ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 217 апрель 2024 г.
» » Валерий Бочков. НАШ ЧЕЛОВЕК В ВЕРМОНТЕ

Валерий Бочков. НАШ ЧЕЛОВЕК В ВЕРМОНТЕ

Колонка Валерия Бочкова




Выпуск первый

Околокультурные заметки, 
публикуемые с целью обогащения внутреннего мира 
и расширения кругозора, 
а также для тихого читательского удовольствия.

Чем ещё хорош Вермонт зимой? Да как же это — чем? Смотри: ты выходишь на крыльцо, в руке стакан толстого стекла — внутри джин-тоник, две дольки лимона. Поднимаешься на цыпочки, небрежно отламываешь сосульку, опускаешь в стакан. Толстым концом вниз. Над тобой ночное небо — чёрный бархат, звёзд миллиард, над лесом Млечный путь моргает. Тихо, слыхать даже, как лёд тает в стакане — потрескивает. На сугробах отсвет из окон — Куинджи пополам с Гоголем, а дальше — тьма, свет звёзд, колючий силуэт плоского леса. Ёлки да сосны. Ни души, ближайшие соседи в пяти километрах.

Саша Соколов живёт неподалёку. Это который «Школа для дураков». Подрабатывает инструктором по горным лыжам. Тут несколько лыжных курортов вполне арийского пошиба; бревенчатые шале с готическими флюгерами, сводчатые потолки, камины из дикого камня, оленьи рога по стенам. Набоков тоже бывал в Вермонте, но всего раз. Сказал потом — на Сибирь похоже. Бог ты мой — ну какая Сибирь? К тому же сам Набоков в Сибири никогда и не был, увезли из России ему и двадцати не исполнилось. Только и видел, что особняк на Морской, да ещё Ялту.

В конце прошлого года вышла новая его книжка — не книжка, толстенный том в пятьсот с лишним страниц. В книге собраны ранее не публиковавшиеся эссе, критические статьи, интервью и письма к редакторам. Первое эссе «Кембридж» датировано 1921 годом, то есть было написано ровно сто лет назад, а закрывает сборник интервью на радио БиБиСи, записанное в семьдесят седьмом году, за несколько месяцев до смерти. Называется книга «Владимир Набоков. Думай, пиши, говори» (Vladimir Nabokov. Think, Write, Speak, 2019 Knopf).

Про себя сам он говорил: «Я мыслю как гений. Пишу как приличный автор. Говорю как ребёнок». И это при том, что Набоков в совершенстве владел русским и английским, вполне прилично изъяснялся на французском — «чуть старомодно, с примесью сленга времён Мопассана», знал ещё несколько европейских языков.

Жизнь, вытянутая в линейку, наглядна и поучительна. К тому же упрощает многие необъяснимые явления того, что мы называем природой. Хронологический порядок построения книги даёт возможность проследить эволюцию Набокова (вместе с географическими перемещениями по глобусу) шаг за шагом — от студента университета в Кембридже до берлинского поэта и эссеиста, и далее, к признанию в Париже, что позволило ему получить место профессора в Америке; наконец, «Лолита» — скандал, признание, слава и деньги — и возвращение в Европу. Уже мэтром, почти живым классиком. Живым до 1977 года. Швейцария — его последняя страна проживания. О ней он говорит так:
— Одно из самых поэтичных мест в Европе. Гоголь, Толстой, Байрон и Достоевский — все бродили тут. Гоголь написал здесь «Мёртвые души». Достоевский умудрился проиграться вдрызг. Толстой подцепил венерическую болезнь. Я вам говорю — очень поэтичная страна.

***

Любопытно, что на протяжении всей жизни, Набоков оказался удивительно твёрд в своих антипатиях. Он неизменно утверждал, да, и юношей, и уже пожилым человеком, что ненавидит тиранию насилие и жестокость. На втором месте глупость. На третьем — шум.

Устойчивую неприязнь вызывает Фрейд. Он его высмеивает при каждом удобном (и не совсем) случае. Кстати, Гитлера и Сталина, Набоков не причисляет к людям: «нечто, под названием Гитлер, пытается обелобрысить треть континента и обуть её в солдатские сапоги».
— Россия?
— Моя ненависть к тирании с годами лишь окрепла. Вам, иностранцам, показывают лишь фасад (интервью западногерманскому радио). Вы не видите жутких сельских дорог, тюрем и концентрационных лагерей — реальность эту невозможно спрятать за парадами и праздничными шествиями, за икрой с водкой, за витринными пряниками, за подкрашенными и подсвеченными улицами. Ничего не изменилось. И ничего не изменится. Лишь уничтожение этого режима может что-то поменять в России»…
— Пастернак?

"Доктор Живаго" фальшив, мелодраматичен и плохо написан. Фальшив литературно и фальшив исторически. Персонажи — манекены. Та девушка — она просто абсурдна! Роман напоминает женское писание в его худшем виде, мне кажется, что отчасти роман писал не Пастернак, а его любовница. Да, Пастернак — неплохой поэт. Но эта книга вульгарна. Проста, почти примитивна».
— Порнография?
— Вы читали маркиза де Сада? Оргии? Сначала там двое, после трое, потом пятеро. Под конец они зовут садовника! Количество, которое не переходит в качество. Это скучно и плоско — это не литература. Намерения искусства всегда чисты и всегда моральны... А маркиза вашего я ненавижу.

***

Ещё Набоков не выносит сквозняков, всю советскую литературу считает плоской и пошлой, холуйски выполняющей служебную миссию при людоедской власти, однако, выделяет Зощенко, Ильфа с Петровым, Юрия Олешу, нравится ему Мандельштам. «Тихий Дон» относит к третьеразрядному чтиву. Отмечает виртуозность прозы Алексея Толстого. О Хемингуэе говорит покровительственно, впрочем, отдаёт должное его таланту рассказчика в малых формах, а вот Сэлинджера оценивает высоко, называя его одним из лучших прозаиков Америки.

Из интервью американскому ТВ в 1962 году:
— Ваши произведения очень визуальны, значит ли это, что и ваше воображение прежде всего оперирует имиджами?
— Дело в том, что книги, которые я люблю — «Гамлет», «Мёртвые души», «Анна Каренина» и несколько других — их авторы обладают острым глазом. А вот писатели, посредственные и откровенно скучные, вроде Сервантеса, Стендаля, Достоевского, да и масса других — они подслеповаты или слепы напрочь.

К Достоевскому у Набокова особые претензии. Точнее, к его поклонникам. Конфликт тут не столько стилистический или эстетического толка, сколько по существу:
«Меня не интересует социальные конфликты. Как писатель я равнодушен к моральным идеям. Роман для меня не существует в виде какой-то отвлечённой идейной или моральной концепции. Суть книги в её структуре, что выражается в слове, в стилистическом феномене — так же как музыкальная композиция или шахматная задача, что не несут в себе никакого морального или социального заряда. Безусловно, хороший читатель непременно найдёт и то и другое в талантливом романе, даже если автор и не старался выпятить это; но, увы, именно плохой читатель, чей ленивый ум предпочитает примитивные социальные концепции сложным конструкциям искусства — эти простаки по всему миру обожают Достоевского — ведь он даёт им возможность обсуждать мистицизм или природу греха, не обращая внимания на корявость слога и ходульность сюжета. Мои худшие студенты непременно предпочитают второсортных ребят вроде Фолкнера и Камю настоящим писателям».

Набоков безжалостен. Но это не желчь завистника, это абсолютно аргументированная критика убеждённого в своей правоте художника. Убеждённого в правоте своего художественного кредо. На стороне Набокова вся литературная история человеческой цивилизации. От Гомера до Кафки, от Аристофана до Джойса. Говоря о новаторских направлениях в прозе, Набоков, относит себя к традиционалистам и даже консерваторам, особенно, когда речь заходит о главенстве содержания над формой: авангардизм и прочее лингвистическое фиглярство он считает прибежищем тщеславных и амбициозных бездарей от литературы. На вопрос, какое качество писателя является самым главным, Набоков отвечает просто и односложно: его фантазия.

***

Кстати: Набоков в давние годы имел на меня невероятное влияние. Гений формы, виртуоз стиля! Эстет! К тому же подцензурный и такой антисоветский. Помню восторг от «Дара», коматозное опьянение от «Приглашения на казнь». Нелегально привезённая «Лолита» в формате покет-бук — невыносимый восторг, послевкусие которого могу частично реанимировать и сейчас.

К счастью, я тогда занимался — профессионально — визуальными видами искусства: от станковой графики и персональных выставок до матёрой рекламы табачной продукции ведущих англо-американских производителей. Тексты же — профессионально — я начал писать уже в зрелом возрасте, когда блеск кумиров померк и уже не слепил глаз. Набоков занял своё достойное место на полке гипсовых идолов где-то между Вермеером Дельфтским и Фредериком Шопеном. В ту пору я уже согласился с античными греками: гений — не человек, а всего лишь дух, вселяющийся в творца в момент творческого горения. И ещё — оценивать творца надо только по его лучшей работе. Второй постулат, на мой взгляд, логично следует из первого.

Сам Набоков считал самой слабой своей вещью «Камеру обскура», самой сильной «Лолиту». Когда его просили назвать любимых авторов, он уклончиво отвечал: «Я не люблю писателей, я люблю книги». Среди этих книг, помимо упомянутых уже — «Гамлета», «Мёртвых душ» и «Анны Карениной» — «Метаморфозы» Кафки и «Улисс» Джойса.

Из самого последнего интервью Набокова: «Я был пятнадцатилетним мальчишкой, в саду вовсю цвела сирень; я читал Пушкина и был по уши влюблён в девочку моего возраста; у меня был новенький велосипед, (английский, помню как сейчас, «Эфильд») у которого можно было менять обычный руль на гоночный. Мои первые стихи были ужасны. Я это понимал и тогда переставлял руль, превращая велосипед в гоночный. И мир становился гораздо лучше».

***

Лёд в моём стакане почти растаял. Сосулька истончилась, обратясь в стеклянную тростинку. У вермонтских сосулек едва уловимый яблочный привкус. Или это мне только кажется — не знаю. Привкус, который остаётся и длится, оседая в памяти, как те запахи из детства, волшебным образом оживляя нечто, давно умершее, кремированное и развеянное по ветру — ворожба, чистая ворожба.

«Куильти умирал. Вместо пистолета (на котором я сидел) я держал в руках его туфлю. Я очнулся, устроился удобнее в кресле и взглянул на наручные часы. Стекло пропало, но они шли. Вся эта грустная история заняла больше часа. Он наконец затих. Никакого облегчения я не испытывал; наоборот, меня тяготило ещё более томительное бремя, чем то, от которого я надеялся избавиться. Я не мог заставить себя путём прикосновения убедиться в его смерти. Во всяком случае, на вид он был мёртв: недоставало доброй четверти его лица, и уже спустились с потолка две мухи, едва веря своему небывалому счастью. Руки у меня были не в лучшем виде, чем у него. Я умылся кое-как в смежной ванной. Теперь мне можно было отбыть».

Вермонт, февраль, 2020
(продолжение следует…)скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 131
Опубликовано 08 фев 2020

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ