О фильме «Солнечный удар»
«Не для меня придет весна…», - тихонько поет за кадром голос Никиты Михалкова. Звучит та самая песня, которую так мучительно не мог вспомнить главный герой замечательного михалковского фильма «Пять вечеров». Спустя десятилетия старинный романс, измененный до неузнаваемости и превратившийся в «казачью народную» песню, как бы вспомнился и зазвучал, да еще в исполнении режиссера. «Не для меня Дон разольется…», - выводит знакомый голос за кадром. Титры. Позади диалоги и монологи, позади бесконечная череда лиц, эпизодов, картин. Утомленные трехчасовым «Солнечным ударом» зрители выходят из кинозала в молчании. Если они чувствуют то же, что чувствую я, это молчание - признак когнитивного диссонанса.
«Википедия» поясняет: когнитивный диссонанс есть «состояние психического дискомфорта индивида, вызванное столкновением в его сознании конфликтующих представлений: идей, верований, ценностей или эмоциональных реакций». Впасть в это состояние есть от чего.
В целом фильм воспринимается как апология русской революции и окончательный приговор светлому мифу о дореволюционной России. Смею предположить, что режиссер рассчитывал на полностью противоположный эффект – снова показать «Россию, которую мы потеряли», вызвать у зрителя ностальгическую реакцию, смело соединив при этом эпическое полотно с герметичным лирическим сюжетом. Но гадать об авторском замысле - дело неблагодарное. Куда как уместнее рассуждать о том, что у автора получилось.
А получилось вот что. Фильм, вопреки ожиданиям, говорит зрителю: «Победа советской власти – событие закономерное. Старый мир уничтожил себя сам. И нечего о нем жалеть». В общем, ничего нового - то же самое утверждало и советское историческое кино о революции и Гражданской войне. Радикальное различие в том, что смотря то кино (в том числе фильмы Никиты Михалкова), советский зритель нет-нет, да и воспринимал экранную действительность под иным углом, начиная относиться к тому, многократно проклятому и закономерно гибнущему на его глазах миру царской России если не с симпатией, то с легкой грустью. Массовый советский зритель понимал: всё это проклятое прошлое - оно свое отжило, поросло плесенью и по мудрому велению матери-истории было выброшено в сорную корзину. А все-таки смутно жаль было чего-то советскому зрителю. Жаль недобитую и не сдавшуюся белую сволочь, идущую топиться в финале фильма «Служили два товарища». Жаль жизнелюбивого, лихого и беспутного генерала Чарноту, и даже мрачного вешателя Хлудова из «Бега». Отдельная песня – персонаж фильма «Сорок первый» и герои «Дней Турбиных», которым массовый советский зритель сочувствовал безусловно, невзирая на их классовую чуждость. Даже в ранних советских фильмах, как правило, гротескно или вовсе карикатурно рисовавших «бывших людей», эти лузеры в погонах поздним советским зрителем воспринимались не без сочувствия. Например, идущие в «психическую атаку» каппелевцы в «Чапаеве» (даром что одетые в черную форму не каппелевского, а марковского полка) действительно «красиво идут», и мне, тогда еще вполне советскому ребенку, болевшему за красных и симпатизировавшему артисту Бабочкину в образе Чапая, подспудно хотелось, чтобы этот марш продолжался и никакая Анкина трещотка его не остановила.
Белый офицер в советском кино вводил зрителя в шизофреническое состояние: это – враг, но врагу почему-то иногда сочувствуешь, врагом почему-то втайне любуешься. Как хорош Высоцкий в роли поручика Брусенцова из уже упомянутого фильма «Служили два товарища». Чертовски привлекателен и беспринципный охотник за золотом ротмистр Лемке из блестящего михалковского истерна «Свой среди чужих, чужой среди своих». Очень симпатичен и интеллигентный генерал Владимир Ковалевский в исполнении Владислава Стржельчика из фильма «Адъютант его превосходительства». Смотришь «Солнечный удар» и ждешь чего-то подобного, но – вотще. Ни симпатий, ни жалости.
Перед нами огромная толпа беспрерывно рефлексирующих интеллигентов и полуинтеллигентов, как будто по недоразумению одетых в военную форму. Всех этих людей ждет ужасная гибель, и более чем очевидно: режиссеру очень хочется, чтобы зритель ими восхитился и их пожалел. А зритель только и ждет, когда все это закончится и всех, наконец, утопят.
Виноват в этом не только Никита Михалков. Видимо, у российского зрителя наступило пресыщение от псевдоисторической патоки. А кроме того, сместились акценты. С окончанием советской эпохи образ белого офицера в отечественном киноискусстве утратил свое отталкивающе-притягательное обаяние. Он потерял сложность и противоречивость. Ранее зритель чувствовал трагизм судьбы российской военной касты в том, что она при всех своих несомненных достоинствах и заслугах перед Отечеством вынуждена была воевать против собственного народа, что обрекало ее на поражение и проклятие в веках. Лощеные, говорящие по-французски и играющие на роялях поручики и штабс-капитаны, так непохожие на советских военных, вызывали противоречивое чувство – смесь симпатии и отторжения. В новые времена бремя вины с белого офицера было снято. Началась героизация белого движения, придание ему ореола мученичества. Делалось это, как правило, неуклюже, с излишним пафосом, и привело к закономерному результату. Лично у меня шаблонный образ «белогвардейской рати святой» в постсоветском кино вызывает раздражение своим плоским картонным видом. Эталон пошло-романтического изображения белых – боевик «Господа офицеры», в котором группа борцов с большевизмом пытается спасти царскую семью, попутно истребляя огромное количество мерзких на вид коммунистов. Ненамного лучше разрекламированный фильм «Адмирал» - в нем, кстати, тоже показаны каппелевцы, но совершенно иначе, чем в «Чапаеве» - вроде и форма более подходящая, да всё как-то не так.
Начало апологетической профанации белого движения было положено еще перестроечным кино. Среди счастливых исключений вспоминается незаслуженно забытый фильм «История болезни», снятый в 1990 году по рассказу Михаила Булгакова «Красная корона». Между тем в большинстве снимавшихся на рубеже 80-90-х годов «исторических» фильмов о Гражданской войне возобладали шансонные поручики Голицыны и корнеты Оболенские. Как только «комиссары в пыльных шлемах» были сброшены с пьедестала, наши киноделы с азартом набросились на забальзамированный романтической смолой труп Российской империи. Постсоветский кинематограф спекулировал и продолжает спекулировать на ностальгии по той, безвозвратно утраченной России, но почти всякий раз получается не кино, а песня «Как упоительны в России вечера» - приторная и лживая, потому что кроме вальсов Шуберта и хруста французской булки в той России было много чего куда менее приятного.
Никита Михалков не избежал общей участи. Уже в «Сибирском цирюльнике» он начинает терять чувство меры, вываливая на экран огромное количество «белой кости», суя под нос зрителю золотые купола, благородных девиц, ярмарочную мишуру и прочие прелести эпохи. Этот нарциссический фильм, сделанный явно на экспорт, в расчете на западного зрителя, и вызвавший немало нареканий со стороны не только критиков, но и историков, сегодня, ввиду последних творческих провалов мэтра, выглядит вполне крепкой работой. Картина эта спасается сюжетом – пусть надуманной, но все-таки историей. В «Солнечном ударе» сюжета как такового нет. А если и есть, то хватило бы его разве что на короткометражку. А ведь чтобы дать картину эпохи, показать трагедию поколения, нужно снять, как минимум, «Тихий Дон» (только герасимовский, а не бондарчуковский). Нельзя делать эпос из разрозненных эпизодов частной жизни. Одними диалогами, бытовыми деталями и картинами старой русской жизни тут не обойтись.
С другой стороны, фильм как художественное высказывание получился. Вольно или невольно Михалков в своем детище показал зрителю, кто матери-истории более ценен. На фоне неврастенической толпы бывших защитников белого Крыма вечно взвинченная, деловитая и зловеще-смешная Розалия Залкинд (она же – Землячка) выглядит как здоровый и полный сил человек среди смертельно больных стариков. Этого палача в юбке, эту большевистскую фурию, приехавшую истребить сдавшихся на ее милость бывших врагов, режиссер изрядно омолодил (актрисе, судя по всему, нет и тридцати, реальной Землячке в 1920 году было за сорок). Духом же эта дама моложе своих врагов на целую тысячу лет. Что и говорить: коммунизм – это молодость мира.
И Землячка, и посконно окающий молодой чекист – бывший певчий в церковном хоре, несмотря на то страшное дело, которым они заняты, вызывают ощущение органичности и целостности. Они знают, для чего работают свою жуткую работу. А их недавние противники – не знают. Они не знают, что делать. Зато начинают понимать, кто виноват. «Как всё это случилось?» - ответ на этот вопрос, рефреном повторяемый закадровым голосом Евгения Миронова, дает один из тех, кого сейчас на глазах зрителя выведут в расход: виновата русская литература и мировая культура вообще. Интеллигентность, чтение Монтеня в оригинале и вечные розовые очки очень мешают воевать и побеждать – особенно когда противник совершенно лишен сантиментов и руководствуется одним лишь принципом целесообразности: если для дела революции полезно нарушать честное слово и топить беззащитных людей в море – значит, надо нарушать и топить.
Разумеется, нормальный, не ушибленный какой-нибудь идеологией зритель скажет, что правда все равно на стороне жертв, а не палачей. И что вот ведь исправила история свои ошибки – большевизм кончился, над страной снова реет триколор и двуглавый орел. Но кошмарная гекатомба в финале фильма воспринимается чуть ли не с удовлетворением. Потому что не надо сбрасывать со счетов элементарные вещи - психику и физиологию человека. Три часа бессюжетного однообразия, бесконечная имитация действия, разговоры, разговоры, разговоры… Зритель устал. Зритель утомлен. Зрителя раздражают эти болтающие люди. Умом он всё понимает. Но нервная система требует отдыха.
Смотреть фильм человеку, читавшему те произведения Ивана Бунина, по мотивам которых картина поставлена – собственно «Солнечный удар» и «Окаянные дни», –особенно тяжело. Есть, видимо, вещи, которые невозможно экранизировать. Бунинский «Солнечный удар» – из таких. Судя по всему, он может жить только в виде текста. Во всяком случае, попытка Михалкова не удалась: замах получился широкий, а удар – слабый.
А ведь, в сущности, изначальная идея была интересна и многое обещала: маленький эпизод из жизни юного офицера перенести на большое историческое полотно, проследить судьбу представителя поколения и т.д. Но судя по всему, Никита Михалков просто «уже не тот». Этот факт приходится констатировать, наблюдая один его провал за другим. Главная отрицательная черта нынешнего режиссера Михалкова – отсутствие чувства меры. Явные признаки утраты мастером этого важнейшего для художника качества проявились тогда, когда он решил снять продолжение «Утомленных солнцем». Получивший заслуженный «Оскар» фильм (в котором, кстати, ностальгия по аромату утраченного времени, выражаемая интеллигентными недобитками, пьющими чай на чеховской дачной веранде, отнюдь не раздражает, но вызывает сочувствие) представлял собой совершенно законченную трагическую историю, и превращение его в первую часть большого сериала было откровенной глупостью. Увы, замечательный фильм «Утомленные солнцем» погублен продолжением. Как теперь смотреть его, зная, какой кабак ждет обреченных, казалось бы, героев впереди? Единственное, чем теперь можно спасти картину – положить на полку «УС-2» и «УС-3» и постараться забыть о них как о дурном сне.
«Солнечный удар» можно оставить и даже показать по телевизору, но смотреть его по второму разу едва ли захочется. Хотя назвать фильм бездарным все-таки не поворачивается язык. «Солнечный удар» - лучший фильм, снятый после фильма «Двенадцать». В нем есть немало милых мелочей, интересных творческих находок (например, хорошо срифмованы пассажирский пароход, на борту которого с героем случается тот самый «солнечный удар», и баржа смерти в финале; поршневой механизм парохода при этом грубовато, но работает в качестве эротического эвфемизма). Кадр у Михалкова, как правило, выстроен композиционно безупречно, да и вообще, по части ремесла он на высоте. Хороши отдельные эпизодические персонажи, особенно комические (к примеру, экзальтированная дама на пароходе, ее муж-иностранец, совершенно не похожий на свой прототип венгерский революционер Бэла Кун, фотограф в исполнении Александра Адабашьяна и многие другие). Но, повторюсь, как целое картина не состоялась - в отсутствие прочного сюжетного каркаса ее разноцветное многофигурное полотно провисает. Да и в малом пошли промахи, появились многозначительные нелепости – например, зачем понадобилось вытаскивать из фильма «Броненосец Потемкин» детскую коляску и пускать ее вниз по знаменитой лестнице?
Что же случилось с Никитой Михалковым, автором «Пяти вечеров», «Неоконченной пьесы», «Обломова», «Урги»? Что это – головокружение от прежних успехов? Ложное ощущение творческого всесилия? А может быть, человек попросту исписался? Ведь может же столь маститый художник себе позволить такую вольность – исписаться! Полагаю, все вместе. А еще – непосильное бремя объяснять современникам смысл истории, быть витией и пророком без отрыва от кинопроизводства.
скачать dle 12.1
