Перевод с испанского Сергея Батонова

ИЗ КНИГИ «ОБИХОДНЫЕ ВОЛЕНИЯ» (VOLUNTADES COTIDIANAS, 2015):

Я – КОРОЛЕВА

 

Я – та, из чьего истока рождаются все
мгновения.

С утра и до ночи, от холодка
до жары полевой – я та.

Я – та и все те лепестки, что цветочным покровом своим
укрывают больных.

Но этой ночью беглых имён,
и тревог заарканенных,
и пролившихся на алтари чаш воды,
я – королева, которой неведомое дано открыть,
мне время подвластно и знаки,
из сини до самого неба я изливаюсь фонтаном.

Я – это она и именем королевы провозглашаю открытой
Вселенную.

 

ЛЕТНЕЕ СОЛНЦЕСТОЯНИЕ

 

Посвящается Федерико Диасу Гранадосу

Лето как ребенок – так и сыплются вопросы –
Почему баркасы светятся у пристани;
Благодарная ему, ответами заполнила
Столько строк уже, не знаю только, верны ли,
Когда вслух читая стихи Оспины*,
Представляли многоликость лунных образов.

Знали наши предки замечательно,
Как сближает чашка кофе, хлеб крупитчатый,
Будто вместе родились стихотворенья наши.
Словно мы словами лепим краски,
Тканные различными руками,
А поэту все они на равных.
И вопрос само собой возник созвучно,
Пробужденью бугенвиллий сходный:
Что ты видишь из окна на побеленной
Книжечки стихотворений кладке?
Переменчив цвет моих зрачков – меняется
Под воздействием мгновений, собеседников
(был оливков, когда это спрашивал) –
Вот и розу пылкую близ нас приметила,
И тогда между окошечком и кузницей
Ты заговорил, стихи роняя складно,
О тех башнях, что вдруг были атакованы,
И о черном парасоле, разрисованном
Кошелёчками нью-йоркскими,
Из которых в пустоту ключи-монеты падали.

Объяснить ли верою в порядочность
Или сроком жизни розы малым,
До океана если тыща метров,
Или тем, что, все узнав, погибнет вестник,
Миссию свою исполнив,
Но, старание вложив, меж строк нашла
Под побелкою твоих метафор
Всю плантаций радость тростника,
Пусть одни скелеты сахарные там остались.

После ритуалы странствия: твои руки, моя талия,
Изучают губы роз бутоны: приоткрылись ли
В диковинном саду. Как всё заученно.

Мне неведомо, свет ли июня безмерный
Исцеляет от чар обаяния
Коэтца́лана плоскогорий
Розы те, что сжигаемы солнцем,
Так и те, что, пожара спасаясь,
В пропасть падают своевольно,
С этих пор будут знать, сколь непрочны
Совершенных стихов основанья,
Мексиканская дробь хлопков
В густо-синей**, печенной вручную коврижке.

_________________
* Уильям Оспина, колумбийский поэт, писатель и эссеист (род. в 1954).
** Лепешки из пурпурного маиса в Мексике пекут к празднику.

 

УСУМАСИНТА

Не выходит луна из дома.

Своего отраженья в ловушку попала, поцелуями
покрывает луна, на колени склонившись, треклятое пламя.

Луне в пальцы колючки впились.

Злое море луну проглотило и приливом
извергло гальку и рыбы.

Луна на причалах кресты живые зашвартовала.

Уже не рыдает луна, только бродит,
лишь глаза блестят, как у мертвых.

 

ЖЕНЩИНА В ПОЕЗДЕ

 

Мы выспростались из перчаток
как из вагона
пассажир нежданный

В купе улыбок горечь
что пеленала окна
обнаженность выверяла
наших взглядов

зеленый чай обитель представлял
иль рыбку золотую
в аквариуме алом твоих губ

я в спешке не сумела тебя нарисовать
и упустила цвет всех слов твоих запаса

 

ПОДГОНЯЕТ РУТИНА К ОТПЛЫТИЮ

 

Греческий алфавит
первозданной расцветки
исчезает как день туманный
в море Эгея под пристальным взором
плечистого морехода.

Посреди уравнений, улыбок,
отмеченных галльским акцентом
недавнего стипендиата
грамотейки растение белое
модную поглощает программу,
вцепившись корнями
в изношенный коврик
юности выхолощенной,
напичканной знаками математики.

В коридорчике, до столовой ведущем,
прилипчивый звук повторяется лживый:
здравствуйте, здравствуйте.

Прояснить горизонт уповают
изделия замечательные,
пароли соленые,
сирены всё дальше, господствуют карты.

Плыву, обольщаясь,
а ненасытные
птицы рутины
залетают в брешь отчуждения –
неизменно она меня настигает...

 

КАРАНДАШАМИ ЯРКИМИ

День новый родился, и свет явился,
конвертами я обложилась в редких марках,
неясные написаны их строчки карандашами были яркими.

И оказалось, что больна неисправимо волнами,
морскими байками о юных капитанах,
чьим бригантинам и туман морской покорен.

Как я жалела рыб лазурно-синих
и алых, что на удочку попались,
обмануты треклятою наживкой.

Попались в сети, пленницы растущей
луны, своим вниманием абсурдным
вы лодку затопили.

Тогда на мостике кормы из-за штурвала
сверкнул огнем пирата глаз угрюмый:
Джон Сильвер мне подмигивал развязно.

Дамаск в его брючинах отразился,
а его крюк –
конструкция из пальцев посинелых
пронзил мне сердце посредине океана.

 

КРЕДО

Верю в себя, словно ночь

в порождаемые ею тени

Верю, как будто из тишины они,
словно рыбы повисли

Верю, как будто всё – это туча,
из которой буря – контуром, 

Только точного нет ничего – ни теней,
ни рыб, ни безмолвья –
обиходные это всего лишь воления

 

ИЗ КНИГИ «ГОРОДА, В КОТОРЫХ ОБИТАЮ» (CIUDADES QUE HABITO, 2018):

ОБНАЖЕННАЯ

Стою перед зеркалом,
поцелуй, которого не было, вспоминая
отделяя в губах
поцелуи твои
от тех, что другие оставили.

Пробегаю по телу до бедер,
твое отражение вижу в ртути,
там разгуливает образ паучий,
ваза крошечная осторожна.

Приглашает время: я отвергаю,
часы подбирают удары сердца,
стрелок ход управляется ладом песен,
и безмерное в зрачках застывает.

Муравьи туда-сюда снуют неутомимо,
стол накрыт им – как не побродяжить?
Одолеют тысячи препятствий
ради сахарной утерянной крупинки.

Будто спутник я, лишенный связи,
яму черную предвижу, настигает
и глотает навека:
я пропадаю!      

 

СТУПЕНИ

Измерит

                  боль
величину
всей слепоты умерших
и в безднах внутренних рассеянного света.

Солнце
всех городов
где я родилась или ночевала
греет
бабочек-подёнок перед смертью.

Шипами бугенвиллии
луну пытаются поддеть
с вершины.

Как видится там наверху
что происходит здесь, судить
не мне,
давно уже
мне не видны
ступени.

 

ИЗ КНИГИ «НАДГРОБИЯ НА КАЖДЫЙ ЧАС ДНЯ» (LAUDES PARA CUALQUIER HORA DEL DÍA, 2020):

***
Сгустились в будущем часы святые, и мирты блеклые, погибшие мечты, залатанные времени иглой священной, словно плева, которая, утрачена однажды, вовек уж не вернется. Но в делах свирепых безжалостно одерживают верх злодеи, тогда как остальные не вынимают кос – ведь бесполезно наносить удары ветру.

***
Как о свете ночь узнаёт? Как вам, тени, понять потрясенье, что рождаете в детской душе?
Как вдоль времени странствует зло, не унимая восход свой трухлявый? Вероятно, не в солнце причина, не в светильнике, что зажжет, исполняя обет свой, разбойник. А в пристанище столь очевидном, что с каждой зарёю открывает Господа взор.

***
Неплохо было б единицы страха уразуметь, уметь исчислить их хотя бы в метрах пыток, в литрах насилия. Быть может, в световых годах. В золотниках вакцин, а может, в человекокойках операционных, в пентаграмм высоких нотах на свежем воздухе. По мнению ученых, уметь измерить что-либо даёт контроль над этим, на континенты позволяя его разрезать и заново собрать как Франкенштейна, продать публично и прервать, коль возрастает. Вот так и справимся со страхом.

***
Посреди комичного и трагедии обитают крылья Икара. Там ночует бесстрашие, и полёт заразительный, и наивность игривая, и решимость воздушная, и конструкторское недомыслие. Обитают там и характеры цирка: безголосые птицы без оперенья, стервятники, бич слабейшего, квак слоновий, чернота горизонта, зов преисподних.

***
Всё даёт нам Господь: света двоякость и химзаводов заражённую воду, таверны, училища для военных и детсады. Он даровал нам ядовитые травы, пробужденье вулканов, озон грозы. И научил нас ясной молитве, законам пустыни и джунглей. Взгляд нашей матери, в небеса восходящей, нам открывает.

***
Дни пробел запасают в своем звучанье, слышно душевные муки в их аромате, а в их вкусе – нечто чердачное, видно, что солнце не балует их расчалки. Дни недели пытаются соединиться, как змеи в настольной игре: с понедельника скачешь на воскресенье, вторник или четверг. От субботы опять к четвергу переходишь, и не имеет значенья, кровать ли заправить или пройтись по ладоням мылом насущным, что днесь нам дается. Среды темницею стали невыносимой с этим бренчаньем неразличимым часов, что не в силах уже минут измененье расчислить.

***
В конце двадцать первого этого века припомнят, что в самом его начале старикам омрачили объятия. Старики двадцать первого века растеряли привычку улыбкой делиться (на стол выставляя кувшин ею полный). Вот и баночный кислород, будто яд, запрещен был для них безусловно. Их от смерти дурной защитили (так чиновники полагали), и указом таким в полной мере покончили с ними.

***
С колокольным звоном каждым темное сердце металлов дрожит, когда проезжает карета, в которой смерть распласталась, и ласточек петли в зрачке у пчёлки шепчущей влиты, уж больше кладбищенский мёд не доведется ей выпить. Незабудок кресты, голубеющие век от века, именами своими запечатлеют калитки, и невинную жертву принесет склеп старинный, никак не решится туника грудь прикрыть смерти.

***
В одиночестве, утопая в безмерном безмолвия континенте, зараженные ужас хранят в глубине своих тел, окуривают постель, промывают легкие, дезинфицируют память клеточную. Вода – вот праща Голиафа супротив врага современности: мыть и мыть, без конца отмывать, пока лоб короны не будет разбит.

***
Господь читает на наших страницах точность пророчества каждого, и природой нам данные клетки исполняют невольную волю. Кротость времени – вот пристанище эр, веков и секунд. Дождь и звезды, провидца пророчество истребляют слова пустыни – часы извечного. Смерть, радость жизни былая, отсутствие времени – не изменяются, чем ты не меряй их – днем иль столетием.









_________________________________________

Об авторе: ЛИЛИЯ РАМИРЕС КАРРЕРА

Родилась в 1948 г. в городе Орисаба (Мексика). Окончила университет штата Веракрус (Мексика) по специальности инженер-химик. С 2010 г. колумнист газеты «Эль Мундо де Орисаба». Автор десяти поэтических сборников и четырех книг прозы (рассказы и эссе), лауреат национальной поэтической премии им. Рохелио Тревиньо (2020) за сборник стихотворений «Надгробия на каждый час дня». Произведения Л. Рамирес публиковались в Аргентине, Испании и Мексике, в России – в литературной газете Архангельской области (в переводе Сергея Батонова).




_________________________________________

Переводчик: СЕРГЕЙ БАТОНОВ

Переводчик, издатель. Родился в 1960 г. в Москве, в 1982 г. окончил МГИМО. Работает с испанским и английским языками. В издательстве «Серебряные нити» переводил с английского книги по философии, а также по истории и культуре Востока. В 1998 г. перевёл «Дао дэ цзин», воспользовавшись англоязычной версией Р. Блэкни. Получившаяся книга «Учение о Пути и Благой Силе» неоднократно переиздавалась. В 2009–2011 гг. участвовал в проекте альтернативных переводов хайку «Версии». Прожив десять лет в Перу и четыре года на Кубе, увлёкся латиноамериканской поэзией. Переводы Сергея Батонова публиковались в «Плавучем мосте», литературной газете Архангельской области «Графоман» и на поэтическом портале Prosodia. В настоящее время главный редактор издательства «Серебряные нити», инициатор серии «Цех поэтов», в рамках которой вышли сборники Яна Кунтура «Дождевой бубен», Ольги Горицкой «Камни и птицы», Александра Рудта «Прислушиваясь к сентябрю».