ДВА ПАРУСА ЛОДКИ ОДНОЙ...

Литосфера №1 январь 2019 
Редактор: Наталья Полякова


(Критические миниатюры)


ДВА ПАРУСА ЛОДКИ ОДНОЙ...

Есть у Иннокентия Анненского чудесное лирическое стихотворение "Два паруса лодки одной...", в нем говорится, что даже находясь в одной лодке во время бури, один парус не сможет коснуться другого, они навечно разделены. Образ лодки приходит на ум, когда говоришь о людях, связанных одним общим делом. И если представить, что каждый из поэтов - парус, который надувает вдохновение, то в лодке современной поэзии множество разнообразных по форме и содержанию парусов. Но в отличие от парусов из стихотворения, здесь каждый парус может коснуться другого. В рубрике "Два паруса лодки одной" в январском пилотном выпуске таких парусов шесть. Результатом соприкосновения стали небольшие эссе. Они связывают стихи по кругу, символизируя бесконечность и единство: Анна Аркатова > Андрей Пермяков > Надя Делаланд > Михаил Квадратов > Евгения Тидеман > Алексей Григорьев > Анна Аркатова…



Анна Аркатова > Андрей Пермяков

В одной анкете спрашивали такое, и я ответила - не люблю
Первое – свет в коридоре когда горит а ты в комнатах
Второе  - кровать когда стоит так что видна входная дверь
Третье – яйцо когда заказываешь всмятку а подают вкрутую
Четвертое – сутки перед отъездом
Пятое – собственные дневники
Шестое – планировать
Седьмое – ветреный день
Восьмое – ботанический сад и экскурсии в пещеры любые
Девятое – свет  лампочек энергосберегающих
Десятое  - кино «Покровские ворота»

Всё это как-то связано с тревогой, энтропией и страхом смерти. Кроме, конечно, кино. Оно меня просто так раздражает. И то, что его цитируют. О! Ещё чуть не забыла про запах вареных креветок!

Можно ли из всего этого составить мой портрет? Нет, нельзя – я ведь не указала ничего из того, что я всё-таки люблю. Можно ли этим как-то прокладывать себе дорогу? Видимо, да. Во всяком случае иметь при себе несколько экземпляров как руководство по эксплуатации меня. Но  приём не всегда работает – как угадал автор стихотворения, от которого ждёшь и ждёшь продолжения списка…. И… меньшей зависимости от рифмовки – не от рифмы, а именно что рифмовки, иногда подменяющей подлинную пару. Кстати , ненавидеть зависимость (финал стиха)– как это всё-таки по-детски! В смысле неприятия неизбежного, как голода и манной каши по утрам. Впрочем, кашу я уже полюбила. На очереди – ветреные дни.

PS. Высоцкий пел  « Я не люблю…» - но там сплошь какие-то бесспорные вещи – и оттого неинтересно. Любовь и ненависть должны быть уникальными хотя бы в слове – это наш способ огранки  себя, наша отповедь несовершенству мира.


* * *

— Напиши, говорит о том, что тебя действительно бесит.

А меня ничего не бесит.
Не, ну, когда тебе в душу кто-нибудь лезет,
неприятно, понятное дело, но можно и отойти.
Отойти, не сходя с пути.

Ещё не люблю касаться рукою брезента
(напильника, жёсткого снега, перевысохшей изоленты,
постороннего человека, другого-прочего абразивного).
Это тоже можно перетерпеть, это как доказательство от противного.

Не люблю, когда изменяет тело.
Не люблю, конечно, когда умирают дети.
(Мне, видать, за это и прилетело,
но чего не бывает на белом свете?)

Ещё мне немного претит изображать клоунаду
(Вот тут ничего не попишешь: надо, так надо).

А самое страшное — это твой ближний, когда он теряет лицо.
Ты сразу тогда себя чувствуешь конченым быдлом.
Впрочем, лицо потерял, другое лицо нашёл, тут и дело с концом.
Как говорится, что было, то было.

Словом, я отвечаю, что, дескать, про «бесит» — никак.
А она говорит, что я — несообразный дурак.
Ничего, говорит, из меня хорошего не получится.
Обещает, что мучился, мучаюсь, далее буду мучиться.

Поорала ещё немного, ушла вникуда.
Беда.

Из палатки пахнет крылышками на гриле.
Ну, и ладно. Зато хоть поговорили.

Кому бы ещё действительно сокровенное рассказал?
Радость, ноябрь, буфет, Вологодский вокзал.

(Бесит не соответствовать ожиданиям близких людей.
Но как теперь скажешь ей)?



Андрей Пермяков > Надя Делаланд

Ходит по соцсетям такая карикатура — едут люди в метро, и каждый про каждого и обо всех думает: «До чего же они все одинаковые, никакие». Меж тем, всё сложнее. Общественный транспорт — от поездов дальнего следования и до газелек — место встречи, место обмена взглядов и создания временной, но важной общности. Причём общности плотной, объединённой на какое-то время до смешения органов чувств. Вот в данном стихотворении чья точка зрения явлена нам? Старичка? Вряд ли. Автора? Но прямого лирического высказывания тут нет. Скорее, как раз ребёнок смотрит не дедульку, понимает, что будет таким же, что мама умрёт. Не верит, а всё равно понимает.
Ребёнок скоро выйдет из маршрутки, забудет этот мимолётный эпизод, но что-то останется. В частности — способность к рефлексии. Вот её не было, а вот она появилась. Теперь в его жизни был момент «до обретения им рассудка» и есть нынешнее состояние, когда рассудок временно (лет на ближайшие шестьдесят) обретён. А всего-то потребовалось на мгновение подключиться к коллективному бессознательному, сгустившемуся в маршрутке. Или даже не к бессознательному, а к плазме — в терминологии Бруно Латура. К чему-то, не имеющему точного определения, непознанному, но важному. К такому, что нельзя выразить обычными словами и очень трудно обозначить языком искусства. Однако, иногда получается. Чему пример — это вот стихотворение.

Интересно, а дед, на которого смотрел ребёнок, почувствовал себя на минутку дитём? Этого мы точно не узнаем. Ибо авторская воля священна и только он, автор, выбирает, кому из безъязыких дать слово. Выбирает абсолютно непредсказуемым, но до странности справедливым образом.


* * *

Ребенок с возрастом перестает нудить,
требовать, чтобы ему уступили место в маршрутке,
понимает, что мамы нету, что он один,
что она умерла, что какие шутки.
Вот он едет растерянный и седой,
в старом тертом пальто, с незастегнутой сумкой,
совершенно такой же уже, как до
обретения им рассудка.



Надя Делаланд > Михаил Квадратов

Изменение оптики, позволяющее увидеть в кукле вуду не посредника для причинения вреда кому-то, а того, кому больно, не пугающее и обижающее, а испуганное и обиженное, мгновенно вовлекает в текст стихотворения. Начатое слишком прямо, без разбега, оно довольно бесцеремонно разворачивает к себе и почти тычет нас в себя носом – «кто это сделал, а?» Мотивы страдания и распятия Христа, хоть и данные с другим знаком («за великое торжество нелюбви»), тем не менее отсылают нас прежде всего, как и евангельский сюжет, к жестокости людей. Легкий теологический флер ощущается и в обыгрывании выражения «гореть в аду» - «на рассвете кукле гореть в саду», где сад (обычно сад скорее рай) не только фонетически, но и по буквально осуществляемому с куклой действию, больше похож на ад. Еще хочется сказать два слова о рифме, которая в первой строке, но ретроспективно, оказывается годной не только к стоящему совсем близко слову «люди» и финальному имени «люду», но и слову «ерунду», причем именно за счет него «вуду» приобретает двуударность, которая делает его плачущим, всхлипывающим, растянутым больше, чем позволяет его физиология.


* * *

плакала кукла вуду
обидели люди
протыкали ручною иглой
бормотали разную ерунду
на рассвете кукле гореть в саду
за чужое счастье
за великое торжество нелюбви –
коля бросит люду



Михаил Квадратов > Евгения Тидеман

Конечно, конечно же, это гностическое стихотворение, хвала Василиду!

Твой дивный трюк, телесный алфавит:
Очнуться в жизнь и притвориться спящим.

Гностику, наверное, здесь видится София, Мировая Душа, уловленная злой материей. И выжидающая, и готовая к освобождению. Вот только осталось совсем немного – вернуть потерянные ею искры – души людей, заключенные в сонное и телесное, рассеянные в беспорядке по земле. Последние дни человечества описаны в эсхатологических системах разных религий, у гностиков – свой рассказ о Конце Света.

Долгие века человечество бесконечными войнами пыталось уничтожить само себя, выпустить из коварной плоти рассеянный божественный свет, вернуть его Мировой Душе. Но это больно, а София добра.

И нашелся выход, нашелся обнадеживающий пример – колонии небольших организмов образуют идеальные кристаллы. И последнее время человечество стремится слиться в идеальный кристалл-матрицу. Где человек будет всего лишь частью великого целого. И тогда операция по извлечению божественного материала из человечества пройдет безболезненно. Ведь это будет всего лишь возгонка некой фракции из кристалла. Это не больно, и София добра.

Каждый год наступает репетиция образования кристалла. (У нас зима, собака лижет лед. Природа умерла, душа опять поет). Смерть природы через фазовый переход живого в замерзшее кристаллическое состояние бывает каждую зиму. И приходит страшный пограничный месяц «ноябырь». Но зиму человек преодолевает. Однако, все ближе кристалл другой.

И всё светлей и бессловесней лес,
И ясный холод всё потусторонней.

Стихотворение тонкое, оно само кристалл, каждая грань – отдельная картина, все вместе – природа. Можно объяснять каждую строку, но такое раскрошит кристалл. Эти двенадцать строчек находятся немного над человеком. Хотя и говорят, мол, поэзия – только то, что про человека. Но как-то это самонадеянно. В нашем случае человек – только отзвук, средство и случайная помеха. Хотя всякая поэзия про любовь. И к Софии тоже.

И пускай говорят, что все не об этом. И автор ничего такого не имел в виду. Читателю лучше знать, о чем стихотворение. Конечно, специальные люди учат, как правильно понимать текст и как приличнее изобразить, что ты разумен и думаешь в правильном направлении. Но бывает, что это безразлично, и можно думать по-другому. Ну, или не бывает, как скажете.


* * *

И грани сна, и сумрак у воды,
И поздний свет, и зимние сады,
И тёмные ноябрьские чащи —
Всё так идёт и всё-таки стоит,
Твой дивный трюк, телесный алфавит:
Очнуться в жизнь и притвориться спящим.

И легче лечь в томительный ландшафт,
Покуда снег у изголовья трав,
И темноты не спрятанной довольно.
Но вечер года набирает вес,
И всё светлей и бессловесней лес,
И ясный холод всё потусторонней.



Евгения Тидеман > Алексей Григорьев

Баллада как таковая — эпическое повествование, сюжет которого часто символичен и характерен; железнодорожная баллада как жанр условна, отсылает скорее к народной песне, людскому стону, хору уязвленных, но согласных с участью голосов. Сюжет констатируется, обставлен статическим миром, минорным и резонансным к происходящему. Символом становится обреченная предсказуемость событий.
Антропоморфный пейзаж, подпитанный меланхолией наблюдателя. Ёмкие и точные образы. В чём-то платоновские персонажи, едущие и идущие; точнее, безвольно переносимые в пространстве слепой силой предопределенности. Проступающие детали сгущают и без того мрачную атмосферу холодного утра.

Вагонзак — значит, этапирование заключенных, зэков. Абстрактные "мы", разбуженные в "особый день" , превращаются в коллективное бессознательное потоков прошлых и будущих пересыльных, по воле рока вовлеченных в русло холодной реки — неповоротливой и равнодушной железной дороги.

Словно разделяя общее настроение, ревут в звериной тоске дизеля, кричат товарняки, истекая чёрной кровью. Здесь вообще много чёрного, дикого; будто созерцание дремучего пейзажа ведёт нас к народной прапамяти, тягучему дежавю: "да, всё это уже было".
Мир цепенеет в пределах действия бесстрастного замысла.

Некий шишаков нарушает общий паралич воли и делает рядовой день пересыльных особым; будто нелепый гладиатор, принявший вызов безысходности, он становится смысловой частью текста, как будто этот пейзаж был выпестован для представления его недолгой роли.
Конфликт внезапно встаёт во весь рост: мальчишеская спина, ракетница, понт — как детский жест в сторону роковой стати аллигаторов и львов, отравленных привычкой власти и законами тюрьмы. Но назад дороги нет — это жертвоприношение напоминает, опять же, платоновские поиски правды, волшебного камня, горючего сердца, обретения символа и смысла во всей явленной неприкаянности.
Так, в жутковатых своей обыденностью немногочисленных сценариях развития текста-пространства, в вековой инерции страны, словно огромной тяжеловесной машины, фоновый привычному ужасу кровавый рим выступает в роли милосердного и надмирного Отца, могущего утешить за пределами яви: "закрой нам очи... и угольные щеки оботри"... — уйми, вынь из черноты, очисти. Хоть ты.


ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ БАЛЛАДА

Вспомнишь что? Перекрёстки, ухабы,
Семафорный фонарик вдали,
В безрукавках оранжевых бабы
Бьют в ослабшие костыли.
 
Низких звёзд бесконечные точки
Над бытовкой с амбарным замком,
Полупьяный знакомый обходчик
Перегарным дохнёт чесноком.
 
Вспомнишь башню подъёмного крана,
На заржавленных тросах крюки,
Как поджарые тараканы,
Расползаются товарняки.
 
Вспомнишь, как это серою хлябью,
Ножевое прикрывши рукой,
Умирать меж антоновских яблонь
В привокзальном саду за рекой.



Алексей Григорьев > Анна Аркатова

Маленький человек в большом городе видит сны о большом городе. Камера видеонаблюдения над стальной дверью поворачивается и прицеливается — это город ищет того, кто втягивает его в свое сновидение. Город — один из самых древних архетипов, прочный как само мироздание. Человек входит в свой сон — в одну из многочисленных комнат. Он оглядывается, и понимает, что тут он уже был. Человек узнает вещи — одежду, книгу. Человек узнает себя самого, спящего в кровати. Человек узнает другого человека. Человеку снятся другие. Человеку снится человек. Кто чей сон? Ответа нет. Есть двери, открывая которые попадаешь куда-то, но не в реальность — в другие сны. Есть ли выход из интерзоны? Возможно есть, но не в этом тексте. Глаз камеры видеонаблюдения поворачивается и встречается с глазом человека. Какое-то время они смотрят друг на друга — человек и окружающий его город. Камера снова отворачивается — городу неинтересен маленький человек. Человек просыпается в другом сне. Ключи срываются с тесемки и падают на пол. Мир вздрагивает и время останавливается. Билетик скомкан — если развернуть бледную бумажку, билетик окажется счастливым. Мы об этом никогда не узнаем — мы часть другого сна. Человек спит и создает пространство вокруг себя. Кто он — мы тоже никогда не узнаем. Маленькому человеку снится большой город. Большому городу не снится ничего.


* * *

Любимый город засыпает
в нем наступает тихий час
для голубей ворон и чаек
собак выгуливавших нас
для всей природы изобильной
архитектурных ордеров
для сводной музыки дебильной
среди скамеек и шатров
для всех охранников в охране
сирен и кодовых замков
для фотографий в инстаграме
и просто камер видеонаблюдения
Открой стальную дверь не жилься
и ты когда в постель ложишься
кому-кому а нам пожалуй
здесь ничего не угрожало

Спи-спи купальник мой спортивный
спи-спи виталик мой противный
ладонью липкой на спине
(он что ли бреется?
ты что ли бреешься? - я не!)
ко мне уйди не прижимайся даже во сне

Нет прижимайся

Вчера автобус специальный
у нас показывал мультфильм
смотри смотри идут цыгане
смотри смотри не открывай

А ты открыла (баюбай)

Зато теперь не шелохнёшься
и у подъезда там где мы
втроём читаем шерлокхомса
никто не выглянет из тьмы
и волосы не встанут дыбом
домой уходит люда дыгас
стучит заветными сабо
все продолжается само

Пока любимый
спит как мертвый
поспевшей вишенкой на торте
щелчок – и вот идет волчок
довольный зайку волочёт
сбивает вишенку хвостом
за милицейским за постом
скрывается

билетик скомкан
ключи прощаются с тесемкой
летят и падают ничком
и снятся под половичком
скачать dle 12.1