Литосфера №1 январь 2019 
С Даниэлем Орловым я познакомилась в 2014 году на литературном фестивале в селе Константиново. Он любезно подарил свой роман – «Саша слышит самолеты». А через пару дней, когда я навещала родителей, мама спросила, слышала ли я что-нибудь о романе «Саша слышит самолеты», и добавила - было бы хорошо его почитать, сейчас все о нем говорят... Мне было приятно сказать, что у меня уже есть эта книга, и я даже знакома с автором. Проза всегда ассоциируется с чем-то фундаментальным и надежным. Пусть история нового журнала начнется с разговора о прозе.
Наталья Полякова: Спасибо, Даниэль, что согласились ответить на вопросы. Я читала Ваш чудесный роман "Саша слышит самолёты", но к интервью решила подготовиться основательно и полезла в Википедию. Нашла интересный факт, что Вы дебютировали как поэт и бард. Что побудило Вас переключиться на прозу?
Даниэль Орлов: Многие молодые люди в моей юности умели играть на гитаре. Ну и городские мальчики частенько пишут стихи, чтобы рассказать прежде самому себе, что происходит в душе, а потом чтобы нравится девушкам. Иногда стихи и треньканье на гитаре соединяются. Раньше песни под гитару были популярны. Не знаю, как сейчас. Цех авторской песни, на мой взгляд, давно воспроизводит сам себя, а что делают молодые в своих компаниях, не знаю, не допущен. Может быть, рэп читают? Недавно проходил по набережной Фонтанки, меня обогнала пара, молодой человек весьма резкий в движениях и девушка, скорее всего, студентка. Он держал её за руку, шёл затылком вперёд и читал рэп. Значит, это как-то возможно в отношениях между мужчиной и женщиной. Верлибр, например, в таких ситуациях противоестественен, как болезнь с другого континента. А прозу я начал писать рано. Свою первую повесть «Троицкий собор» я привёз из армии. Я писал её по ночам в нарядах. Вернулся, перепечатал на отцовской портативной машинке Consul, три копии раздал своим знакомым вольнодумцам – художникам и поэтам, а четвёртую оставил себе. Как-то ехал из общаги геологического факультета и забыл её в вагоне. Было холодно, электрички тогда не отапливали, вагоны ходили с разбитыми окнами, ну и подложил под себя папку с повестью. В Ульянке выскочил, а повесть уехала. Но я недолго горевал, переключился на тяжёлые блюзы и игру в своей рок-команде. А несколько лет назад меня в сети нашёл человек какой-то, спросил, не я ли написал повесть «Троицкий собор». Оказалось, он нашёл ту папку и стопку машинописных листочков, прочёл и сохранил. А тут при переезде обнаружил и полез в сеть посмотреть автора. Мы встретились, он мне передал потёртую картонную папку на завязках. Я с удовольствием вернулся к себе прежнему. Конечно, текст требует редакторской правки, но в принципе, можно публиковать. Там такая чуть жестковатая любовная история в стиле Генри Миллера на фоне военного переворота в Ленинграде. Сейчас такие тексты модны - от первого лица. И нынешние молодые прозаики видимо думают, что открывают что-то новое, а на самом деле катятся даже не по нашей колее, а по колее переводной американской прозы пятидесятых годов двадцатого века. Это нормально. В конце концов, дело не в форме. Смешно в эпоху гипертекста спорить о форме.
Н.П.: Как прозаик Вы начали с рассказов, но на сегодняшний день у Вас вышло уже несколько романов. Как пришла идея первого романа?
Д.О.: У меня вышло три романа, повесть «Северная крепость» отдельной книжкой и сборник рассказов. До этого, в девяносто четвёртом, сборник стихов, почему-то в Нью-Йорке. Друзья предложили, я согласился. Это было круто: сборник стихов в Америке. Тогда все смотрели на Америку. После бомбардировки Белграда, для меня Америки не существует. Нет её. Стихи я перестал писать совершенно осознанно, справедливо рассудив, что мне в поэзии просто некуда двигаться. Был долгий перерыв, в течение которого я написал около трёх сотен авторских колонок в журналы в виде эссе, а потом вновь обратился к прозе. Начал не с рассказов, а именно с романа «Долгая нота». Писал его года три-четыре с рабочим названием «Бабл-трабл». Пока писал, рассказов накопилось на книжку. Их вначале публиковали во всяких сетевых издания вроде «Сетевой словесности» или «Присутствия», поскольку существование толстых журналов для меня было скрыто неким мороком. Я потом с большим удивлением обнаружил, что они ещё живы. Александр Николаевич Житинский предложил мне издать роман, отрывки из которого я ему присыла. Роман я отдавать Житинскому пожадничал (может быть, зря), а сборник рассказов «Офис-дзен» отдал. Если бы не пожадничал, авось и литературная судьба сложилась бы более удачно. Как пришла идея первого романа не вспомню. Наверное, как всегда в прозе – возникло предощущение книги, а только потом сама книга. Книга писалась, структурировала сама себя, я только шёл за логикой развития сюжета. Потом что-то правил, переставлял местами, искал правильное сочетание частей: там три линии отдельных. Сейчас я бы иначе сделал, но это было десять лет назад, я тогда в принципе взял вес, к которому был не готов. Так что, я всласть натренировался на собственных ошибках. И сейчас иной раз говорю себе: «Э, старик, если сейчас же не прекратишь то-то и то-то, получится как в твоём первом романе». Но этот далеко не идеальный роман переиздавался, тем ни менее, три раза, и у него очень много читателей.
Н.П.: Читала восторженные отзывы о Вашем новом романе "Чеснок", но прочесть пока не было возможности. Коротко - о чем роман? Кто главные герои? Есть ли связь между названием и устоявшейся фразой "по чесноку".
Д.О.: Роман вышел в феврале восемнадцатого, и тираж, к сожалению, уже весь распродан. Наверное, он скоро выйдет в электронном виде. Для меня это давно не новый роман. И персонажей я, слава Богу, от себя отпустил, рассказав про них всё, что требуется. Это роман о поиске утраченного предназначения. Человек в юности знает о своём предназначении, но потом забывает и живёт несчастливую жизнь. И можно ссылаться на обстоятельства, а можно что-то сделать, чтобы стать счастливым. И это «что-то» далеко не всегда правильно с точки зрения близких, да и вкусов общества в целом. Там временной отрезок большой – от девяностого до тринадцатого года, от перелома в жизни страны в девяносто первом, до кануна страшных событий на Украине. Впрочем, о последних там ни слова. Главные герои – друзья по Университету - Борода, Ильюха, Иван, Кеша и их ровесник молодой деревенский парень Краснов по прозвищу «Англичанин». У каждого своя история в романе. Но все сюжетные линии связаны общей логикой событий, общей идеей, общей историей и общей бедой, в конечном итоге каждый персонаж решает не столько за себя, сколько за всё поколение. Такая вот диалектическая структура. Конечно, есть связь с выражением «по чесноку», а так же чеснок – это средство изгнать дрянь из человека, лекарство для души и для тела. Там много разных смыслов. Мне самому это название нравится, и когда мне другой, увы, несостоявшийся, издатель предлагала название поменять на нечто такое абстрактно длинное, я, попыжившись, понял, что получается какое-то фуфло и оставил «Чеснок». Кстати, кроме «восторженных» отзывов есть очень даже ехидно-ругательные. И мне это тоже нравится, потому как они от тех, от кого и должны были быть. Всё на своих местах.
Н.П.: Недавно Вы стали победителем в конкурсе для драматургов за пьесу "Ведро". Это Ваш дебют в новом жанре? Как впечатление?
Д.О.: Драматургия для прозаика – это отдельная форма существования прозаического текста, который складывается в текст, как складывается цвет из чистых красок на картинах дивизионистов. Это очень увлекательный опыт. Всё происходит сейчас, невозможна явная авторская рефлексия. В конкурсе «Автора на сцену!» было что-то около трёхсот заявок, а победили десять пьес, моя в том числе. Конечно, это очень приятно. По условиям все победители получили сертификат на полмиллиона рублей для постановки пьесы в любом нестоличном театре, что важно. Но для меня постановкой история, надеюсь, не закончится
Н.П.: В феврале Вы будете проводить мастер-класс по написанию романа в Лиterraтурной Школе. А сами у кого учились?
Д.О.: Для многих, кое-как вошедших в литературу в начале нулевых, учителем стал Александр Николаевич Житинский, это если говорить о прямом наставничестве. Но в принципе, я шёл долгим путём, учился на своих ошибках, у своих редакторов и своих товарищей. Например, своими учителями я считаю Валерия и Евгения Поповых. В разговорах с ними я очень много понял про свою прозу и про литературу вообще. Честно говоря, как это ни парадоксально, я не большой сторонник литературных школ. Чаще всего толку от них не так и много. Особенно меня пугает, когда руководители таких школ заявляют, что научить писать можно любого. Нет, не любого. Любого можно научить более-менее связно и стилистически грамотно излагать свои мысли, но научить писать прозу можно далеко не любого. Не надо девальвировать одарённость. И многое зависит от мастера и ученика. Если ученик готов что-то понять, он находит себе несколько мастеров, авторитет которых для него обязателен, и которые готовы считать его своим учеником. Ученик слушает только их и не слушает ни похвалу, ни хулу кого-либо ещё, пока сам не ощутит себя состоявшимся мастером. Тогда уже можно спокойно читать и добрые, и злые слова в адрес собственных текстов. А успех – это произведение суммы таланта и труда на удачу. Можно научить не делать какие-то ошибки, но научить писать бестселлеры нельзя. И надо понимать, что современную литературу составляют не бестселлеры. Если стоит задача написать текст, который будет идеально продаваться, то это не ко мне. Пожалуй, что это ни к кому из нас, это не из области литературы, а из области маркетинга и активных продаж, сиречь от лукавого.
Н.П.: Есть ли язык современной русской прозы? Какой он?
Д.О.: Разный. Те, кому до тридцати, пишут так, словно до них никого не было, и никто уже так не писал. В то время, как авторский эпатаж, ритмические конструкции, моральные ловушки, всё это уже было даже в истории отечественной литературы и не оставило следа. Это самоуверенность незнания. Но это не так страшно, пусть. Только не объявляйте это новой литературой или авангардом. Нет этого авангарда, это пост-авангард, пост-пост-пост. Хуже, когда эпигонство поощряется издателями и литературными обозревателями. Критиков в прозе у нас практически не осталось. Критики не бывает без устоявшегося мировоззрения. А вот литературные обозреватели, литературные блоггеры и прочие хулиганы литературе вредят, в конечном счёте, формируют отвратительный средний вкус. Часто от них можно слышать: «Так сейчас не пишут!» И это показатель профнепригодности такого «критика». Но и это тоже нормально. Сейчас позволительно писать как угодно. К сожалению, есть большая разница между тем как надо писать и тем, как готовы читать. Таким образом, возглас «Так сейчас не пишут!» надо расшифровывать как «Так сейчас не готовы читать!» Потому, если автор хочет, чтобы его книги прочли, ему приходится идти на компромисс. Но это касается зрелых авторов, а не начинающих. Начинающим всякий компромисс в сторону от «как надо» вреден. Вообще, основное противоречие современного российского книжного рынка это противоречие из-за того, что отечественные капиталисты воспринимают книгу как товар, а писателя как производителя товара. В то время как книга только лишь имеет свойства товара, но вместе с тем она имеет свойства коммуникации не просто параллельной, между живущими, но и коммуникации между прошлым и будущим через язык и культурную составляющую. Современность требует, чтобы ещё осмысляли через искусство, которое лишь одно оперирует огромной символической традицией, опираясь на весь культурный багаж человечества.
Н.П.: Спасибо за беседу! И ещё один вопрос вдогонку. Кого из современных писателей Вы рекомендуете почитать? 5-10 имён.
Д.О.: Я думаю, важно сказать о тех, кто чутко реагирует на вызовы времени в своей прозе. Кто-то из них незаслуженно не замечен, кто-то только завоёвывает себе имя, кто-то широко известен. Опять же, я реалист, потому я и назову реалистов. Это петербуржцы Дмитрий Филиппов, Сергей Авилов и Анаит Григорян. Это живущий в Рязанской губернии прекрасный прозаик и большой мастер Илья Кочергин. В прошлом году издательство «Время» выпустило совершенно волшебную его книгу «Точка сборки». Это учёный и писатель Дмитрий Конаныхин, автор реалистической романной тетралогии, который ошеломительно популярен в сети, но книги которого не издаёт ни одно российское издательство. Это ярославский прозаик Алексей Серов, новый сборник которого «Жизнь не так коротка» вышла пару лет назад в «ЭКСМО», вологодская писательница Наталья Мелёхина, выпустившая в восемнадцатом в том же издательстве книгу «Железные люди». Прекрасный писатель из Ногинска Игорь Малышев, который больше известен как детский писатель, но он написал очень интересный взрослый роман «Номах», вышедший в «Лимбусе». Роман Сенчин стабильно актуален в каждой своей книге. Они первые, кто приходит мне в голову, но современный активный реализм уже собирается в волну. И это позволяет надеяться, что период литературы-развлечения и литературы-терапии закончится. На смену придёт литература осмысления и литература действия.
Фото - Екатерины Богдановойскачать dle 12.1
