Колонка Данила Фокина(
все статьи)
Мои метафоры – это мои раны. Нелли ЗаксПереживание и проживание ужасного опыта концлагерей рушит основы реальности. И никому, у кого этого опыта нет, не понять и даже не осмыслить его. Поэты, которые были свидетелями этой бесчеловечности, несли это с собой всю жизнь. Их поэзия вобрала его, поэтическое высказывание – вновь и вновь вызывало картины жестокости и насилия в памяти. Потому что опыт сам искал выражения, хотя нет таких слов, что способны его передать. Текст Нелли Закс "Пусть гонимые не станут гонителями" - один из самых душераздирающих, посвященных холокосту. Ее поэзия не так хорошо известна в России, как, например, стихотворения ее друга Пауля Целана. Однако, в 80х - 90х годах выходило несколько сборников Н. Закс, а вопрос "Как писать стихи после Освенцима?", поставленный в эссе ее переводчиком С. Аверинцевым, стал риторическим.
Таких сильных текстов, вызывающих сочувствие, оставляющих опустошенным и разбитым, крайне мало. Подобные произведения выходят далеко за пределы вербального выражения. Даже больше – слова в них совсем не главное. Они служат лишь обрамлением невыразимого чувства, не находящего аналога в языке. Лингвистических средств попросту недостаточно. В этой не способности быть выраженным состоит тот удушающий, опустошающий эффект, остающийся после прочтения. Отзываясь в нас, этот опыт становится частью переживания каждого. Побуждает рефлексировать, думать о нем. Н. Закс стала медиумом для сотен тысяч невинных жертв. Ее поэзия вобрала эти голоса. Благодаря ей они могли быть услышаны. Прислушавшись, мы остаемся с ними наедине. В молчании и подавленности. Потому что все, что мы сможем сказать – будет недостаточным, неправдоподобным. Лирика Н. Закс – это не прекращающаяся, не замолкающая речь. И, слушая ее, обращаясь к ней, понимаешь, что в этот момент только она и является реальной.
„Die Verfolgten nicht Verfolger werden“
Schritte –
In welchen Grotten der Echos
seid ihr bewahrt,
die ihr den Ohren einst weissagtet
kommenden Tod?
Schritte –
Nicht Vogelflug, noch Schau der Eingeweide,
noch der blutschwitzende Mars
gab des Orakels Todesauskunft mehr –
nur Schritte –
Schritte –
Urzeitspiel von Henker und Opfer,
Verfolger und Verfolgten,
Jäger und Gejagt –
Schritte
die die Zeit reißend machen
die Stunde mit Wölfen behängen,
dem Flüchtling die Flucht auslöschen
im Blute.
Schritte
die Zeit zählend mit Schreien, Seufzern,
Austritt des Blutes bis es gerinnt,
Todesschweiß zu Stunden häufend –
Schritte
der Henker über Schritten der Opfer.
Sekundenzeiger im Gang der Erde,
von welchem Schwarzmond schrecklich gezogen?
In der Musik der Sphären
wo schrillt euer Ton?
Стилистически в этом стихотворении на первый план выходят два элемента:
1. параллелизм (анафора), заключающийся в регулярном и устрашающем повторении шагов. Они раздаются на протяжении всего стихотворения. С первой стоки, которая запускает этот ужасающий механизм рутинности казней, вплоть до последней строфы, в которой происходит убийство и
2. пунктуационное оформление. Оно неразрывно связано с шагами. Тире – призваны обозначить эхо, отзвук шагов, разносящихся в гротах. По мере приближения палача – оно пропадает. Тем самым, и акустически, и визуально мы сталкиваемся с этим неминуемым приближением убийцы. Другими важными деталями являются запятые и точки. Первые – знаки последовательности и непрерывности происходящего. Точки – служат границами, после которых уже не существует надежды на спасение.
Мне хотелось бы проследить за происходящим внутри каждой строфы, чтобы, возможно, лучше понять то чувство, которое лежит за пределом текста.
I. «Шаги» (Schritte). Размеренной и медленной поступью запускаются повторения. Они
«хранились» (bewahren) в глубоких
«гротах эха» (Grotten der Echos), но теперь вырвались наружу. Стали слышимы.
«Гроты эха» представляется очень сложной и многоуровневой метафорой. С одной стороны, при поверхностном прочтении, мы можем понять это как подземелье, в котором разносится эхо шагов и эти отзвуки окружают и заполняют все пространство вокруг. И гроты будто бы сами растворяются в этом эхе. Не остается ничего кроме него. Слово
«хранить» здесь выглядит гротескно и представляется какой-то ужасной иронией, ведь относится к шагам нацистских палачей. Такой взгляд возможен при обращении к грамматической организации и падежной зависимости. Однако, с другой стороны, гроты могут ассоциироваться с могилами. Они оберегают и хранят тела, символизируют забвение и заточение. Шаги звучат из могил, возникают
«как» или
«в качестве чего-то» нереального, потустороннего. В то же время
«эхо» – противополагается им, напоминание о прошлой жизни или воспоминание. Оно становится центральным понятием. Гроты – это определенное место, а эхо – с пространственно-временная протяженность. При таком взгляде на эти понятия общая картина стиха может стать отчетливо ясной, ведь именно эхом расчерчивается путь от жизни к смерти и именно в гротах ждут своей участи жертвы. Из последней строки становится ясно, что это шаги
«приближающейся смерти» (kommenden Tod).
Шаги звучат в каждой строфе. И каждый шаг – свидетельство нескончаемых, повторяющихся казней. Отзвук распространяется через внешние рифмы на согласный [t] - bewahrt, weissagtet, Tod. Повторяющийся [t] запускает еще один акустический эффект, который пока экплицитно не выражен – тиканье часов. Мы слышим шаги и с первыми их звуками – время начинает истекать. Вместе с ним – истекает срок жизни. Звук шагов
«предсказывает» (weissagtet) ушам
«грядущую смерть» (kommenden Tod). Здесь нет действующих лиц, нет никаких указаний. Только подземелье эха, хранившее звук шагов. Тот, кто слышит и тот, кто идет – за пределами пространства выражения. Но мы знаем, что идущий несет смерть.
II. Это
«не птичий полет» (Vogelflug) и не
«вид выпущенных потрохов» (Eingeweide),
«не потом кровавым облитый Марс» (blutschwitzende Mars)
«дал оракулу предсказание смерти» (gab des Orakels Todesauskunft). В этой строфе присутствует референция к началу стихотворения. Она реализуется посредством понятия смерти. Если в первой строфе шаги знаменовали ее приближение, то во второй – дают предсказание о ней. Перечисленные в первых трех строках знаки – птичий полет, потроха, Марс – все это древние способы гадания. Н. Закс обращает нас к истории. Через нее повествуя о «древности» смерти. Поэтому не случайно здесь упоминание оракула, посредника между человеком и богом. И бог здесь только один – Марс, бог войны. Их связь выражена прошедшим временем
«дал» (gab), а значит – смерть уже предначертана. Помимо того, что временная форма отсылает нас к глубокой древности, она же прокладывает временную ось, тянущуюся до жертвы, вслушивающейся в шаги. Одновременно все эти понятия в начале строфы рисуют и другую перспективу – казни. Нет птиц, потому что гроты закрывают небо, выпущенные потроха – символ безжалостного, беспощадного убийства (причем слово «Eingeweide» в немецком относится к внутренностям животных). Образ не облитого кровавым потом Марса говорит о том, что убийство еще не произошло. Позже пот снова возникнет в совершенно ином контексте. Можно предположить, что
«предсказание» указывает на ритуальное убийство или обряд. Однако, здесь и сейчас есть
«только шаги» (nur Schritte). Их эхо звучит, не смолкая.
III. Шаги есть свидетельство
«древнейшей игры между палачом и жертвой / между преследователем и преследуемым / между охотником и добычей» (von Henker und Opfer / Verfolger und Verfolgten / Jäger und Gejagt). Как отмечали исследователи, в поэзии Нелли Закс есть только два полюса: палачи и жертвы. С. Аверинцев пишет: «<…> у каждого из них своя разработанная геральдика метафор: палач – это «охотник», Нимврод какого-то дочеловеческого мира», жертва здесь – и «преследуемый», и «добыча». В этом стихотворении между этими полюсами пролегают шаги. Только они отделяют палача от его жертвы, гонителя от гонимого. В некотором смысле, шаги есть сама история и само время. Они вымеряют промежуток между жизнью и смертью, вместе с тем – шаги прокладывают направление «от – к». В третьей строфе прекращается регулярное использование тире (далее появится лишь одно). Вместе с ними – пропадает эхо. Тире обрамляло каждый эпизод, каждый шаг. Но палач приближается и эхо смолкает. Шаги продолжают звучать.
IV. Время схлопывается до глухого звука шагов. Они приближаются. И с их приближением множится страх. Он начинает сочиться из слов, вырываться криком. В четвертой строфе
«время» выражается эксплицитно и, тем самым, исчезает история, оставляя настоящее. Предсказание готовится сбыться. Шаги
«время разрывая творят» и
«часы превращают в волков» (die die Zeit reißend machen / die Stunde mit Wölfen behängen (досл. «увешивать»). В этих двух строках наступает развязка
«древней игры» (Urzeitspiel). Время разорвано, оно больше не течет и не длится. Оно
«расщепляется». Неспроста Н. Закс ставит в конце второй строки слово «behängen», косвенно указывающее на «повешение». Теперь
«беженца бегство гасят / в крови» (dem Flüchtling die Flucht auslöschen / im Blute). В этом предложении поставлена одна из двух точек в тексте. После нее – уже нет никакой возможности сбежать, спастись, выбраться. Только рок. Предзнаменование сбудется неизбежно.
V. «Шаги время исчисляют криками, вздохами» (die Zeit zählend mit Schreien, Seufzern). Обратив внимание на звуковой ряд строки мы отчетливо можем услышать лязг засовов или поворот ключа, или цепи. [t͡s] – острый, звонкий звук – приближает к финальной развязке страшной игры. Время утратило свою естественную суть. Теперь оно измеримо лишь криками. Напряжение здесь вырывается наружу,
«выступает кровь / готовая хлынуть» (Austritt des Blutes bis es gerinnt). И, кажется, что нет уже больше дистанции между палачом и его жертвой. В этой строфе в третий раз на протяжении текста появляется
«кровь» (Blut). Наряду со временем это основной смысло-конструирующий элемент. Сперва был
«кровавый пот», затем погашенное в крови бегство, теперь – кровь
«хлынуть готова». В таком контексте это понятие можно понимать двояко: неразрывно связанным со смертью и насилием и с «еще жизнью». В жертве еще теплится кровь. Она жива. Она слышит шаги.
Строка
«смертный пот по часам они копят» (Todesschweiß zu Stunden häufend) и есть тот самый смысловой рефрен, возвращающий ко второй строфе, к еще не покрытому потом кровавым Марсу. В пятой – кровь уже на руках палача. Он покрыт
«смертным потом», значит казни уже начались, значит их было много. Н. Закс вновь упоминает
«время», но теперь это уже не часы ожидания, не дистанция между жертвой и ее палачом. Это часы убийства и казней. Это время смертей и для узников в гротах оно идет на минуты.
VI. Шаги больше не слышатся издалека, не доносятся отзвуком. Шаги палача раздаются над жертвой, а время измеряется секундой стрелкой.
«Шаги палачей / над шагами их жертв» (Schritte der Henker / über Schritten der Opfer). Эта лаконичная фраза предельно нагружена. Она оглушительна. Ведь в «der Henker» и «der Opfer» воплощаются все палачи и все жертвы. Это самые страшные, самые долгие, самые пугающие шаги – шаги последнего пути. И шаги палача «громоздятся», нависают
«над» (über) шагами жертвы. На протяжении всего текста видна выверенная и существенная дистанция между двумя действующими лицами. В первой строфе она прокладывалась за счет „ihr“ (вы), т.е. местоимения 2 л. мн. ч., здесь же добавляется еще и предлог «над» (über). В этом прочитывается беспомощность, слабость, незащищенность.
Стихотворение завершается двумя риторическими вопросами. Вопросами, которые, наверное, задают скорее от отчаяния или смирения:
«Какой черной луной ужасно так движима?» секундная стрелка земли (Sekundenzeiger im Gang der Erde, / von welchem Schwarzmond schrecklich gezogen?) и
«в музыке сфер / где пронзителен ваш тон?» (In der Musik der Sphären / wo schrillt euer Ton?). Они связаны с христианским мистицизмом М. Бубера, идеи которого были близки Н. Закс, и будто направлены в небо, в неизвестность. Отчасти в них раскрывается мистический дуализм вселенной. «Черную луну» связывают с Лилит, темной матерью. Достаточно сложная семантика этого символа частично раскрывается через текст М. Бубера «Я и Ты», через книгу пророка Исайи (Ис. 34:13-14) и Талмуд. Энергия черной луны может быть противоположена энергии Земли или являться ее близнецом. Луна оказывает воздействие, «несет муки и услады», как пишет немецкий мистик. Она есть также нечто потустороннее и смертельное. «Черная луна» движет секундные стрелки, отмеряющие жизнь, когда все еще можно остановить, когда еще есть спасение. Но вопрос безответен. Палач исполняет «предначертание».
VII. Вопрос, заключенный в последних строках, служит своего рода эпилогом.
«В музыке сфер / где пронзителен ваш тон?». Он касается нарушения гармонии, созвучия небесных светил и энергий. Это «времена, когда происходит утрата реальности, отчуждение между Я и миром, и начинает царствовать злой рок» – пишет М. Бубер. Музыка небесных сфер – это единство. Но древнее предсказание сбывается и гармония утрачивается. Казнь состоялась и «музыка сфер», что прежде служила единению Я и мира, теперь издает «пронзительный звук» (schrillt). И шаги замолкают. Больше их нет. Остается лишь этот звук. Внеземной и потусторонний, пугающий.
Об этом тексте говорить тяжело. Впечатление, которое он производит, сложно передать. Но высказаться, подумать о нем – значит постараться понять, расслышать эхо и не забывать.
P.S. «Пусть гонимые не станут гонителями» созвучно тексту П. Целана – Stimmen ("Голоса"), написанному несколько лет спустя (1965). Кажется, что они могут быть поняты друг через друга, а также, что их смыслы во многом перекликаются. Мне кажется, что в некотором роде они представляют две створки одного диптиха, рассказывающего общую историю одного народа.
____________
О Нелли Закс:
1. Документальный фильм «Нелли Закс. "В жилищах смерти"» // https://tvkultura.ru/video/show/brand_id/20678/episode_id/2224981/
2. С. Аверинцев. «Писать стихи после Освенцима» // http://noblit.ru/node/3239
3. Биографическая статья «портер Нелли Закс» // https://www.dw.com/ru/портрет-нелли-закс/a-1115966
4. «Женский портрет в нобелевской рамке. Нелли Закс» // https://news.tut.by/society/500319.html
Источники:
1. Бубер М. Два образа веры. М.: Республика, 1995. – С. 16 – 95
2. Аверинцев С. Писать стихи после Освенцима // Закс Н. Звездное затмение. М., 1993. – С. 4–10.
скачать dle 12.1
