(Путевые заметки)По следам одного стихотворения
«Кто надоумил вас ехать в Иорданию в конце февраля? Лучше бы в ноябре: можно было бы съездить на сбор оливок и срывать такие разные, такие своенравные плоды. Или тогда уж в марте, когда камни древних городов покроются пoлевыми цветами, а Петра истечет маковой кровью». Но мы едем, когда удается, что тут поделаешь. Приезжаем в страну и пытаемся притвориться, что живем ее жизнью, следуем ее законам... Понять, чтобы принять. Понять, чтобы полюбить, в том числе и в неудачное время. Полюбите нас черненькими... хотя — какие там черненькие: небольшая по размеру Иордания достаточно разнообразна и увлекательна, чтобы удержать интерес путника в любой сезон.
Я предвкушала Петру давно. Лет двенадцать назад рассказала одна знакомая о многодневном путешествии, и сидел во мне этот рассказ, покалывая, как невидимая иголка кактуса с домашнего моего подоконника.
Путь ослов пролегает в ПетруПо неровной кромке горы, По белёсой дороге, осыпающейся в тартарары. Я туда не приеду никак – Всё не складывается отпуск. В общем, не прошло и пяти лет, как домашние свыклись с мыслью, что когда-нибудь я поеду в Иорданию. Но поехать в Петру, минуя Джераш? Поехать в Петру — и не попробовать увидеть ее в контексте набатейского царства, тех дорог, которые строили набатеи? Проехать туда, минуя замки крестоносцев? — апогей поверхностности! Иордания, как и Израиль, вертикальна. Она живет в провинциальном настоящем, на территории с небольшими естественными ресурсами и с рекордно низким годовым количеством осадков. Но стоит копнуть (и в прямом, и в переносном смысле) в любом месте, как мировая история начинает раскрываться мощными пластами: ранние христиане и Римская Империя, Иоанн Креститель и Адриан, Ирод Великий и Османская империя смешаны между собой, щедро присыпаны современностью.
Карта Ближнего Востока напоминает валенок. Иордания в самом верху голенища, в той части, которая не снашивается. Грозные попались соседи, а в Иордании — покой и относительная гармония. Климат, как и везде на планете, усложняется, это правда: как раз накануне нашего приезда прошли проливные дожди, затопившие страну. Кого-то смыло, кто-то остался без крова.
— Ничего, страшного, правительство позаботится о тех, кто не позаботился о себе. И ООН... тоже позаботится, — это Баххрудин, встретивший нас в аэропорту и готовый опекать все дни поездки. Баххрудин — из адыгейско-сирийской диаспоры. Его отец служил личным телохранителем предыдущего короля и играл в снежки с нынешним, когда тот был ребенком. По дороге в Амман он рассказывает истории о том, как королю удавалось ускользнуть от охраны, если приходила охота "сходить в народ".
Амман, город братской любвиЭто по-арабски “амман”, а римляне переименовали город в Филадельфию. И вправду — здесь все дружелюбны. Сорок процентов населения составляют иорданцы, остальное — приезжие: палестинцы, марокканцы, саудиты, иранцы и сирийцы мирно уживаются в соседних лавчонках. А еще здесь живут русские, адыгейцы и чеченцы.
Наш провожатый продолжает рассказывать об их справедливом и добром короле: он очень любит гулять по амманскому даунтауну, где находится наша гостиничка.
Мы поселились в стратегической точке: между едальней с громким именем "Ресторан «Хашем»" (десяток шатких пластиковых столиков, торопливое обслуживание, щедрые порции) и знаменитым в народе магазином сладостей «Bekdash». Иорданский король неоднократно посещал «Хашем». Поскольку он, как Гарун аль Рашид, играет в переодевания, посещая поликлиники и городские службы, управляя впрямую, а не через исполнительную власть, — почему бы не вознаградить себя за это едой из детства: вкуснейшими фалафелями и питой, наполненной всякими вкусностями, от свежей мяты до многообразия хумусов?
Сладости — турецкие. Отстоишь в очереди, ткнешь пальцем в один из шести видов кунефе, расплатишься, и начинай любоваться ловкостью мужчин, вспарывающих раскаленный ароматный, истекающий сыром кругляш. Едят тут же, на круглых гранитных тумбах у входа, иногда возвращаясь в очередь. За добавкой, то есть. Целые семьи располагаются табором, передают пластиковые тарелки по цепочке.
Отойдёшь еще на квартал, и запивай эту сладость сладостью другого рода: здесь выжимают ароматную патоку. В машинку с круглой дыркой — тростниковую палку, из машинки - сок. На бутылке, куда при желании могут налить сок "на вынос", добросовестно перечислены чудесные качества напитка: и сексуальную жизнь наладит, и ревматизм излечит, и что там еще поможет выправить сок сахарного тростника...
Иорданки не привлекают, да и не притязают. Самая красивая встреченная сегодня женщина — это манекен в тончайшем платке. Торговцы торгуются, как и положено на Востоке, но как-то вяло, без страсти.
И это — настоящая их жизнь? Без красоты, без тайны?
В моем Вавилоне доводилось наблюдать за повседневной арабской жизнью, но казалось всегда, что уж у себя-то дома все эти люди живут совсем иначе... Не иначе. Очень буднично-деловито, никакой экзотики, но как-то добротно, спокойно, устойчиво. Окруженные детишками бородатые папы и мамы в платках и традиционной одежде чинно шествуют по улицам, заходят в рестораны, присоединяются к другим таким же семьям, стекаются в человеческие озерца и растекаются на отдельные капельки, неторопливо, но неостановимо. Как вода растекаются они по городу, просыпающемуся после пятничной молитвы.
Что еще? Приветливые зазывалы, рукописные плакаты: "Добро пожаловать в старейший дом в Иордании ". По-моему, я видела несколько таких плакатов, в разных кварталах. Внутри одного из “старейших”— шаткая, облезлая деревянная лестница, штукатурка осыпается, — но под ней обнаруживаются желтоватые камни, наверняка помнящие руки обрабатывающих их рабов... римские камни, в общем. К Иордании надо приглядываться, не все очевидно.
На другое утро отправляемся наконец к римским развалинам: театру, фонтану и цитадели. Иорданский дождь библейских пропорций превратил нижнюю часть города в гигантское скользкое месиво. Дома, пытаясь удержаться на холмах, цепляются друг за друга, как испуганные детишки с посеревшими от страха лицами. Вообще-то говоря, Даунтаун — это палестинский лагерь. Гранатово-красные вышитые платья, вывешенные перед большинством магазинчиков дороги Короля Фейсала — это, скорее, традиционные палестинские наряды. А этнические иорданцы давно выехали из этого района.
В цитадели потрясающий музей: от первых статуй человека (восемь с половиной тысяч лет до Рождества Христова с трудом укладываются в голове при виде их покатых плеч, их свободного дыхания) до двухголовых человечков с ярко подведенными глазами (эти чуть помоложе будут, им не больше семи с половиной тысяч лет до н.э.). Что влекло людей сюда, что питало их творческое воображение на этой земле? Почему именно здесь были чудесные видения, озарения, прозрения? Я хочу и боюсь почувствовать эту силу. Думают ли о ней люди, живущие на этой земле: торгующие и покупающие, готовящие и строящие?
А вечером нас ожидает хаммам... Ах, как я люблю суровых банщиков, серьезных банщиц, ритуал обновления, змеиное действо стирания старой кожи. Жестокая эксфолиация корейцев в сочетании с суровыми ударами турецких мыльных мешков, пар влажный и сухой... все это ax-чудо оказывается мне недоступным: женское время кончилось, с четырех хаммам открыт только для мужчин. Муж мой уходит в запретный сад, я провожаю его до ворот и с тоской гляжу через забор— действительно, сад, с домиком в глубине. Женщин уравняли в праве на работу и голосование, но не освободили от роя мелких запретов, а иностранок — от поденщины вполне откровенных оценивающих взглядов.
Ну что ж, вместо обещанных банных тумаков я отправляюсь на вечерний
шук (
сук), базар, извивающийся вместе с улицами, где красное с золотым (платьев) превращается в золотое (ювелирки), где фармацевтические чудеса грязи из Мертвого моря сменяются рыбными рядами (их только-только открыли: сам министр сельского хозяйства сделал заявление о том, как важно разнообразить диету иорданцев — меньше телятины, больше рыбы!). А потом я забредаю на улочку зоомагазинов... но карабкаться по амманским холмам в наступившей полной темноте
— маленькое удовольствие, а потому — спать, спать! Найти гостиницу, которая "вон тут за углом", заняло где-то полчаса. Захватив еще один ломтик кунефе в тягучих струнках застывающего в ночной прохладе сладкого сыра, поднимаюсь в номер: завтра — ранний подъем и выезд в Джераш.
Джераш и соседиПолоса дождя позади, дорога сухая и довольно хорошая, Сезон гранатов подошел к концу, и начался сезон цветной капусты. Вдоль дороги стоят лотки, некоторые продают желто-оранжевые шары прямо с машин. Потом капуста кончается, обочины пустынны, ни домов, ни людей. Здесь живут разве что добытчики фосфата: во-он вдалеке виднеются шахты и машины. А вдоль обочины — бессобытийная плоскость. Через некоторое время начинаешь различать другие вещи: низкие кустики, усыпанные пастельными мельчайшими цветами, низкие домa-кубики такой же бледной расцветки, что и окружающая пустыня; бесцветных безголосых овец. Пустыня начинает проступать, как переводная картинка далёкого детства, где слои желтоватой бумаги надо было осторожненько скатывать один за другим...
Джераш чуден не только идеально сохранившимся римским городом и осколками римского быта, но и обрамлением. Полгорода — музей, охраняется ЮНЕСКО, a во второй половине живут вполне реальныe жители современного посёлка Джераш, построившиe невзрачные дома, автостанции, магазины на насыпи; насыпи, законсервировавшей остальные части города Герасы, одного из десяти городов римского Декаполиса. Археологический памятник, говорите? А мы тут живем!
Местные продают куфии (здесь они называются “шемаг мхадаб” и отличаются от привычного черно-белого варианта яркими красками); козы пасутся, кошки стeрeгут храмы. Но самое, на мой взгляд, интересное
— это личность хранителя археологического комплекса. Это его домик стоит на склоне над входом в археологический рай. Никто не поручал ему охранять римский город, но что-то заставляло гонять соседей, выкапывающиx камни из Кардо, всеримской Мэйн-стрит, растаскивавшиx по домам статуи и посуду, собиравшими римские монеты и ещё по-всякому мародерничавшиx. Кто знает, что им руководило. Может, просто считал римский город за окном своим личным пастбищем — не его ли козы бродят по ступеням храмов? Когда же правительство спохватилось и определило территории статус памятника культуры, радетеля очень логично назначили директором музея под открытым небом.
Но остальные горожане уважают реликвии гораздо меньше. Жители Джераша ходят, не поднимая головы — под ноги смотрят, авось, найдут что-нибудь ценное. И находят же! Даже я нашла целую груду черепков — и это за несколько часов! Хорошо, хоть что-то осталось нам, любопытствующим людям с Запада. Осталась великолепная Кардо, главная артерия, сердце города. Остались храм Зевса, руины храма Артемиды, два театра, бассейны с мозаикой... В одном из вел
ичественных театров играют волынщики в воинской форме — бывшие служивые подрабатывают. Говорят, они играют здесь годами, мои друзья-израильтяне узнали их на фотографии. А, впрочем, время здесь небыстрое, годы ощущаются минутами, меняется вообще мало.
Мы выезжаем из Джераша, съезжаем с главной на проселочную ("Здесь есть чудесный ресторанчик"), и пейзаж начинает меняться. Горы как нотный стан, дома-ноты. На втором уровне стены увешаны коврами, над третьим виднеются низкорослые древние оливы, над четвертым начинаются пастбища. Мы подъезжаем к роскошному по местным понятиям двухэтажному ресторану с открытой "черной" печью на первом этаже (мы еще увидим на обочинах традиционный "табун", библейскую глиняную печь, но близко подойти к его усеченному конусу так и не доведется). Нас с поклонами провожают наверх... Перекусим? Баххрудин заказывает одно блюдо на всех, коротко бросая официанту: "Меззи". Мой муж любит поесть, поэтому я готовлюсь к жалобам: "Почему бы не заказать по шашлыку на каждого?", "Не хочу я делить один кусочек мяса на троих", — но тут начинается нечто невероятное: три человека сломя голову мчатся к нашему столу, сгружают на него тарелочки, тарелки и блюдища со всевозможными закусками, и бегут назад в кухню за новыми тарелками. Меззи — это такой комплексный обед, кулинарная карта Ближнего Востока. Невозможно не попробовать все-все, но съесть все это разнообразие нам не под силу. Через полтора часа мы спасаемся бегством. Увы, из-за длинной трапезы мы опоздали в Музей Иордании - поделом обжорам! А завтра некогда будет — в Петру лучше выехать заранее, там по пути и замок крестоносцев Шобак, и "замок слуги" Каср-Эль-Абед. Но самое главное, успеть до рассвета и встретить его в Розовом Городе.
Каср-Эль-Абед и окрестностиБаххрудин не спешит. Я погибаю от нетерпения. Но наконец он появляется, и, выдав какую-то детскую отговорку, трогается с места. Прощай, Амман! Из Даунтауна мимо пятизвездочных отелей, мимо вполне современных больниц и административных зданий, мимо недостроенных небоскребов, мимо зажиточных домов коренных иорданцев, расположенных на другом берегу реки— и вот начинается древняя земля Иордании, земля Библии и Евангелия.
Кончается пустыня, и начинаются благодатные земли, пригодные для пастбищ. Долина, расцвеченная маками, в окружении неближних скал (а там, на возвышенности — город Эс-Салт, куда мы не заезжаем, а зря: могли бы поклониться могиле библейского Иова, безвинно пострадавшего праведника. Правда, за честь называться местом последнего упокоения Иова сражается как минимум пять городов. Видимо, умирал он неоднократно). Река Иордан питает эти земли. Сладость лугов иорданских, вода-твой живой алтарь.
Горы подступают к дороге только для того, чтобы мы смогли без проблем взобраться в древнюю пещеру. Ирак аль-Амир, "Пещера Принца" (не путать с одноименным городишком), была заселена в 3 веке до н.э. Первые люди поселились в ней еще в медном веке, но следы их пребывания очевидны: следы ночлега, потолок в копоти былых очагов, петроглифы. Еще десять минут, и мы перепрыгиваем на век вперед (хотя, говорят, и через сто лет люди продолжали населять обжитой Ирак аль-Амир… Вот такая социальная несправедливость). Тувия, слуга Хиркануса, построил дворец для дочери хозяина, чтобы доказать свою любовь. Оказавшись отвергнутым, он покончил с собой, так что в замке, выстроенном из гигантских блоков, самых крупных на Ближнем Востоке, и украшенном мощными орлами, тиграми и, самое главное, гигантским львом, глядящим в сторону Аммана, где жила возлюбленная, никогда никто не жил.
Есть правда, и другая версия: замок построил сам Хирканус, "слуга народа". Вот откуда пошло это заблуждение, насчет "слуг"! Хиркануса, между прочим, с большим уважением упоминает тот же Флавий. Он был, что называется, селф-мэйд мэн, но, вот беда, покончил с собой, не успев насладиться своей величественной летней резиденцией. Немного осталось от замка, от искусственного озера, наполняющего водой рвы, от внутреннего дворика с бассейном. Но по-прежнему взирает на дорогу сердитый гигантский лев. Мы почтительно раскланиваемся и со львом, и со стариками, сидящими на пороге домика неподалеку, и — опять в дорогу.
Шобак. Красное на беломСворачиваем с дороги на Петру и попадаем в другую эпоху. Историческая география, вот что это такое.
Рыцари-крестоносцы явились в эти земли освобождать Гроб Господень, но как-то увлеклись мародерством и насилием, и продолжали это разбойничье дело с 1095 года по 1291-ый. Шобак, он же Монреаль, был построен в 1115-ом. На горе среди пустыни, замок был отлично расположен — все подходы были видны, не подберешься так просто. Заодно так называемые рыцари контролировали торговый путь из Египта в Сирию и грабили караваны. Казнил пленников лично правитель Транс-Иордании Рено де Шатильон: сбрасывая их со стен замка, он приказывал завязать глаза жертве, чтобы момент падения захватил их врасплох, и чтобы они успели прочувствовать ужас. Скажу сразу, что даже в полуразрушенном виде замок довольно-таки высок, и не хотела бы я оказаться на месте бедных караванщиков.
Но самое главное (пустыня же!), здесь бил источник. Он находился за воротами, на полдороге к деревне, но туда вел подземный ход. Триста семьдесят пять крутых ступеней — можно подобраться к воде, даже если крепость находится в осаде.
И осад было немало! Последняя длилась 18 месяцев. В 1189 году, по дороге из взятого Иерусалима, Саладин захватил-таки крепость. Там еще была какая-то драматическая история с наложницей слишком хороших кровей. Кажется, жадность садиста Рено де Шатильона зашла слишком далеко: в одном из набегов он захватил сестру самого Саладина. Саладин был разъярен и начал ту самую, завершившуюся победой осаду Шобака. Убил осажденных, кстати, не недостаток воды, а отсутствие соли: они слепли один за другим. А потом здесь были мамлюки (стены кое-где сохранили арабскую вязь, суфии, наверно).
Ряженые работники замка напоминают о том, как выглядели воины Рено де Шатильона: подобно тамплиерам, они сражались в белых сюрко с красными крестами. Красиво и зловеще. Мы же романтизировали крестоносцев, помните?
Жил на свете рыцарь бедный,Молчаливый и простой,С виду сумрачный и бледный,Духом смелый и прямой.Он имел одно виденье,Непостижное уму,И глубоко впечатленьеВ сердце врезалось ему......Полон верой и любовью,Верен набожной мечте,Ave, MaterDei! кровьюНаписал он на щите.Вот вам и "смелый и прямой". Все здесь в крови, и не только рыцарской.
Малaя Петрa. Заслуженная передышкаТургиды, во всяком случае, мужчины-тургиды, дa не те, что на дневной экскурсии смотрят сквозь симплетонов, а тe, что сопровождают в долговременных поездках, напоминают врачей “скорой помощи”. Придорожной скорой помощи. Такие же быстрые, умелые руки, но только вместо операций они вытаскивают неуклюжих дурачков на склоны и удерживают от падения в какую-нибудь суперпещеру с уникальными петроглифами. Однажды в Китае сильные руки тургида удержали меня от подъема на мостик времен династии... какой-то очень древней династии, и я не успела, обвалив его, войти в историю. Чувство юмора у них тоже вполне врачебное: "Зачем Моисей тащился в такие труднодоступные места?" — "Туристы попались настырные, и чаевые обещали уж очень хорошие."
Короче, мы готовы ехать в труднодоступные места, но сегодня ограничиваемся Малой Петрой. На горизонте — самая высокая гора в нескольких километрах западнее Петры, древней загадочной столицы набатейского царства. Она известна под арабским именем Джабаль Харун, что в переводе означает «гора Аарона». Аарон, брат Моисея, первосвященник, умер именно там, это упоминается и у Флавия, и в Ветхом Завете. Все исследователи соглашаются, что Джабаль Харун и есть ветхозаветная Ор. На ее вершине до сих пор стоит мавзолей Аарона, построенный мусульманами на развалинах византийской церкви. Гора видна все время пути. Хотя Баххрудину Флавий не авторитет, но гора почитается во всех трех религиях, и мы уважительно раскланиваемся.
С Библией наперевес, с Ветхим Заветом — именно так хочется путешествовать по этой стране. Глинистая почва, изменчивое русло Иордана. Вот здесь Моисей ударил посохом по земле, и забил источник. Это Вади Муса, город источников (из Моисеева до сих пор можно набрать воду). А здесь стоял он, глядя на Израиль, прислушиваясь к словам: "Ты приведешь свой народ в Землю Обетованную, но сам не войдешь в нее". Это гора Нево, в виду Иерихона. Вот здесь — церковь крещения, где Иоанн Креститель окунул Иисуса в воды иорданские. Евангелие от Матфея, 3:13 уточняет: "Тогда приходит Иисус из Галилеи на Иордан к Иоанну креститься от него". Теперь церковь крещения оказалась в 300 метрах от реки Иордан. Aна другом берегу, в Израиле, тоже стоит церковь крещения. Кто прав, какая из двух церквей точно отмечает место крещения Иисуса? Восемь метров между Израилем и Иорданией. Именно здесь племя Израилево перешло реку после сорока лет скитания по пустыне. Ну да, перейти здесь ничего не стоит. Течение сильное, но река мелкая. Правда, там нынче государственная граница, не перейдешь...
Небольшой объезд в сторону Мертвого Моря. А вот и знакомые луковичные купола. Оказывается, здесь находится русское поселение. Русские паломники живут на русской территории — это подарок короля Абдуллы II, неслыханная щедрость. Иорданцы вообще щедры, вон сколько земель в пустыне. Вдоль дороги тянутся шатры, сушится белье, стоят цистерны с водой- странное селение без стационарных домов, больше напоминающeе передышку каравана, чем жилье. Кочевники какие-то? Лагерь беженцев? Теплее, но беженцы своеобразные. Это игиловцы, изгнанные из Сирии. Сирия не желает иметь с ними дело, а миролюбивая Иордания приняла, но куда их девать? Женщины стирают, дети бегают. Мужчин не видно.
Потухший вулкан в трауре базальтовой корки. Встречный ветер удерживает машину, не пропуская в Петру, но как-то прорываемся через этот заслон, проезжаем по пылящей дороге, поднимая розовые клубы, и паркуемся рядом с ослами бедуинов. Б’дули считают себя потомками набатеев — кто им возразит? Именно они, не задавая лишних вопросов, провели Иоханна Буркхардта в 1812 году в руины и таким образом открыли Петру для западного мира. В конце концов они не прогадали, я думаю. Переселить их отсюда невозможно.
Посетивший племя в 1976 году король Хуссейн огорчился тому, как б’дули живут в Петре. Добрый король одарил их, во-первых, беспошлинной торговлей, a во-вторыx, построил городок и, самое главное, школу. Нo oни не желают отправлять в школу своих детей — вон какую прибыль приносят туристы! Привыкли жить по старинке, в пещерах, одеваются, как прежде, некоторые даже до сих пор перегоняют овец, но большая часть жителей давно уже ведет оседлый образ жизни, обслуживая Петру: продают краску для волос и сурьму, катают туристов на осликах.
Без меня происходит шерстистый шаг, Без меня вздыхают ослы, не освежая воздух, Оскользаясь на валунах. Не оставляя оттиск, Они проходят, спрятав свой непокорный характер, Норовя обойти затруднения, Нарываясь на гортанную злую ругань. Им порою кажется, что идут по кругу, Что у погонщика нет ни плана, ни карты. Здесь принимали караваны. Еще до того, как войти в город Петру и предстать пред очи царя, купцы останавливались в Малой Петре. Вот в этом дворе верблюдам давали роздых, люди размещались в величественном розовом здании на холме. Заодно держали три дня в карантине- что-то знали про инкубационный период многих инфекционных заболеваний?
Подавляющие мощью колонны, чудесные портики и гигантские статуи снаружи. Набатеи-инженеры и строители — строили свои великолепные дворцы сверху вниз, выдалбливая их в розовой скале — висели вниз головой? Геродот уверял, что набатеи сильны своим умением находить источник воды в пустыне. Они главенствовали над пустыней и над народами, населяющими ее, потому что умели не только искать, но и хранить воду (и, добавим, выгодно продавать). Удивительные цистерны видны, если вскарабкаться в одну из пещер.
Проходя все те этапы, которые проходили пораженные богатством и изысканностью властных набатеев купцы, мы карабкаемся по скале в здание, где останавливались измученные дорогой караванщики. Внутри — стены без особых прикрас; что нужно усталому путнику? Вода и лежанка, немного еды. Основные чудеса ожидали их в Петре.
Этот проход между скалами был заполнен пьющими, жующими, толкaющимися верблюдами. Ослы — для коротких переходов: они своевольны и в упряжке не пойдут. Верблюды, это верблюды на ломких ногах соединяли Аравийский полуостров с остальным миром.
"Лучший в мире вид! Всего шесть минут!" — гласит рукописный плакатик на куске картона. о стрелка куда-то в ущелье. Пойдем? Или это очередная туристская ловушка?
Да нет, не ловушка. Понимаешь это, вскарабкавшись на скалу и увидев, что назад пути практически нет (во всяком случае, так кажется сейчас), а вперед нужно карабкаться, уперевшись носками ботинок в противоположные стены ущелья. Трусиха заявляет:
— Я спущусь и пройду по дну ущелья.
— Но тогда вы попадете к реке, и оттуда я вас уже не вытащу.
Вперед, оставив трусость.
И вид, действительно, ослепителен: внизу река, на расстоянии вытянутой руки - розовые скалы.
А рядом — крохотный базарчик на земле: обычные побрякушки, сурьма, куфии ("Он просил меня передать, что отдаст очень дешево!" — переводит Баххрудин).
— Я надеюсь, что когда-нибудь открою здесь кафе и привлеку туристов. Это мое место, я сам расчистил проход. Я еще и площадку построю, приезжайте в будущем году! — это все через переводчика.
Растрогавшись от собственных рассказов о зажиточном будущем, кочевник-б’дуль пока что варит для нас бесплатный кофе. Кофе, кстати, невероятно крепкий, с кардамоном. Такой подадут не везде, места знать надо.
Литература как она естьГостиницы в Вади-Муса разнокалиберны, от пяти до минус одной звезды. Нашa— вполне приличная, а главное, через дорогу от ворот в Петру. Вечер в Вади-Муса скучен: на ночь Петра закрывается для посетителей, больше одного раза не поужинаешь, от сувенирных лавок я лично устаю. Попробовала осуществить идею-фикс с хаммамом, но они тоже уже закрывались. Нет, не так: услышав, что есть еще один неохваченный турист, навстречу вышел сам хозяин заведения, но, приглядевшись к его физиономии, я сама отказалась...
Остается угомониться и почитать об Иордании и иорданцах. Но что читать, кроме пресловутого Флавия и мемуаров Т. Э. Лоуренса, того самого Лоуренса Аравийского? Иорданские писатели стали появляться на литературной сцене с 20-х годов прошлого века. Точнее, писатели, возможно, и были, но переводов на английский на существовало. Потом, после 1948-го, влилась палестинская литература, и теперь она как бы иорданская, но совсем, совсем другая. Другая идеология требует совсем других приемов. На русский иорданцы переводились в советское время, но, кажется, интерес к их книгам был сугубо политический: их истории о борьбе за существование накладывались на советскую идеологию, как масло на хлеб, и позволяли обобщать. Таким образом получилась литература o борьбе за социальную справедливость. Нынешние иорданцы живут в мире и в некоем равновесии, и литература — без взрывов: Нобелевских и пулитцеровских лауреатов среди писателей пока нет.
А вот мемуары людей с Запада по-настоящему интересны. Королева Нур, американка из Вашингтонa, вдова короля Хусейна, написала книгу воспоминаний "Доверие: Мемуары о неожиданной жизни". Нур впервые попала в страну вместе с первым для Иордании "Боингом" и неожиданно подружилась с молодым наследником. Дальнейшее, как говорится, принадлежит истории. Нур помогает заглянуть в королевскую политическую "кухню", заодно рассказывает о своей удивительной жизни в чужой культуре, на переднем фронте ближневосточной политики.
ОБ Иордании читать интересно. Вот мемуары "Замужем за бедуином" Маргерит вон Гельдермалсен. Действующие лица — сама новозеландка Маргерит, уже знакомые нам бдули, пещеры Петры. Как и Нур, она влюбилась в иорданца и вышла замуж в 1978, с той разницей, что Нур прожила все это время во дворце, а Маргерит — в пещере. Она подробно описывает нехитрый быт, обычаи, собственные усилия (она открыла клинику для бдулей, которая функционирует и сейчас). Бесценно. Хороший язык, искреннее повествование, портреты и зарисовки в общей ткани повествования, в общем, хорошее добавление к мемуарному отряду любителей Иордании. И, заметьте, наблюдающие не менее интересны, чем их наблюдения. К примеру, та же королева Нур повернула Иорданию лицом к Западу, это она работала над переменами в отношении женщин — а в результате оказала услугу иорданской литературе, дав возможность женщинам-писательницам публиковаться.
Долгожданная ПетраСо II века до н. э. и по конец I века н. э. набатеи создали мощное государство, захватив и поработив и моавитов, и эдомитов, и кто там еще попался на караванном пути. Все было в их руках (мудрых? ну, по крайней мере, сильных). Набатейское царство достигло своих максимальных масштабов и простиралось по всему Аравийскому полуострову, дойдя на севере до Дамаска и современной Саудовской Аравии.
А вообще набатеи были не только строителями. Вино и пшеница, оливки и фрукты — все росло в пустыне. Но основное богатство поступало от торговли. Специи. Специи и вода. Страшное землетрясение 551 года н.э. не полностью разрушило столицу, но подорвало экономику. А потом пришли, конечно же, римляне, и уж они окончательно развалили все достижения набатеев.
Т.Э. Лоуренс писал в мемуарах: "...Не приехав сюда, вы не познаете Петру. Но, уверяю вас, пока вы не увидите ее, вы не получите даже тени представления о том, как прекрасен может быть город".
Набатейское царство – ослиная мука. Горным эхом множатся звуки.Да, ослы. Ослы — для тех, кто не может провести в Петре неделю; именно за неделю можно успеть обойти основные храмы. Но лучше бы месяц. А на осле все просто: они в основном следуют по дороге, а по дальней обочине тянутся дворцы и бассейны, места привалов и упокоения. Не указывай ослу, что делать, и выйдет экономично, романтично, весело. Два б’дуля, один взрослый, другой совсем еще мальчик, но у обоих глаза насурьмлены так, что мне неловко за отсутствие макияжа, едут с обеих сторон, показывая набатейские храмы, дворцы, монастырь на далеком холме, и следят, чтобы мы не свалились с ослов, фотографируя чудо. Они спокойны и неназойливы. На коротком привале муж угощает старшего сигаретой, и он оживляется:
— Приезжай надолго. У меня можешь жить, все вокруг покажем.
Для древнего племени они неплохо говорят по-английски. Лицемерят? Туристская развлекаловка? Возможно, что и нет: после одного эпизода в Индии, когда мы усомнились в искренности тех, кто вешал нам на шеи гирлянды цветов, я предпочитаю ошибиться, поверив говорящим. Ну да, они другие, и любовь наша им ни к чему. Но попробовать понять — это еще круче, чем полюбить.
Натирают морду ремни и бляшки; Хочется пить, и ничто уже не предвещает ворота, Но тут розовый город оголяется за поворотом, Неожиданный, как колено монашки. Город был упрятан надежно. Длинный проход между скалами, почти расщелина, но расщелина благоустроенная — в римские уже времена скалы были расписаны, желоба на обочине обеспечивали город водой и контролировали уровень воды во время дождей. Думаю, набатеи тоже придумали что-то замечательное, чтобы облегчить дорогу, но римляне все неуклонно перестраивали по своему типовому проекту, вот и не дошла до нас набатейская дорога. А главное, набатеям удалось создать это "ах!" на очередном повороте, когда... да-да, розовый замок, каприз воображения древнего архитектора, таинственней того, что насочинял Джордж Лукас для "Индианы Джонса", внезапно открывается и покоряет непонятной, вызывающей трепет мощью.
Казна (это она "открывается за поворотом"), дворцы, храмы, здание суда. Вашингтон какой-то. Разве что монастырь на горе выделяется в имперской гармонии. До сих пор не разрешен спор, подлинны ли Свинцовые Кодексы, но находки из Пещеры писем в Иудейской пустыне уж точно позволяют заглянуть в мир набатейской бюрократии. А где же простые люди жили? Ответ однозначен: в пещерах, конечно же, в пещерах. Так же, как и их потомки. А деревня — это так, для приема туристов, правительство построило. В одну из пещер мы заезжали вчера. Древняя пещера, казалось бы, стены в петроглифах — но она почти ровесница изысканному "дворцу слуги" Каср-аль-Абед.
Нет, мы все-таки рванули вперед как цивилизация: палатки да хибарки все-таки уютнее пещер. Хотя — как сказать. Вспомнилось по ассоциации индейское племя с Огненной Земли, полностью уничтоженное с началом всеобщего одевания (до приезда миссионеров они были поголовно голыми, и ничего, выживали) и переселения оного племени в бараки, хижины или что там белые люди для них выстроили. Им забыли рассказать о необходимости стирать оную одежду и мыть руки перед едой, и вскорости все они умерли от завезенной теми же доброхотами инфекционных болезней. Патернализм западной цивилизации — это все же этическая дилемма.
Но если отбросить все эти размышления, Петра прекрасна и таинственна, как жемчужина во влажном алькове раковины.
Как внушили ослу, что дорога – быт его? Кто пробуждает в путнике по Петре голод? Так стихотворение ищет путь, нащупывая тайный город, Не найденный, a потом и вовсе забытый. Стихотворение сбылось, а как же. И теперь мне хочется бесконечно писать про чудо древнего города, вырубленного в скалах, про римскую мостовую и канальчики-стоки вдоль дороги, про весь их комфорт и мудрое планирование, про всю эту утерянную цивилизацию, о которой так мало известно. Но мы — останемся ли? Что оставим мы будущим племенам? Как разберутся они в том, что останется от нас?
Что-то же останется.
Самое короткое в мире послесловиеИ что же в сухом остатке? Бесконечность пустыни, горечь Мертвого Моря, красноватый песок на зубах? Где же начало, росток, зерно? Где зародилась эта страна, что на самом деле так мощно влечет сюда иудеев, христиан и мусульман, за что проливалась кровь? Не разобраться. Остается поверить на слово местным жителям и разделить с ними неторопливый кофе, обильную трапезу — и дорогу, конечно же, дорогу! Куда приведет она иорданцев, живущих, кажется, одновременно в XXI-ом и в каком-нибудь удаленном веке до рождества Христова? Кто знает. Остается перекатывать за щекой сладкий глоток воды и шагать прихотливыми ослиными путями.
скачать dle 12.1
