Шинейд Моррисси. ВНУТРИ ВОЛШЕБНИКА

Редактор: Юрий Серебрянский





Шинейд Моррисси (р. 1972) – североирландская поэтесса, автор шести книг стихов, доктор философии в Тринити-колледже, национальный поэт-лауреат Северной Ирландии, лауреат премий Т. С. Элиота (за книгу «Параллакс», 2013) и Forward Prize (за книгу «На земле», 2017).
Стихотворения Моррисси, представленные в переводах, написаны для новой книги, центральной темой которой, по словам автора, станет исследование религиозных культов и различных фанатичных верований.

Каждый текст подборки построен вокруг некоторого историко-культурного сюжета и потому требует краткого комментария.

«Здешние правила» представляют собой монолог члена некоего христианского культа.

«Внутри Волшебника» – пересказ начальной сцены фильма «Волшебник страны Оз» в форме экстатического пророчества с отсылками к серии пыльных бурь, происходивших в прериях США в 1930-х и известных под названием «Пыльный котел».

«Силэнд» – монолог правителя квазигосударства под названием Княжество Силэнд, провозглашённого в 1967 году отставным майором Пэдди Роем Бейтсом, располагающегося на морской платформе в Северном море в 10 километрах от британского побережья.

«Стальная храмина» – тоже монолог, но «Плимутского брата», члена консервативно-протестантской религиозной группы, молящегося в помещении из тонкого металла, чтобы быть ближе к богу, и вместе с тем страшащегося его гнева.

«Перевязка для Эмили Дэвидсон» – развернутая эпитафия на смерть знаменитой суфражистки, бросившейся в 1913 году под ноги коню на Дерби в Эпсоме и ставшей первым человеком, чья гибель была запечатлена на кинохронику.

В основе «Итальянской часовни» лежит исторический сюжет об итальянских военнопленных на одном из шотландских Оркнейских островов, привезённых сюда в 1943 году для постройки Барьеров Черчилля. Пленным было выделено помещение для молитвы в т. н. бараках Ниссена, где они из подручных материалов вскоре выстроили католическую часовню.

В стихотворении «Что Па видел у Бендеров» речь идёт о (полумифическом) сюжете, когда отец американской писательницы Лоры Инглз Уайлдер, известной серией детских книг «Маленький домик в прериях», остановился напоить лошадей возле лавки Кровавых Бендеров, семьи серийных убийц, промышлявших тогда в штате Канзас.

И, наконец, рассказчик «Солнцестояния» – член одного из религиозных движений «Нью-эйдж», живущий в секте-общине 1980-х. Почти все стихотворения подборки прежде не публиковались – ни в оригинале, ни в переводе.



ЗДЕШНИЕ ПРАВИЛА

1.
Проходи. Располагайся.
Дэйв нам всё объяснил.

2.
Положи телефон в корзинку –
мы о нём позаботимся.

Хорошо.

Мы хотим, чтобы ничто не мешало связи с Богом.

3.
Это кухня. Кто готовит, тот и
моет посуду. Мы зовём это «Служить Матушкой».
Мужчины едят первыми, сперва подаём им.

Сейчас они заняты стрельбой по мишеням.

4.
А это Исповедальня.
Если захочешь чем-то поделиться.
Мы выслушиваем молча.

5.
Мы передаём Дэйву
Дэйв передаёт Богу
то есть через Дэйва передаём Богу
Дэйв-Бог – Бог в нас
и Бог, что в нас – Бог для Дэйва –

Мы никогда ни от чего не бежим.

От каждого по способностям –
Не переживай. Мы научим.

6.
Машины в округе не шумят.
Вороны иногда каркают,
но ты привыкнешь.

По воскресеньям мы делимся друг с другом одеждой –
Дэйв выбирает, кто чью
будет носить обувь.

7.
Здесь Сестринская спальня.
Знаю. Облегчение.
Я чувствовала себя также.
Много лет назад.

8.
Дэйв говорит, сердце есть игла;
если начистить свою жизнь,
подобно точильному камню,
сумеешь пронзить что угодно.

9.
Он скоро вернётся.

Хотела бы я снова пережить свою
Церемонию воздержания.

10.
Как и все мы,
ты проделала тяжёлый путь, дабы отныне
обрести спасение.



ВНУТРИ ВОЛШЕБНИКА

Воистину так было. Голод снаружи пронзал дымными пальцами
аккурат соседские угодья, усмирён был облупившийся диск
земной глади, столь плоской до горизонта, где ни встань
и откуда ни посмотри – образуется круг. Прах к праху:
изничтожены травы, усохла скотина, благодатный гомон
поутру к завтраку, звон тарелок – всё пожрано ветром.
Власти толкуют, мол, настала пора ураганов, но мы-то знаем.

Ибо скоро тогда воспарят наши дома, воспарят наши крыши,
и всякая постройка будет разбита в щепки? Ибо на всякое
ваше толкование у нас отыщется толкование получше.
Пока Тотошка лаял и носился от окошка к окошку, тощие свиньи
расселись внизу, уставившись на исчезающую притолоку
единственного их дома, а мы глядели вниз, будто из дирижабля,
на пыльное бедствие отверстой земли, как она бешено отчаливает –

соберёт пшеницу Свою в житницу, а солому сожжёт огнём неугасимым.
И подобны нам были они, Святые, в воронёных плетёных
одеждах и сандалиях, стояли блистающими рядами. Если б вам
довелось, как нам, видеть их лица, вы бы стали вовсе неустрашимы.
Потом мы принесли с собой на землю цвет небесный, столь
яркий, несокрушимый, трудясь подневно мы его хранили, вроде
талисмана, заговора – как дерево желаний, фильм, только взаправду.



СИЛЭНД

Знаю все цвета моря: грязно-болотный, смоляной, илистый, багряный.
Плещется оно у опор, многогубое, но столь неспешно поглощающее,
что скорей акулы меня растерзают, норами испещрят безглазые
костяные черви-оседаксы, чем падёт сие Королевство…
Оплот сердца моего, оплот моего стального упорства,
где всякий миг – обведённый, дарованный, освещённый,
и единственно-возможный – приближает Судный день.

Море-прачка развешивает туманы, как постиранные простыни.
Корабликами вдалеке дельфины. Сделал свою жену Принцессой,
но она редко навещает. Дивно блестят у неё зубы, она любит
фотографироваться. Облака. Шлейф самолёта. Звёзды.
E Mare Libertas*. Терзаюсь над наследством, точно Генрих.
Даже батарейная палуба воняет свободой – ни клочка
суши с проржавелой смотровой не видно. Восход, закат,

восход, закат: дни добродушно распускаются лепестками
своих двойников: обед в походном котелке, правление, изучение
горизонта, сон, столь крепкий, безликий, что поутру возвращаюсь
к заводским настройкам. Флаг самой маленькой в мире страны
хлопает на ветру, а я мечтаю о своей футбольной команде.
Когда меня потряхивает над контуром вертолётной площадки,
над уменьшающимися кружками, ощущаю счастье.

* Гимн квазигосударства Силэнд (лат. «Из моря - свобода»).



СТАЛЬНАЯ ХРАМИНА

Добротная крыша
из тонкого листа металла,
потому Господь рядом
будто трепет будто
дрожь обращает грозы
Вестником Божьим
когда дождит Господь
барабанит пальцами
когда снег Он стрижёт нас
синих и бездыханных

Ни кирпичей ни брёвен
дабы укрыться от Него
чистая сверху сочится
Его любовь укутывая нас
оттого когда молимся
мы молимся внутри
морозно-калёного Его жара
чужаку не вмешаться
омыты наши губы
грехом и уксусом

Знаю две такие стоят
в поле возле мельницы
в шатрах-молельнях
Господь у меня в грудине
но не говорит Он кто
кровь моя сердце моё
с белыми суставами
в оперённом стремленьи
схвачен будет а кто
меня на куски



ПЕРЕВЯЗКА ДЛЯ ЭМИЛИ ДЭВИДСОН

                                                 Она стояла в списке после Флоры,
                                                 Пятном на разукрашенной табличке,
                                                 Зачитанной и грязной. Что до Фауны,
                                                 Мы все такие – в шкурах анархистов.
                                                                                  У. С. Грэм

Гудини-ведьма в клетке – вовсе не только грудной последнего жеребца,
что ты окликнула, как трамвай на тэттнемском углу – судьбу кляня,
схватили под уздцы коня* – но и корсет, наручники, каморки и ограды,
тепловые шкафчики в Парламенте, поддевавшие тебя по жизни,
краса Эмилия, будто знак «Вход воспрещён» в королевском поместье
или лязг пожелтевших решёток в манчестерской тюрьме, всякий раз,
когда тебя туда силком затаскивали. Какой женщиной ты была?
Сбитые с толку редакторы фыркали в духоте курительных трубок;
ребёнок на плакате в перламутровой кофте льёт чахлые слёзы сиротства –
Мамаша суфражистка!* – на выходе из мэрилебонского вокзала.

Сперва скользкий трюк с голоданием выпустил тебя на свободу, так кости
отстаивали своё превосходство: не раз ты сокращала срок, просто
повернувшись лицом кафкианского Голодаря или измождённого Христа
накануне Троицы к своим захватчикам. Тошнота в Уайтхолле;
ожог будто едкой щёлочью, когда доходит до понятия «джентльмен».
Но очень скоро власти распрямили хребты, засучили рукава
и наколдовали своих фокусов: трубка, хомут, воронка, кляп,
твоё тело дышит, лёжа на вязкой массе, тебя же перехитрив.
Ты шла, пошатываясь, после каждой кормёжки, взлохмаченная, взмокшая,
бывалый воин после бурных морей и кораблекрушений.

Должно быть, это сбивало с толку, «живые картины» каждого ареста столь
грубо асимметричны: каких только требований справедливости у людей и небес,
мгновенных всеобщих волнений – взрыв стекла, подожжённый почтовый ящик –
ни обрушивалось вдруг на женщину с нечёсаными волосами, бледную, как пион,
сдавленную между полицейскими. Кони, сплотнённые торсы,
высоко вскинутые копыта, а там, сбоку снова ты:
их мускулатура, мускулатура незыблемого мира, угрожающе осязаема.
Когда дождь все ещё лил на одинаковые булыжники,
тебя выводили с конвоем из театра городских улиц, как вероотступницу,
снова и снова, под лиловые грозы.

Вдохновенная, инакая, ссутуленная – посредством моих смиренных трудов –
к 1909-му к тебе трудно было подобрать подходящий эпитет, вроде тех,
что обычно пишут на женских надгробиях. От записок к газетным статьям,
к брошенным камням, ударам кнута, прыжку с балкона –
если и преследовала тебя Голгофа, то была Голгофа, украшенная гирляндами
поступков вместо слов, их белыми нарядами, колышущимися на крестах.
Но столетие – и твоя жизнь – разогналось, неслось стремглав –
портреты никого и каждого, слегка подкрашенный пар* –
возвращаясь к белизне, как дрожащая плёнка с фильмом. И вот поезд на 8.15
от вокзала Виктория буравит зашторенные деревеньки на юге,

а дети стоят и смотрят, как он проносится в очередной раз, и рыхлая мгла
лежит на полях, и Лондон покинули букмекеры с цветочницами,
и моторные вагоны толпятся у ворот, и женщины в шляпках сходят лавинами,
болтая и смеясь – маленькие цветы-сердечки, маленькая пустота,
пузырьки в крови ниспадают каскадами вверх –
а ты теребишь окурок в кармане, у тебя на шее шарфик,
и поезд пускает дым, и толпа взбирается на верхотуру,
подобно волне, и подносит тебя как раз ко времени, и хихикает парапет.
Затем твоя пепельная вспышка, падение – быстро, хроника чуть не пропустила –
взорвало динамитом десятых долей секунды* – и больше ничего.

* Здесь и далее – цитата из «Кентерберийских рассказов» Дж. Чосера (глава «Рассказ рыцаря») в пер. О. Румера.
** Изображение 1909-го г., агитирующее против движения суфражисток.
*** Цитата из стихотворения американского поэта Стэнли Мосса «История цвета» (A History of Colour) о полотнах Уильяма Тёрнера.
**** Цитата из эссе Вальтера Беньямина «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости». 







ЧТО ПА ВИДЕЛ У БЕНДЕРОВ

Обратная сторона прерии – бесконечно-монотонная пьеса
с краткими перерывами какофонических оваций –
однокомнатная лавка Бендеров вверху над Осейджевой тропой,
будто штамп о погашении, предлагает что пожелаете:
ночлег, лёгкий ужин, галантерейные и скобяные товары,
звонкий стук мертвецких костяшек по сосновой половице,
пожрало бы внутреннее убранство людей ваших
двадцать лет назад, во времена Великого освоения запада,
а вы бы истлели, дабы поговорить с покойными. Вот Кейт
на ферротипной фотографии, держится молодцом: Да, говорит,
я, Авессалом Хардинг, насчитал девяносто шесть груд бычьих костей – 
нелегко мне было отыскать стойбище, не заваленное
останками туш – но нынче обильная нисходит благодать, и тебе 
тоже здесь будут рады. Па всего лишь хочет напоить лошадей.

Ма с девочками осталась сидеть в повозке. Роятся мухи.
Брезент растянулся от жары, блестит изогнутым каркасом.
Мэри смотрит, как сахарная пряжа световой решётки
покрывает всё, на что ни взглянет – кастрюлю, поводья, чепчик –
и ведает – таково будущее. И если мы никогда не проедем дальше
зелени Тихого океана и продолжим свой шаткий путь,
покачиваясь туда-сюда исхудавшим волачником –
Висконсин, Небраска, Канзас, Айова –
мне и того хватит, говорит Ма, чей навязчивый сон –
брошенные вещи – часы, мехи, спасательные колокола,
заурядные свалки скарба, разбросанные вплоть до побережья –
преследует её ночами. Записи на белых пластинах буйволиных черепов
от приятелей из срочного поезда, самодельные могилы, эпитафии,
если поднять руку, заслонить закат, думает Ма,

сумеешь ощутить его стыд, пульсирующую припухлость.
Я вроде помню, вроде помню, напевает Лора,
постукивая башмачками. Вероломно струится пот
из подмышек, от него всё чешется. И если есть судьба –
рисунок на ладони, конец той страшной равнины
или дружелюбный соблазн передохнуть, присесть, перекусить
за таинственной занавеской – то есть и её противоположность:
неспособность шестерёнки зацепиться, настырный камешек
обыденности внутри неповторимого дня, так видит Па,
приподнимая шляпу перед женщиной, отходя поодаль,
туда, где на обочине стоит жена, и если убитых
обратят в птиц, и, набившись битком, как местный совет
в пыльную усадьбу, они вывернут шеи ему вслед –
он не сумеет сказать, что заметил. Расстегните мне душу –

поёт Кейт в маленькой церквушке в Хармони-Гроув,
почти без акцента, для неё душа, что ситцевая рубашка
на бельевой верёвке в сухую пору, раскачивается, чтоб вырваться.
В ореоле из рифм, петляет её славное ясновидение –
причудливая череда отбора-выбора –
не узревшее ни реку Вердигрис, ни то, что случится
с ней дальше – бечёвку, боль, пламя, ни даже то, как её сад
отречётся от призраков своих быстротечных тайн
будто в конце концов скинув с себя одежду –
дюжину истлевших ересей для верных погребений откопали –
но благородный посетитель в туманной дымке сепии,
что стоит в тени возле крыльца, печально и пристально
изучает её – имя, осанку, мастерство, то, как она пересекает
головокружительную, с распутным поцелуем, границу приличия.



СОЛНЦЕСТОЯНИЕ

Та девушка.

Появилась одним светлым июньским вечером с рюкзаком за плечами.

– Что с твоими зубами? – спросил Роан.
– Брекеты.
– Покажи.

И вот она вытаскивает приспособление, протягивает ему на ладони. Неловко стоит там, полинялая птичка, на кухне в носочках и смущается. За ужином говорим о козах. Финбар рассказывает, что самое трудное, что ему приходилось делать – это держать подолгу детёныша под водой, пока тот не перестанет лягаться. Смотрю, как она на него смотрит, пока ест. Ест жадно.

Вечерняя медитация. Протягиваю карты Таро рубашками вверх на серебряном блюде. Выбери, говорю. Она выбирает и медленно переворачивает. Скажи общине, говорю. Не то, какую выбрала ты, а какая выбрала тебя. Смеюсь. Свет, говорит она, тут написано «свет». У нас Праздник летнего солнцестояния, и она вытягивает свет.

Роан просит внимания. Ты не обязана читать ему, если не хочешь, говорю. Никто ему не читает. Но она легковерна. Все равно ему читает.

На рассвете во время огненной церемонии ей становится нехорошо, когда стоит в каменном кругу, она падает среди деревьев. Потом в доме засыпает и спит несколько часов – день наполовину прошел, будто дырка в китайской монете. Здравствуй ещё раз, говорю. Здравствуй, Рип. Мегалитическая энергетика может таким образом влиять на людей.

В воскресенье идёт дождь. Моя жена сидит дома со своей подругой-паломницей из Австралии. Мы с девушкой идём прогуляться. Я несу над нами огромный зонт, прижимаю её к себе. Плотская скорбь воздействует на мужчину, говорю. Очень. Нам требуется помощь с Плотской скорбью – в этом нет ничего постыдного. Натянув за собой верёвку, козлёнок Билли поблёскивает на нас своими прямоугольными зрачками. Вдоль побережья – мягкий, упругий ветер, как вычесанная шерсть. Роана нигде не видно.

– Быть может, ты Дитя радуги.
– Дитя радуги?
– Особое воплощение, рождённое во время Великого пробуждения, дабы помочь.
– Откуда мне знать?
– А ты не узнаешь никак. Это видно со стороны, но сама ты не знаешь.
– Почему?
– Потому что, если б ты знала, ты не была бы Дитём радуги.

Знаю, она знает, что делает. Болтает с Цыганом, шинкует морковку, умывается – всё время пульсирует на кромке моего зрения. Даже когда её нет рядом, я как будто бы с ней. Всё случилось так быстро, будто вино сквозь воду, или как радио, или будто усопшие, когда их меньше всего ждёшь, вздымают руки во имя прощения.

Она – единственный гость в женской спальне. Я захожу разбудить её на Утреннюю медитацию, она садится, прижимает одеяло к груди. «Что тебе снилось?» —спрашиваю. Канада, говорит, Канада и одна раненая. Она не могла ходить. Её лицо ещё совсем юное, не обрело взрослых черт, но её уже можно было разглядеть, узнать черты, шевелящиеся призрачными косточкам. Говорит и даже не смотрит на меня.

– Ужасно будет доживать до будущего.
Она задумчиво разглядывает бежевые камешки на пляже, стриженные кончики волос лезут ей в рот.
– Многие не доживут.
Пена. Чайки. Водоросли.
– Потому мы трудимся здесь, сейчас. Нарушая границы – собственности, самих себя. Все.
Ветер. Облака. Небо.
Мои слова, как потрескавшиеся листья, бесконечно вьются на ветру.

Когда девушке пора уходить, появляется мать Роана. У неё коротко стриженные волосы. У неё в голове чёрные глаза, и она говорит чересчур быстро. Нам надо бы построить новую пристройку. Сделать Гостевой домик. Переделать Лечебный сад. Финбар против этой идеи.

За обедом Роан не хочет сидеть рядом с ней. Он садится рядом с девушкой, произносит Молитву благодарения – О Бог в Трёх Ипостасях, О Источник – чересчур громко.

Давай заберёмся на гору, прежде чем ты уйдешь, говорю. Только мы вдвоем.

Когда поднимаемся, она крутит травинку между пальцами.

Когда спускаемся, холмы за озером Лох сходятся почти вплотную – вдруг видные чётко, будто сдули туман – и смотрят на нас, как овцы.







_________________________________________



Переводчик:  ДЕНИС БЕЗНОСОВ 

Родился в Москве в 1988 г. Работает заместителем директора Российской государственной детской библиотеки. Стихи, переводы с английского и с испанского, рецензии и статьи публиковались в журналах «Новый мир», «Знамя», «Воздух», «Prosodia», «Новая Юность», «Урал» и др. Ведет рубрику «Дневник читателя», посвященную современной зарубежной прозе, на сайте «ГодЛитературы». Подготовил к изданию двухтомник Тихона Чурилина (совместно с А. Мирзаевым, М.: Гилея, 2012), книгу переводов Вирхилио Пиньеры (Взвешенный остров. М.: ОГИ, 2014). Автор поэтической книги «Существо» (М.: ОГИ, 2018). Шорт-лист премии Дебют (2015). Шорт-лист премии «Лицей» (2018, 2019, 2020). Лауреат премии Bella (2016).скачать dle 12.1