство же были еще в офисе. Я быстро вернулся к столу и задвинул стул – на этот раз аккуратно – потом снова пошел к выходу, остановившись напротив начальника, чтобы отвесить почтительный поклон.
Но сигнал отбоя для меня опять не прозвучал.
Я оглянулся и идентифицировал виновника – забытый карандаш лежал по центру открытого журнала, вместо того чтобы стоять в держателе, как полагалось.
~~~
На тот момент, а это было чуть больше недели назад, я проработал в компании ровно год, а в Токио жил уже четыре. Прежде моим домом был город под названием Сиогама в префектуре Мияги. Отец-рыбак, когда я заявил, что не собираюсь всю жизнь провести в лодке, а планирую ехать в столицу, был разочарован и даже немного шокирован.
- Токио воняет, - пыталась отговорить меня мать. - Никакой природы. Люди злые. Вечно носятся по своим делам. И где ты собираешься добывать дзунду? Там ее попросту не найти.
Мой офис располагался в Синдзюку. Синдзюку – само воплощение шума. Звучание жизни. Непрекращающийся гам и звон в залах игровых автоматов, торговых пассажах и ресторанах. Музыка, звучащая как минимум из сотни заведений сразу. Ну и, конечно, люди. Толпы людей. Одни спешат. Другие ищут, где бы поразвлечься. Люди, такие же, как я – испытывающие благоговейный трепет перед небоскребами и ослепительным неоном розовых и фиолетовых вывесок.
В тот вечер, выбравшись, наконец, с работы, я поспешил оставить позади неоновые огни, предпочтя им кое-что помрачнее и поживее. Около десяти вечера я приехал в Кабуки-тё. Район Голден Гай знаменит своими компактными барами, в которых обычно помещается человек по восемь, а иногда и вообще не больше четырех. Влага недавно пролившегося дождя блестела на асфальте узких улочек в свете фонарей.
Холодный январский воздух не пугал толпы иностранных туристов, которые всегда громче даже самых бурных компаний японцев, пялящихся на знаменитые минибары. Питейных заведений там было в общей сложности около двухсот. Проходя мимо одного, я услышал, как владелец пытается объяснить белой паре, что женщинам вход запрещен.
В эту ночь, как мне показалось, туристов было раз в пять больше, чем японцев.
Я не стремился попасть в какую-то определенную забегаловку. Хотелось только выпивки и шума. Мне все пиво на один вкус. Оно просто должно быть холодным и не самым дешевым, чтобы я получил удовольствие. Шум помогал заглушить бесконечный поток мыслей. Я не особо люблю рок, но самым разнузданно громким – и потому привлекательным – мне показался обшарпанный бар с караоке, где какой-то белый парень распевал рок-балладу семидесятых. Я смутно припоминал мелодию, но не знал исполнителя. В углу, напротив крошечной сцены, стояли его самые ярые фанаты – двое японских мужчин под пятьдесят в кожаных костюмах с металлическими заклепками.
В баре было не протолкнуться, но мне удалось ухватить кружку пива и проскользнуть к свободному столику у дальней стены, рядом со старым музыкальным автоматом, до сих пор иногда звучащим, а если включалась правильная песня, да еще в подходящий момент, все посетители могли, не сговариваясь, начать подпевать.
Я просканировал помещение, как часто это делал, на предмет того, что было налито у остальных посетителей. Американцы обычно предпочитали пиво и не интересовались остальным выбором. За соседним столиком в одиночестве сидел японец, не обращавший ни на кого внимания. Только виски. Чуть дальше, за большим столом, пытались перекричать музыку четверо белых парней. Не могу понять, почему иностранцы всегда такие шумные, как будто вокруг них никого нет.
Но ведь я-то и пришел сюда за шумом.
Мой босс и раньше меня отчитывал, но на этот раз все закончилось не как обычно. Какие последствия может повлечь за собой забытый карандаш? Получасовую лекцию о безответственном отношении к работе. Фамилий он называть не стал, но все в пределах слышимости понимали, кто был целью этого потока слов.
Бдительный бармен, учуяв мои страдания, тут же принес еще одно пиво.
За стойкой сидел скучающий с виду японец, мой ровесник – парень лет двадцати двух. За спиной у него висела гитара – так низко, что грифом практически доставала до пола. На голове – клочья спутанных волос, одежда поношенная и старомодная. Гитара казалась не менее запущенной, чем он сам.
Разговоры и передвижения завсегдатаев то и дело отвлекали мое внимание, а этот парень смотрел строго перед собой, на лице никаких эмоций.
Завершилась последняя попытка спеть в караоке, исполнитель спустился со сцены, те четверо европейцев встали из-за стола и вышли на улицу. В баре остались лишь несколько залетных иностранцев и пара местных.
Заиграл музыкальный автомат – какая-то плохо сконструированная песня из восьмидесятых. Примитивные гитарные рифы под драм-машину. Вокалист запел не на английском и не на японском, это цепляло слух. Все вокруг постепенно растворились, остался только юнец с гитарой и голос из автомата.
Парень развернулся к старому джукбоксу. Трудно сказать, что он разобрал в звуке голоса. Это было похоже на религиозное действо. Для меня музыка звучала как что-то чуждое – слишком странное, чтобы понравиться. К тому же я не понимал смысла, и не мог догадаться, о чем песня.
Парень напрягся так, будто был одержим. Он перегнулся через барную стойку, чтобы спросить у бармена название песни.
Бармен наклонил голову в недоумении.
Как только высокие гитарные рифы начали стихать, а драм-машина замедлилась, парень спрыгнул с барного стула и склонился над музыкальным автоматом.
Вдруг он выпрямился, развернулся и двинулся прямо на меня.
- Ручку! Ручку! - повторял он с почти сумасшедшим блеском в глазах.
- А?
- Ручка, мне нужна ручка!
Я выудил из портфеля одну из нескольких черных шариковых ручек со средней толщиной пера. Видимо, парню показалось, что я слишком медлю.
Он буквально вырвал ее у меня и нацарапал название на влажной салфетке, которую за секунду до этого дернул с соседнего столика. Наконец, он выдохнул, плечи расслабились, и тогда он вернул мне ручку.
- Похоже, песня тебе реально запала, - сказал я.
- А ты разве не слышал?
- Слышал.
- Она была такая сырая, живая. Я ничего подобного раньше не слышал.
- Ты понял, о чем он пел?
- Ни слова не понял. Не знаю. Но голос. Ты как бы слышишь его голос под водой. Нет, не совсем так. Голос как бы выныривает из-под воды, или даже из потустороннего, нематериального мира.
- Интересно описываешь.
- Прочитать бы, о чем он поет.
Парень уставился на салфетку.
- Может, это по-русски? - спросил я.
Он склонил голову, кулаком подперев подбородок. к. Он понимал не больше меня, и как мне показалось, о чем-то сосредоточенно думал.
Я был в принципе не против поболтать, но, почувствовав усталость, решил попрощаться. Прикинул, что это, наверное, первая и последняя наша встреча и даже не поинтересовался, как его зовут.
~~~
Свой дом я воспринимал исключительно как место для сна и приема пищи. Гостей никогда не звал, а проснувшись, стремился поскорее уйти.
Комната моя была тесновата – на четыре с половиной татами.
Ежедневное расписание как у всех. В пять утра подъем, легкая растяжка и немного упражнений на пресс. Я думал начать бегать по утрам, но тогда на сон вообще не осталось бы времени.
Завтрак тоже легкий: черный кофе, тост, апельсиновый сок. Попытки поесть поплотнее непременно приводили к расстройству желудка. К семи утра я спускался в метро, оно было в одиннадцати минутах пешком от квартиры. Я носил костюм-тройку, и, даже если утро выдавалось прохладным, добирался до станции, порядочно пропотев. А теперь представьте, что в вагоне народ лепился друг к другу как кильки в банке, и моя повышенная потливость, помноженная на тепло окружающих тел, становилась совсем уж невыносимой. А ведь многие молодые люди приезжали в офис свеженькими как огурчики. К сожалению, я был не из таких.
Я садился за стол в восемь и ни минутой позже. Где тут перевести дух. Остыть даже не успевал. Плавно переключиться на работу и спокойно начать день не удавалось. От нас требовалось присутствовать на утренней планерке. Работа заканчивалась ровно через двенадцать часов.
Но это не значило, что мы сразу же могли идти по своим делам. Жизнь текла за стенами офиса…
У начальника было несколько любимчиков. Если он не болтал с одним из них, то разговаривал с кем-нибудь по телефону до без пятнадцати девять. Раньше его ухода покидать рабочее место не позволялось.
Только тогда наступало время Номикай.
После работы сотрудники вместе отмечали крупные сделки. Поначалу встречались для этого раз в две недели, но вскоре стали собираться уже по три раза на неделе. Действо происходило в одном из ресторанов неподалеку. Нам повезло, что босс быстро пьянел и к одиннадцати все заканчивалось.
В любом случае, этого потраченного времени мне уже никогда не вернуть.
После таких вечеринок бывало два возможных продолжения: взять готовый ужин в магазинчике у дома или дальше пить уже в одиночестве.
Если я шел домой, то старался успеть к новостям бейсбола. Правда, из-за постоянного переутомления мой мозг с трудом воспринимал даже нарезки ярких моментов из последних матчей.
Своих школьных дружков я не видел уже месяца четыре – жизнь большинства из них не сильно отличалась от моей. Пара счастливчиков, правда, нашли себе подруг.
Через неделю я снова решил зайти в караоке-бар. Застал там того самого растрепанного парня с покоцанной гитарой. Из музыкального автомата звучала полюбившаяся ему тогда песня. На этот раз он был на сцене, подыгрывал и подпевал.
Посетители, в основном туристы, совершенно его игнорировали, однако страсть парня к этой музыке становилась почти осязаемой. Не уверен, выучил ли он слова, но создавалось ощущение, каждое из них несет для него смысл.
За ним внимательно наблюдала молодая японка, одетая в рубашку и пиджак с изумрудно-зеленым отливом, которые вспыхивали через равные промежутки времени под скудным освещением над сценой. Здесь, среди туристов, она была совершенно не к месту.
Казалось, ничто не могло заставить ее отвести взгляд от парня на сцене.
Она улыбалась, внимая его неразборчивому бормотанию, и невпопад кивала головой. Темные каштановые волосы аккуратно подстрижены до уровня подбородка – немного скошенный, он смотрелся бы странно на любом другом лице, но этой девушке с бледной кожей он вполне шел. Все ее внимание было приковано к поющему, и я мог разглядывать детали, не опасаясь быть замеченным.
Когда выступление закончилось, захлопала только она, но ее энтузиазма хватило с лихвой.
Парень протиснулся к бару, отдал гитару бармену и уселся через стул от девушки.
Я подошел к нему со спины.
- Как же все-таки тебя зацепила эта песня.
- Так и есть.
Девушка наклонилась к нам через пустое кресло.
- Это было круто.
- Спасибо.
- На каком языке? - спросила она.
- Русский, - ответил парень.
- А как зовут исполнителя? - спросил я. - Помнишь, я давал тебе ручку записать?
- Виктор Цой. В переводе на японский его группа называется “кино”.
Последовала короткая пауза. Девушка как будто хотела что-то сказать, но промолчала.
- Давайте знакомиться! Как тебя зовут? - я посмотрел на взъерошенного парня, хотя, честно сказать, меня больше заинтересовала она.
- Хирата, - ответил парень.
- Такахиро.
Я кивнул.
- Очень приятно.
- Очень приятно.
Парень слегка поклонился в ответ.
- Я Митсуко, - произнесла девушка. - Рада познакомиться.
В ее поклоне энтузиазма было несколько больше.
- Ты понимаешь, о чем песня? - спросил я.
- Да.
- Успел выучить русский?
- Успел.
- Как здорово! - воскликнула Митсуко.
Я подал сигнал бармену.
- А не пора ли нам выпить?
Мы взяли по стакану виски с колой и стали смотреть, как турист поет в караоке одну за другой песни Леди Гаги. Начал он с непременной “Bad Romance”.
На мое удивление, после пары коктейлей Хирата ожил.
- Понимаешь, - начал он, - для СССР рок был недоступным. Из-за повсеместной цензуры – в литературе, в кино и в музыке. Чтобы достать рок-альбом, приходилось переплачивать спекулянтам на черном рынке. Поэтому Цой такой особенный. Взять, к примеру, The White Stripes. Они вдохновлялись лучшей музыкой, которая создавалась десятилетиями. AC/DC и Led Zeppelin – все это было им доступно. А Цой и “Кино” – самородки. Ему с музыкантами пришлось буквально изобрести рок-н-ролл с нуля на основе собственных представлений о том, как он должен был звучать.
- Тебе действительно нравится эта музыка? - спросил я.
Хирата кивнул.
Мицуко осушила второй хайбол.
- Уже поздно. Думаю, мне пора домой.
- Что? - воскликнул я, - Мы еще недостаточно выпили за Виктора Цоя. Я знаю один бар, куда можно пересесть. Тут недалеко.
Она с улыбкой посмотрела на меня.
- Хорошо. Еще по коктейлю.
Должен признаться, давненько меня так не влекло к женщине. Я не хотел, чтобы Мицуко уходила, но другого плана, кроме как подыгрывать Хирате с его восторгами по поводу Цоя, у меня не было. Пока я не понимал, какие еще у нас могут быть общие темы, но не сомневался, что придумаю что-нибудь по дороге.
Хирата молчал, пока мы шли людными улочками Кабуки-тё. Прохожие то и дело задевали меня плечами, это стало раздражать. Первые пару толчков готов было простить, но третий уже принял на свой счет.
Бар, где мы очутились – типичная идзакая, там присесть можно было только за стойку, расположенную кольцом вокруг кухни – я раньше не бывал здесь. Все обернулись и уставились на вновь прибывших – правильнее сказать, имевших наглость вторгнуться чужаков, это было очевидно и написано на лицах.
Владелец, мужчина средних лет с суровым лицом, смотрел на нас из-за барной стойки.
Среди клиентов – само собой, завсегдатаев – был пожилой мужчина. Он с воодушевлением хвастался призами, которые выиграл в автоматах пачинко. Я часто размышлял о том, каким буду в старости. Улыбчивым старичком? Или дряхлым и хамливым дедом?
Мы протиснулась между еще одним пожилым персонажем и каким-то офисным сотрудником, согревающим в ладонях бутылку пива. Из кухни доносился зовущий аромат рамена, а большинство патронов уже с наслаждением втягивали в себя лапшичку из глубоких тарелок.
Мы разлили бутылку пива на троих и в очередной раз выпили за Цоя.
На мое удивление, появившееся на экране лицо было совершенно не похоже на образ русского, какими я их себе представлял. Я бы сказал, что он слегка походил на…
- Хирата-кун! - воскликнула Мицуко. - Один в один Хирата-кун!
Сходство действительно было, хотя и не настолько разительное. Похожие черты лица и глаза. Прическа другая, но при желании Хирата мог бы отпустить волосы, как у Цоя.
- Внешность у него совсем не русская, если правильно понимаю? - спросил я.
- У него отец кореец, - ответил Хирата, - родом из советского Казахстана. Представляешь! Самая известная рок-звезда в России – азиат!
- А он точно там самый знаменитый? - поинтересовалась Мицуко.
- Однозначно, - ответил Хирата.
Я наклонил голову.
- А как так вышло?
- Во-первых, музыка. Уникальное звучание. Во-вторых, он добился всенародной известности вопреки советской цензуре. Его было не остановить. Сначала они выступали в небольших андеграундных клубах, играли квартиники, записывались прямо дома, а потом превратились в сенсацию национального масштаба и стали собирать стадионы. Они сочиняли песни даже во время перестройки, требовали перемен. Нам это кажется забавным и далеким от какого бы то ни было радикализма, но петь о переменах в советской России было вполне себе экстремально.
- Он до сих пор пишет музыку? - поинтересовалась Мицуко.
Хирата допил свое пиво.
- Разбился в автокатастрофе, когда ему было 28.
Тут все замолчали. Через какое-то время Хирата продолжил.
- В Москве есть посвященная ему стена, поклонники там оставляют пиво и сигареты.
- Еще пива, пожалуйста, - окликнул я владельца, - и рамен с карри.
Лапша была моментального приготовления, но это неважно. Аромат теплого карри отрезвлял. Я наполнил бокалы своих компаньонов и предложил очередной тост за русского корейца Виктора Цоя.
- Простите, а кто такой этот Виктор Цой? - спросил круглолицый мужчина, с виду на пару лет постарше меня, сидевший через несколько стульев от нас.
Пока Хирата объяснял, я решил выйти покурить и позвал с собой Мицуко.
Она улыбнулась и отказалась.
Черт.
Здесь все курили прямо в зале, но я уже не мог в очередной раз слушать историю о русско-корейской легенде. Вытащил пачку “Seven Stars”, зажег сигарету и отдался ночи. Мне нравилось здесь – темно и тихо.
Неслышно подошла бездомная кошечка и я почесал ей загривок. Наверное, она тоже постоянный клиент. Вдруг бар взорвался хохотом. Это спугнуло кошку, и та моментально растворилась в темноте.
Я потушил сигарету и вернулся.
Все были в отличном расположении духа, а Хирата, похоже, стал центром внимания. Круглолицый придвинулся к нему, и тот учил его каким-то русским словам, смеясь над попытками мужчины их произнести.
- Ваше пифо.
Хозяин поставил бутылку напротив круглолицего.
У Хираты загорелись глаза.
- Такеши-сан, вы знаете русский?
- Только эти два слова, - ответил Такеши, - я ездил в Россию в девяностые.
- А про Цоя слышали? - спросил Хирата.
- Не припоминаю. А вот ты, похоже, фанат. Есть гитара?
Хирата помрачнел и покачал головой.
- Но я же видел тебя с гитарой, - удивился я.
- Украли.
- Сайго, - крикнул Такеши, - присмотри за баром.
- Да-да.
- Такеши исчез в комнате за стенкой и вернулся с акустической гитарой. Она выглядела еще более потрепанной, чем предыдущая, но зато все струны были на месте. Он протянул ее Хирате. Парень замешкался, но Такеши ободряюще кивнул. Хирата держал гитару так, будто это предмет культа. Я не припомню, чтобы даже детей держали также бережно.
- Здесь она только пыль собирает, - сказал Такеши. - Она твоя, но при одном условии: пообещай, что будешь играть каждый день.
Хирата часто закивал.
~~~
На следующей неделе ко мне приехали родители. Мама привезла с собой столько соевых продуктов, цунды и тому подобного, что я не знал, куда их складывать.
- И как ты можешь так жить? - сказала она, оказавшись в комнате размером в четыре с половиной татами. - Это катастрофа.
- Я здесь только сплю.
- Только спишь, - повторила она. - Да, жить здесь точно нельзя. Я видела крыс, которые живут лучше. Ты вообще ешь?
Я кивнул.
- Похоже, нет. Ты только посмотри на него, - она обратилась к отцу. Тот посмотрел на меня.
- Давай, я что-нибудь приготовлю.
Мама открыла шкаф и обнаружила последний пакетик лапши быстрого приготовления.
- Если бы мы приехали на десять минут позже, ты бы уже умер с голоду. Нужно срочно в магазин.
Покинув комнату, я испытал облегчение, как, впрочем, и мама. Обследование же моего тихого пригородного района облегчения не принесло. Запахи, кстати, ее не особо волновали – я вспомнил ее предостережение по поводу Токио перед отъездом. А вот выбор продуктов в местном магазине не впечатлил, цены тоже не порадовали, но она все же нашла все необходимое для приготовления никуяги. Ничего вкуснее этого тушеного с картошкой и луком мяса я не ел уже несколько лет.
Наутро я слег с пищевым отравлением. Следующими бессонными ночами бредил и жалел, что не спросил у Мицуко ее номер. Я грезил, как она записывает на бумаге последовательность цифр, но каждый раз, когда пытался их разглядеть, они растворялись. У Хираты телефона вообще не было.
Снова почувствовав себя человеком, я сразу же наведался в караоке-бар. Никого из них там не было. Подождал минут сорок пять и понял, что вряд ли мне сегодня повезет. Я стал бродить по Кабуки-тё в поисках знаков. Сделав несколько кругов, заметил, что на меня обратили внимание промоутеры, раздающие листовки с рекламой мейдо-кафе, борделей, хостес-клубов и “соуплендов”. Я отмахнулся. Вдруг ночь разорвал раскатистый хохот – это две официантки-хостес вышли из дверей заведения. За ними увязались несколько туристов средних лет. С виду немцы. Низкорослый толстячок никак не унимался, набиваясь на поцелуй одной из дам. Каждая такая попытка заканчивалась взрывом смеха. Однако после нового отказа он становился настойчивее. Да и друзья подбадривали. В бар, откуда они вышли, нырнули две молодые девушки, это тут же заметили туристы. Две хостес постарше закурили.
Я вымотался и чувствовал, что еще не до конца оправился от болезни. Поэтому решил поехать домой. Проверил телефон – пол первого ночи. Метро уже закрыто. Оставалось найти круглосуточное интернет-кафе и дожидаться утра. Наивно было полагать, что есть хоть малейший шанс встретить Мицуко, если продолжу слоняться по Кабуки-тё. У немца, добивающегося любви официантки, шансов было куда больше. Я готов был признать поражение.
Вдруг из темного угла до моего слуха донеслись знакомые голоса. Цоя и Хираты.
Точнее Цоя в исполнении Хираты.
В обшарпанном, плохо освещенном баре, на импровизированной сцене горланил Хирата. Его волосы были уложены как у Цоя, он отчаянно бренчал на пыльной старой гитаре, подаренной Такеши. Позже он рассказал, что тогда, в караоке, мы слышали “Закрой за мной дверь, я ухожу”.
Я вошел, занял свободный стул за барной стойкой и тут же заметил знакомую теплую улыбку Мицуко. Она сидела на два стула ближе к сцене. Среди мрачных и суровых посетителей она казалась не к месту, но ее это ничуть не беспокоило. Простая облегающая блузка красного цвета, юбка, черное тряпичное ожерелье с увесистым перламутровым камнем - она выглядела даже милее, чем в нашу первую встречу. Похоже, она недавно подстриглась.
Тут я понял, что между нами сидит Круглолицый. Он повернулся ко мне и представился – Ёширо. Видимо, они были вместе, и еще двоих с ними я тоже видел впервые.
Когда Хирата закончил, Мицуко и Ёширо аплодировали стоя.
Мицуко повернулась ко мне и улыбнулась.
- Ты пришел.
Я кивнул в ответ.
- Это Манами-чан, - сказала она, представляя симпатичную девушку справа, - а рядом с ней Шин-кун.
У Манами было умное лицо. Готов поспорить, отличница, староста класса. Шин же таращился вокруг, словно не выходил в люди уже очень давно, а то и вообще никогда. Молчаливость Хираты была, можно сказать, медитативна, а вот Шину явно было не по себе. Он закрылся ото всех, и мне то и дело казалось, что он забывает моргать и даже дышать.
Присоединившись к нам в баре, Хирата вообще никак не отреагировал на мое присутствие.
Сцена была пуста, из колонок звучала музыка.
- Недешевое место.
Ёширо напряженно разглядывал свой стакан, словно хотел обвинить в дороговизне сам коктейль. Пачка “Echoes”, которую он достал из кармана рубашки, оказалась пуста – еще одно разочарование.
- Да везде дорого, - отозвалась Манами.
Ёширо глянул на нее из-под бровей.
- Ты же ничего не заказывала.
- Так ведь дорого.
- А я думал, ты угощаешь.
- Я? - Манами указала на себя пальцем.
- Можем пойти ко мне, - Хирата достал связку ключей.
- К тебе? - удивленно переспросил я.
- Не прошло и десяти минут, как мы оказались в баре Такеши. Хирата отпер дверь и провел нас с заднего входа в пустую комнату – из мебели здесь был только деревянный столик, на полу матрас.
- Такеши-сан не может мне предложить оплату за помощь в баре, но зато разрешает мне здесь жить. Еда и пиво за счет заведения.
Хирата сбегал в ресторан и вернулся, неся по три бутылки пива в каждой руке.
- Это лучшее, что когда- либо со мной случалось, - сказал Ёширо, опускаясь на циновку.
Хирата протянул мне пиво.
- Можно кое-что посмотреть на твоем телефоне?
- Конечно.
Вскоре в маленькой комнатке заиграли песни Цоя. Хирата сообщил, что та, что звучала сейчас, называется “Весна.” Не скажу, что мне нравилась его музыка, но мелодия расслабляла и успокаивала. Я даже почувствовал себя счастливым. Ни работы, ни начальника, ни счетов, ни проблем. Казалось, все были счастливы, кроме самой этой душной и тесной комнаты.
Мицуко села на пол рядом с Ёширо.
- Как здорово, правда?
Я кивнул.
- Что-то я так много выпила, не припомню за собой такого, - она хихикнула.
- Мицуко-чан, кем ты работаешь?
- А какая у тебя группа крови? - спросила она.
- У меня? - переспросил я.
Она кивнула.
- Вторая. А у тебя?
- У Хираты должна быть первая. Тебе не кажется?
- Кем ты работаешь, Мицуко-чан? - спросил я снова.
- Секретарем.
- Отвечаешь на звонки, передаешь сообщения, ведешь учет, так?
- Да, что-то в этом роде.
Я воображал себе, кем бы она могла быть, и как раз видел ее на такой позиции, где требовались организованность и толковость. Да, все сходится. Но вот склонность ходить по барам в Кабуки-тё и тусоваться со странными парнями типа Хираты никак не вписывается в ее образ.
- Что ты учила в универе? - спросил я.
- Историю европейской культуры.
- Да ладно!
Я, конечно, знал, кто такие Пикассо и Леонардо да Винчи. Но если меня расспросить про художественные стили, названия периодов и кто за кем идет, я поплыву.
- Ты бывала в Европе?
Она отрицательно покрутила головой и пригубила пиво.
Она может говорить о чем угодно, а я буду с радостью слушать. Чернила какой марки ты используешь? Какую самую большую собаку ты видела? Поведай мне свои мысли по поводу благоустройства тротуаров, Мицуко. Она заметила, что я смотрю на нее дольше, чем следует.
Мицуко. Я влюблен.
Только вот что лично я мог бы ей предложить, типа того, как Хирата предложил всем нам музыку Цоя?
Я заморгал. Дверь открылась и в бар проворно вошел очень прилично одетый незнакомец на год или два старше меня. Он не отрывался от экрана телефона. Улыбался так, будто репетировал роль перед зеркалом, и стрижка была явно не из дешевых. Очевидно, он тратит немало времени на свой внешний вид.
Завидев его, Мицуко просияла, вскочила на ноги и бросилась в его объятия.
Затем она повернулась ко всем нам.
- Знакомьтесь, это мой бойфренд Кен.
Кен указал на мою шляпу.
- Болеешь за “Ракутен Иглз?”
Я кивнул.
- Я знаком с Масахиро Танакой. На прошлой неделе обедали вместе.
- Ну хватит уже всем об этом рассказывать, - сказала Мацуко.
- Да ладно, - парировал Кен, - парень фанат “Иглз.” Наверняка кайфует от этого.
Я еще раз кивнул.
- Вот видишь! - Кен крепко обнял Мицуко. - Когда мы обедали с ним второй раз, в ресторан зашли несколько девочек из Момойро Кловер Зед. Было весело. Танака их большой поклонник.
- Хорошо, наверное, работать в рекламном агентстве, - сказала Мицуко.
- А где ты работаешь? - обратился ко мне Кен.
- Я…
- Человек-банан! - внезапно переключившись на Ёширо, воскликнул Кен.
Брови у Ёширо тут же поползли на лоб.
- А?
- Человек-банан! Ты очень похож на того парня, - я предположил, что Кен имеет в виду популярный комедийный дуэт.
- Шитара-сан?
- Нет, чувак. Не тот, который симпатичный.
- Тогда Химара-сан?
- Да, - сказал кен, - этот толстячок.
- У Ёширо-сан даже прическа такая же! - Минами засмеялась.
Ёширо покраснел от унижения и вышел вон из комнаты.
Кен показал на мой телефон.
- Что за музыка?
- Это Цой, - ответила Мицуко.
- И что же это за Цой такой?
- Мы его здесь слушаем, - сказала Мицуко.
Кен поморщился.
- Я бы лучше послушал что-нибудь понятное. Что не так, например, с AKB48?
- Попса, полная фигня, - тихо прокомментировал Хирата.
Манами сложила руки на груди.
- Я обожаю AKB48.
- У них клипы интересные, - сказал Кен.
- Есть видео, где девушки залезают все вместе в ванну, - Шин первый раз за весь вечер подал голос, но никто так и не понял, одобряет он поведение бедных девушек в клипе или испытывает к ним отвращение.
- Хвостик и заколка! - пропела Манами, - Люблю эту песню.
Тогда решено, - подытожил Кен, - давайте поставим музыку, которая нравится здесь всем.
Оказалось, Кен способен говорить о себе любимом даже больше, чем Хирата – о Цое. Обсуждение бейсбола – вроде бы моя тема – становилось невыносимым, когда начинал вещать Кен. Несмотря ни на что, у Хираты было хорошо, и еще хорошо было переживать влюбленность. Даже наличие бойфренда не повлияло на мои чувства к Мицуко. Просто хотелось быть с ней рядом.
Наверное, это странно, но дома я почувствовал неловкость, когда мастурбировал, думая о ней. Я пытался представить Мицуко голой, но вместо этого воображение рисовало, как мы гуляем вдвоем где-то в парке, возможно за границей.
Тянуться к ней и брать за руку было волнительно и в то же время пугающе.
Комната Хираты словно существовала в отдельной реальности, созданной специально для нас. Где-то за пределами Кабуки-тё. Даже не в Токио. Здесь пиво было вкуснее, а музыка Цоя звучала возвышеннее, чем в любом из промозглых баров пососедству.
Даже следующие несколько дней на работе не испортили мне настроение.
- Ты недобросовестно относишься к своим задачам, все делаешь спустя рукава, - увещевал меня начальник. - Ты должен исправиться.
- Слушаюсь!
Его нападки не могли больше до меня не дотянуться. Я был счастлив. Счастлив, потому что комната Хираты всегда была для меня открыта. На неделе там было по большей части тихо, только Ёширо и Шин изредка наведывались. А вот в выходные собирались все. Иногда даже появлялись новые лица, но они не задерживались. Мы свято берегли это место для себя, и Хирата, надо отдать ему должное, никогда не возражал, если кто-то из нас являлся без предупреждения.
Однажды я застал там Хирату и Шина за просмотром фильма на ноутбуке. Естественно, в главной роли Виктор Цой.
- Что за фильм? - спросил я.
Глаза Хираты были прикованы к экрану, он молчал.
- Игла, - ответил Шин.
- Хороший?
Я присел на циновку возле него. Сюжет был достаточно прямолинеен: Цой вершит правосудие над бандой головорезов, продавших его подруге наркотики. Он то и дело надирает им задницы в многочисленных и не слишком даже безвкусно срежиссированных сценах единоборств. Концовка, однако, производила самое сильное впечатление: Цой идет ночью по улице, падает снег, к нему подходит мужчина и просит закурить. Цой разворачивается с готовностью дать сигарету, мужчина пыряет его ножом в живот и уходит. В завершении играет “Группа крови” – самая популярная его песня. Рана кровоточит, Цой встает, закуривает и уходит в ночь, постепенно растворяясь во мгле и падающем снеге. Непонятно, выживет ли он.
- Вот как я хочу умереть, - сказал Хирата.
~~~
Однажды вечером, когда все собрались у Хираты, он взял гитару и начал бренчать и петь. Это происходило так часто, что мы почти не обращали внимания. Регулярно выступая перед посетителями, он казался неотъемлемым элементом бара Такеши. Сегодняшняя песня была хоть и меланхоличная, но все же несла в себе нотки оптимизма. Голос Хираты впечатлял сильнее, чем его игра на гитаре. У парня действительно получалось петь, да еще и на иностранном языке. Все выпивали и говорили о своем, а я просто сидел и слушал.
Когда он закончил, я спросил.
- А о чем эта?
- О далеком, далеком месте, где нет никаких забот.
- Ты веришь, что такое место существует?
- Ну, Цой пел об этом, - Хирата поднес сигарету к губам.
- Хирата-кун, сказала Манами, - не двигайся!
Мы все замерли, она сделала снимок.
- Тебе очень идет эта поза, - сказала она.
- Как у Цоя? - спросил Хирата.
Манами широко улыбнулась.
- Один в один.
- Сиди так всегда и мы будем видеть в тебе Цоя, - сказала Мицуко.
Ёширо пьянел с пол-бутылки пива, но никогда почти на этом не останавливался. В подпитии он был далеко не занудный, но, думаю, этого никто никогда не замечал, включая его самого, пока он не стал проводить время с нами. После трех порций пива краснел и начинал потеть, Ёширо – белый воротничок исчезал до утра, и его место занимал Ёширо – пьяный герой. Мне приятно думать, что наша компания стала для него “тихой гаванью,” где он может вести себя, как хочет, и никто его не осуждает. Недавно он даже решился изменить прическу, но, боюсь, неудачно.
Он неожиданно рванул в мою сторону и расплескал пиво себе на рубашку.
- Знаешь, когда я познакомился с Шином, подумал, что он серийный убийца.
Я фыркнул от смеха.
- Да ты что!
- И сейчас, когда я узнал его поближе, - продолжил Ёширо, - понимаю, что был прав на все сто.
- Откуда такая уверенность?
- Ито-сан больше не заходит в бар к Такеши-сан, - сказал Ёширо, брызгая слюной. - Она заходила сюда после работы одиннадцать дней подряд, ни разу не пропустила. Но как только здесь появился Шин, она пропала. С тех пор я ее не видел.
- Правдоподобная теория, - кивнул я в ответ.
Ёширо вытащил пачку “Echoes” и закурил, не предложив мне сигарету.
- Хочу тебя кое о чем спросить, Тахакиро.
- Слушаю.
- Слушаешь?
- Да.
- Это касается одной девушки.
Я машинально нашел взглядом Мицуко. Она не сводила глаз с Кена, который все говорил, говорил и говорил.
- У нее есть бойфренд, - сказал я, - как видишь.
Лицо Ёширо моментально погрустнело.
- Бойфренд?
- Да, он же постоянно тут ошивается.
- Здесь?
Я незаметно ткнул пальцем в сторону Кена.
- Да, нет, - выпалил Ёширо, но потом наклонился ко мне и заговорил тише, - я имею в виду Манами-чан.
По правде говоря, Манами совсем вылетела у меня из головы.
- Манами-чан? Не думал, что она тебе нравится.
- Что? Погоди. Она что-нибудь тебе обо мне говорила?
- Нет-нет, - я закрутил головой, - Я просто о ней даже не подумал.
- Хорошо, - я не хочу, чтобы ты о ней думал, она нравится мне. Очень.
- Так чего же ты ждешь? - сказал я. - Действуй.
- Действовать? Понял.
Он громко втянул носом воздух и отпил из стакана.
- А я ведь понятия не имею, что ей сказать. Все, о чем ни подумаю, звучит как-то глупо. А теперь она еще уверена, что я похож на Химуру-сана.
- Ага, - сказал я.
- А ты заметил, что она почти не пьет? - сказал Ёширо. - Сначала я думал, что, если выпью побольше, мне будет легче с ней заговорить. Но этот план провалился. Она никогда не смеется над моими шутками.
- А почему бы тебе просто не признаться ей в своих чувствах?
Он уставился на меня.
- Ты совсем идиот, да?
Кен начинал лапать Мицуко, а та хихикала на всю комнату.
Я оставил Ёширо одного и подошел к Хирате, который сегодня выглядел особенно мрачно.
- Тебя что-то беспокоит? - спросил я.
- Я в Японии.
- Да, - сказал я, не понимая к чему он клонит, - Я тоже. И Ёширо.
- А должен быть в России.
- В России?
- Да, в России. Здесь не ценят музыку Цоя, да и вообще не ценят музыку, раз уж на то пошло. Чтобы почувствовать ее, ощутить по-настоящему, я должен поехать в Россию.
- А деньги у тебя на это есть?
- Сейчас нет. Но я могу спать по два часа. Такеши-сан мне платить не может, но если я найду себе подработку еще в паре мест, то за пять месяцев смогу скопить на поездку.
- Гениальная идея! - Ёширо кивнул, глядя на Хирату, потом обратился к нам - Вы слышали? Мы едем в Россию!
Служебная комната в ресторане Такеши наполнилась одобрительным гулом. Ёширо пошутил, но всем идея пришлась по душе. По крайней мере, в тот момент наша маленькая компания ликовала.
Заиграла знакомая всем нам песня Цоя – незамысловатые барабаны, бодрый ритм, цепляющий гитарный риф. Мне не особо нравились его медляки и вещи среднего темпа, они казались в лучшем случае мрачными. Но эта мелодия была ничего. Затягивала. Даже вызывала привыкание. Не говоря уж о том, что под нее можно было танцевать.
Мы затянули припев: “Видели ночь, гуляли всю ночь до утраааааааааа!”
Хирата перевел его для нас.
“Видели” значит испытывали, были частью, а “гуляли” значит тусовались или шлялись по улицам. В общем, текст был про то, как кто-то хорошо провел время.
От глухой ритмичной бочки у всех пожилых клиентов Такеши должна была бы уже разболеться голова, но нам было все равно. Мы беззаботно прыгали и раскачивались под музыку, а Ёширо расплескивал при этом пиво на гостей.
Слушали на повторе до самого утра.
|
|
