ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Кирилл Анкудинов. РОССЫПЬ

Кирилл Анкудинов. РОССЫПЬ



Когда мои знакомые избавляются от своих библиотек, они любят дарить книги мне. Недавно один майкопский поэт, коллега по литературному объединению, подарил мне несколько книжных дореволюционных изданий и одно журнальное (оно интереснее всего). Это «ежемесячные литературные и популярно-научные приложения к журналу "Нива” на 1914 год, том III».

…Проза – повесть Шолома Аша «Америка» («так каждый вечер отец и сын изучали Талмуд и снова находили друг друга в огромном, чуждом Нью-Йорке»). «Горные пастухи в Андах», рассказ А. С. Грина (того самого Александра Степановича Грина). Далее – наука и мистика, подводные лодки, аэропланы, спиритизм, повесть чеховской подруги Л. А. Авиловой «Вавилонская башня» («Дора Августовна забежала в свою комнату, чтобы взять чистый носовой платок, присела отдохнуть в тишине и прохладе и задумалась»). Есть вкрапления поэзии – стишок Владимира Нарбута –  приличный и на удивление робко-элегичный, с рифмой «осень-просинь». Стишок Арсения Митропольского (Митропольского-Ланга, который увлекался спиритизмом и погиб на Турецком фронте, разыскивая пропавшего без вести сына). Стихотворения Наталии Грушко – её Блок в дневнике обозвал «подшлёпнутой».  «- Меня ты не любишь, - так что ж! Пусть завтра ахнет вся Севилья, - По рукоять всажу я нож Тебе в разгаре сегедильи! – Так закричал он и в сердцах Под ноги бросил мне сомбреро. А я в ответ небрежно: Ах!... Какой ты добрый кабалеро!». И впрямь подшлёпнутая… Есть даже триолет мэтра Фёдора Сологуба – я воочию вообразил мэтра: «Анастасия, голубушка, мне надо дать что-нибудь для «Нивы», поищи-ка в той кипе триолетов на антресолях».

Но тут из «Горных пастухов в Андах» выпало два листка календаря за 1974-ый год. За 10-е ноября (на лицевой стороне «День советской милиции» - изображён младой кудрявый милиционер с микроскопом, на оборотной стороне - «Материнский поклон сормовичке»). И за 11 ноября (на лицевой стороне  – «Иностранный юмор, без слов» - младенца кормят с ложечки из телевизора, на оборотной стороне – рецепты хозяйке «Таджикские блюда»).

И меня шибанул контраст двух эстетик – изгибисто-нимфейной эстетики 1914-го года и эстетики 1974-го года – очень доброй, но практичной, линейной, энтээровской, электронно-минималистской…

Можно сказать, что я получил одновременное послание из двух былых эпох.

Кстати, мы сейчас культурно ближе к 1914-му году. 1974-ый год для нас как непознаваемая Атлантида.

Между прочим, и «Приложение к "Ниве”, и календарь за 1974-ый год делались с одной целью – как «чтение для масс». Календарь достиг своей цели лучше (а вот не надо было сецессиониться, спиритничать-сегидильничать»). Но сейчас тот календарь бесполезен: масс 1974-го года больше нет (остались лишь люди, жившие в 1974-ом году).



*  *  *

Привожу текст своего старого эссе «Гадание по негодяям». Оно было опубликовано в воронежском альманахе «Бредень» за 2002-ой год (в выпуске № 2). Малотиражный провинциальный альманах доступен немногим, потому повторю то эссе.


ГАДАНИЕ ПО НЕГОДЯЯМ

Хочу признаться – испытываю давний интерес к отрицательным персонажам, к  негодяям разного рода.  Не только потому, что они, как правило, убедительней, живее и ярче положительных персонажей, но и потому что если положительные герои воплощают в себе сферу «сверх-я», принятых общественных установок, то герои отрицательные воплощают сферу «оно», бессознательного. Эти герои – выражение пугающих импульсов коллективного подсознания. Поскольку человек в своей основе остался язычником, он совершает с ними то же, что некогда совершал со злыми духами – персонифицирует их, а затем творит над ними ритуальный акт изгнания в форме пощечины, ударной фразы типа «какая же ты все-таки сволочь», соответствующего гневного монолога, в особо тяжелых случаях – милицейского конвоя или пули. Но отрицательные герои – это еще и бессознательные влечения, это – то, к чему общество стремится на самом деле. Именно поэтому по таким героям можно гадать о будущем.

Возьмем советское общество…. Кстати, я не считаю советский период таким уж выморочным и так уж выпадающим из хода мировой истории. Я не сомневаюсь в советских добродетелях, это – истинные добродетели, но они слишком узки. Мне кажется, к советскому обществу надо подходить спокойнее. Оно вовсе не чудовищно,  как его хотят представить, оно всего лишь предельно перенапряжено. Эта перенапряженность и послужила причиной фиаско советской системы. Жалко того, кто пытается переделать всю человеческую природу, при этом даже не рассчитывая на поддержку Бога. В лучшем случае это закончится сильнейшим неврозом. Советский мир был крайне невротичен и не мог исцелить себя, он страдал кризисом самоидентификации и, как часто бывает в подобных случаях, разрешил свои проблемы суицидом. Такой финал можно было безошибочно предсказать по верному симптому – по среднетипичному отрицательному персонажу советской литературы.

Рассмотрим его поздний вариант, в меньшей степени осложненный идеологическими привходящими, в большей степени психологизированный, осуждаемый не столько за плохую классовую позицию, сколько за плохие человеческие качества. Каждая из черт этого негодяя убийственно рифмуется с настоящим. Он – гедонист, певец культа наслаждений. Без комментариев. Он сексуально раскрепощен и безответственно относится к женщинам. Опять-таки, без комментариев. Он – индивидуалист и сторонник частной инициативы, в некоторых случаях – частный предприниматель. Думаю, с этим тоже все ясно. Он слаб и постоянно ссылается на то, что обстоятельства сильнее его. Хотелось бы знать, кто из современных людей смог бы назвать себя победителем обстоятельств. Он не доверяет коллективу (и правильно делает). Он сомневается в человеческой природе вообще, и в этом, кажется, тоже прав. Складывается странное впечатление, что «отрицательный герой» - честный, умный, взрослый и проницательный человек, что он единственный из всех постиг суть вещей. Он видит все таким, какое оно есть, в то время как остальные, «положительные», заняты идиотскими щенячьими играми. Советские писатели хотели доказать, что их «отрицательный герой» не слишком силен и далеко не типичен, они наделяли его избыточной нервностью. Ему был присущ какой-то истерический цинизм. Под таким же знаком истерического цинизма прошли многие реальные общественные и культурные процессы в перестроечную и постперестроечную эпоху. Суммируя все, можно сделать вывод, что позднесоветский отрицательный герой нашел полное воплощение в человеке нашего времени со всеми его достоинствами и недостатками. Он – это мы. Так бывает всегда – в лице отрицательных персонажей писатели, не подозревая того, рисуют людей из близкого будущего. Потому как на самом-то деле писатели хотят быть такими, как их отрицательные персонажи. Хотят, но не могут. Потом смогут, поскольку наши желания имеют свойство воплощаться в жизнь.

Что же касается советского «коллективного отрицательного», всяких «империй зла», то здесь результат оказался еще более разительным…. Я очень люблю фильмы семидесятых про «их нравы», все эти прибалтийские боевики с указующим перстом  (жалко, что многие из них  не показывают по телевидению). Никогда и нигде я не видел после этого такой насыщенности энергиями греха, такого влечения к тому, что как бы осуждается, такого возбуждения камеры от обыкновенной бутылки кока-колы. Неудивительно, что теперь наша первая реальность до ужаса напоминает ту вторую реальность. «Капитализм», в котором мы живем, не имеет никакого отношения ни к одной из стран мира, но он имеет самое прямое отношение к Мосфильму, Ленфильму и к Одесской киностудии. Это не капитализм как таковой, это – сладкие советские мечты о «капитализме». Мы обитаем в воплотившемся сознании среднесоветского гражданина, блаженно грезящего о стриптизе, боулинге, чистогане, желтой прессе и коррупции.

Что же сулит нам гадание по нынешним негодяям?  Ответить на этот вопрос трудно, ибо литература ныне разделилась на «демократическую» и «патриотическую», для получения стереоскопического изображения современного негодяя надо совместить представления о негодяйстве в одной литературе и в другой литературе, взаимопогасив при этом противоположные идеологические импульсы. В остатке явственно обнаруживаются два качества: во-первых, даже не жестокость, а какое-то элегическое бесчувствие (человек человеку компьютерный символ); во-вторых, полная бессодержательность, пустотелая симулятивность идеологических знаков, которыми герой оперирует -  в сочетании с впечатляющими эффектами на внешнем уровне. Получается что-то вроде торжествующего профессора Мориарти, который для вящего понта по четвергам переодевается в Шерлока Холмса и занимает дом на Бейкер-стрит, а по воскресеньям воображает себя Конан-Дойлем и описывает собственную деятельность в двух ипостасях.Советский негодяй был довольно-таки загнанным существом, этот сам загонит кого угодно, причем без всяких поводов и идеологических оправданий. Того негодяя могло урезонить гневное слово товарищей, этого успокоит разве что осиновый кол. Одним словом, нынешний негодяй куда сильней и опасней прежнего, что не предвещает ничего хорошего.



И впрямь отрицательные литературные герои бывают крайне интересны.

Особенно когда они демонстрируют свои вкусы.

Вот – книга советского писателя Александра Шевченко «Под звёздами. Повесть и роман» М.: «Воениздат», 1986). Книга глупая, бездарная и типичная для своего сегмента культуры – «шлакоблочная типовая постройка» (в моей библиотеке она оказалась, потому что была куплена «в нагрузку» - не помню к какому товару). Роман из этой книги «Всюду жизнь» был написан в 1976-м году (будучи содержательно устаревшим на десятилетие, как минимум). Он – о строительстве гидроэлектростанции в Сибири.

Второстепенный отрицательный персонаж романа, прораб-бракодел Радий Кипарисов (ещё б не отрицательный – с такой-то фамилией) декламирует инженерше Жанне Бальмонта (разумеется, «Хочу быть дерзким, хочу быть смелым…»). Есть и главный отрицательный герой – молодой сотрудник Гидропроекта Константин Осинин (дендрофобия у автора, что ли?). Константин отбил у главного положительного героя романа – Фёдора Устьянцева – невесту Катю. И он закрывает глаза на несоблюдение норм технологии строительства плотины Кипарисовым (потому что что начальник Гидропроекта зарубил строительный проект Константина и одобрил смежный проект Фёдора; Константин желает провала сопернику). Константин – москвич; у него – своя компания московских пижонов, в которую случайно попадает провинциал Фёдор.

«За кофе заговорили о кино. Костя восторгался английским детективом «Убийство в Восточном экспрессе» по роману Агаты Кристи.

- Какая поразительная проницательность у сыщика-любителя Пуаро! После такого боевика не хочется смотреть серые, бездарные фильмы, вроде фильмов Шукшина! – с пренебрежительной улыбкой произнёс Костя как не подлежащий обжалованию приговор, делая рукой брезгливый жест, будто отбрасывая прилипший комок грязи».

Естественно, Фёдор вступается за Шукшина…

«- А я считаю, что все мы должны низко поклониться Василию Макаровичу Шукшину за то, что он показал нам подлинных людей из народа! Да, они не читали Хемингуэя, не видели картин экспрессионистов, а некоторые даже телевизора не знают, потому что живут в глухих деревнях, где нет электричества. Но они всю жизнь самоотверженно работают и создают все жизненные блага, которыми мы пользуемся! На таких людях земля держится, и все мы перед ними в неоплатном долгу!... И то, что миллионные массы не приняли так превозносимый на Западе абстракционизм, говорит о здоровом, безошибочном чувстве прекрасного у народа!».

Бедная, бедная Агата Кристи! Бедный, бедный Пуаро (ведь он никогда не был снобом)! К тому ж, в качестве примера «зарубежанского шика с умниками» взято «Убийство в восточном экспрессе» - именно то произведение, в котором «поразительная проницательность» Пуаро оказалась бессильна пред живой жизнью. И бедный, бедный Шукшин – ни разу не союзник Александру Шевченко (и его герою). Ведь Шукшин замечателен не потому, что показал нам людей, которые «не читали Хемингуэя» (некоторые из них могли читать) и «создают все жизненные блага» (какие жизненные блага создаёт откинувшийся зэк Егор Прокудин или изобретатель вечного двигателя Моня Квасов или Глеб Капустин с Алёшей Бесконвойным?). Шукшин замечателен по причинам, которые Александру Шевченко – если он их в силах осознать – не понравятся.

…Все культурные явления – и Пуаро, и Шукшин, и абстракционизм – берутся автором как карты для идиотской игры, противоречащей не только их потенциальному предназначению, но даже их изначальному смыслу. Шахматными фигурами играют в домино.

(В семидесятые-восьмидесятые годы ХХ века было словечко «хипповать», что означало «модно и дорого одеваться» - бедные хиппи, бежавшие от «общества потребления»!; бедный русский логос, в котором всё выворачивается наизнанку!).

Впрочем, люди играют в одни и те же игры во все времена.

Кстати, ведь Александр Шевченко хочет быть как Костя Осинин, хочет смаковать под московский кофеёк Агату Кристи и не ведать Шукшина. Будь иначе – он не озаглавил бы свой роман столь сиротски-извинительно  -  «Всюду жизнь». «Всюду жизнь-с, у нас тоже свои маленькие радости-с, плотину строим-с, ваше высокопревосходительство».

Вот он – советский рессентимент.



* * *

Мой майкопский друг, человек вполне эрудированный и очень тонкий, искренне считал автором текста песни «Как упоительны в России вечера…» - Осипа Мандельштама.

Когда я услышал это, сначала я удивился, потом объяснил другу, что Виктор Пеленягрэ – не есть Осип Мандельштам. А затем поразмыслил и понял, что в сей ошибке – смысл.

«Я пью за военные астры…» - это ведь тоже «Как упоительны в России вечера…» своего рода. Хотя, конечно, два текста создавались в разных культурно-исторических условиях, с разными целями и, главное, с разным предвидением возможных последствий.

Другой мой майкопский друг, коммунист по убеждениям, ненавидит песню «Как упоительны в России вечера…» за единственное слово – «лакеи».

Сдаётся мне, что у мандельштамовских рыжих англичанок с «розами в кабине рольс-ройса» были свои слуги (лакеи).

Я уж не говорю про «дальних колоний хинин». Где хинин сагибов, там и рабы.



* * *

Я однажды осознал, что такое толпа и насколько она бывает страшна.

Я читал блог Андрея Мальгина. Мальгин привёл высказывание певицы Ваенги, осуждающей акцию «Пусси райотс» (то, где Ваенга сказала: «почему они не сплясали в синагоге или в мичети?»).

(Я не знаю, «мичеть» - намеренная игра или безграмотность; я думаю, что Ваенге не надо было б так высказываться; также я считаю, что «пусям» не надо было б петь и танцевать в храме).

Я люблю Ваенгу, я догадывался, что в блоге Мальгина её обругают, мне захотелось узнать, как именно её обругают – и я начал читать сотни комментариев…

Половина комментаторов спросила: «Ваенга? А кто это?» (как будто они не знают, кто это). Вторая половина комментаторов решила пошутить и написала: «певица ртом Ваенга» (и что здесь смешного?).

…Сотый коммент, двухсотый коммент, пятисотый, семисотый – «кто это такая?», «певица ртом», «певица ртом», «а кто это?»…

Эти люди, наверное, выступают за свободу мнений, за право «быть многоцветным в одноцветном мире». Почему ж они такие одинаковые? Почему ж они неспособны пошутить не одинаково? Почему они, хотя б, не могли проглядеть предыдущие комменты и придумать что-то своё, непохожее на то, что уже было?

Какой ужас, какой позор – быть в толпе, быть как все! Уж лучше слыть провинциальным, смешным, нелепым, глупым, невоспитанным, плохим, диким – только бы не быть как все!

Толпа – всегда буржуазна. Народ – не толпа, народ никогда не одинаков. Народ составляют разные люди – достаточно присмотреться, чтобы увидеть это. Шукшинские «чудики» - все различны, все не похожи друг на друга.

А «буржуазный планктон» - он же цивилизованный. Он вытравил в себе всё «народное», вытравив этим в себе и всё индивидуальное. У него – полторы шутки на всё сословие.

Я – не буржуа. Я – мелкий буржуа. Тут дьявольская разница. Мелкий буржуа может позволить себе быть индивидуальностью, кустарём-одиночкой; буржуа это заказано (он тут же вылетит из собственной «среды-корпорации»).



* * *

Когда в толпе «людей с хорошим вкусом» возникает «человек с дурным вкусом», это безошибочный признак таланта.

Талант таланту рознь, талант «человека с дурным вкусом» может иметь различную природу, он может оказаться «талантом разрушения и саморазрушения», «талантом безумия», «талантом вечной недоосуществлённости», «талантом без результатов». Но «человек с дурным вкусом» не может быть без какого-либо таланта совсем.

Посредственность – стремится слиться с серым фоном; бездарность – разлагает, разрушает язык (то есть творит и плодит серость в квадрате). Только талант – заметен сразу (за что и страдает, собирая на себя упрёки).

Говорят, что Михаил Ромм, набрав вгиковский курс, пожаловался: «Какие у меня хорошие ребята; есть только две паршивые овцы – без вкуса вообще: этот умничающий пижон Андрей Тарковский и этот сибирский лапоть Шукшин»…

Один-единственный «носитель дурного вкуса» посреди десяти тысяч членов Союза Писателей СССР «с хорошим вкусом» (или, хотя б, «с нормальным вкусом») – Владимир Высоцкий - которого не принимали в «Союз Писателей» и не публиковали – «за дурной вкус». А разве не было таланта у Игоря Северянина?

Чтобы прослыть «парвеню с ужасным вкусом», надо в высшей степени обладать способностями, умом, чувством стиля. Об этом – рассказ Честертона «Лицо на мишени».



* * *

Моя любимая цитата из Гилберта Кийта Честертона…

«Но мне хотелось бы, чтобы хоть изредка вступал хор. Мне бы хотелось, чтобы после мучительной, как агония, нездоровой до жути главы врывался голос человеческий и орал читателю, да и писателю, что это ещё не всё. Упивайтесь жестокостью и сомнением, только бы вовремя звенел припев.

Например мы читаем: «Гонория бросила томик Ибсена. Она ясно поняла теперь, что её жизнь не только сложней, но и холодней и неприютней, чем жизнь бескрылых мещан. И тра-ля-ля-ля!». Или: «Молодой священник горько усмехнулся последним словам прабабушки. Он знал слишком хорошо, что с тех пор, как Фогг установил закон наследственной косматости козлов, религиозная этика строится на совершенно новых основаниях. И о-го-го-го-го!». Или так: «Юриэль Мейблум мрачно смотрел на свои сандалии. Он понял наконец, как бессмысленны и бесчеловечны путы, связывающие мужчину и женщину; понял, что каждый из них должен идти своей дорогой, не пытаясь перекинуть мост через бездну, разделяющую души». И тут ворвётся оглушительный хор бессмертного человечества: "А я буду верен любимой моей, если не бросит меня”». (эссе «Хор»).

Эта цитата замечательна горячей, острой актуальностью.

Достаточно перенести её в наши дни… Правозащитник Альфонс Богданович Пуцилло-Маляхинский горестно осознал, что живёт в огромной стране с чингисхановым кодом рабства, навеки впечатанным в народные гены. И – пошла группа «Любэ»: «Комбат-ба-а-тяня, ба-а-тяня-комбат…». Феминистка Софья Немудрая поняла, что женщина всегда обречена быть жертвой жестокого мужского мира. И – запела Ваенга: «Же!-ла!-ю!, чтоб вы все были здоровы…». Или так: изысканный критик Мартын Кальсонер-Эдельвейс окончательно убедился, что в стихах молодых поэтов совсем нет приращения смысла. И тут врывается казачий хор со своим «Распрягайте, хлопцы, коней».



* * *

Меня интересует: почему в девяностые годы (и раньше) у нас был так популярен Джеймс Хэдли Чейз? Во всех букинистических отделах, во всех библиотеках – залежи вышедшего тогда Чейза – сотни книг; во всех «сборниках зарубежного детектива» – непременно Чейз; и в коротичевском «Огоньке» печаталось «Казино». А сколько фильмов снималось у нас по Чейзу (даже в доперестроечные времена – взять хоть телефильм «Мираж» с Адомайтисом и с итальянцем Джипо в исполнении Бориса Иванова).

Мы понимали Америку «по Чейзу». И мы «делали собственную Америку» - «по Чейзу».

Но ведь Чейз – липовый американец. Он – англичанин Рене Брабазон Реймонд, всю жизнь проведший в Швейцарии.

«Действие большинства его романов происходит в Соединённых Штатах, герои их – американцы, и это несмотря на то, что за океаном он был лишь несколько раз и в «нетипичных» для детективов местах – во Флориде, Новом Орлеане. Его основные знания об Америке почерпнуты из энциклопедий, подробных географических карт, словарей сленга – на это не без удивления обращает внимание английская критика».

(«Зарубежный детектив ХХ века. Популярная библиографическая энциклопедия»).

Скажу больше: Чейз не любил Америку, и это видно по его романам. «Чейзовская Америка» - злая выдумка, сугубо британское издевательство над Америкой.

В то же время, у нас малоизвестен Росс Макдональд. Вот уж кто был американцем до последней жилки, вот кто знал и чувствовал каждое захолустное ранчо. У него же один квартал Лос-Анджелеса – не похож на другой, на соседний.

Добавлю: Чейз писал скверную прозу, а Росс Макдональд писал отличную прозу.



* * *

У меня мечта – написать сценарий фильма – по роману Росса Макдональда «Так они умирают». У заголовка этого романа есть различные варианты перевода – «Смерть по выбору», «Смерть в рассрочку», «Разные виды смерти». Все они точны по смыслу – и все не годятся для кино. Я назову сценарий «Оползень» (хотя в первоисточнике никакого оползня нет).

Жизнь Америки середины прошлого века сейчас у нас не интересна никому. Росс Макдональд – очень американский писатель; но как раз реалии и персонажи именно вот этого романа переносятся на современную Россию легко.

Частный детектив Лю Арчер – это Лев Артамонов (сын ныне покойного генерала МВД Анатолия Артамонова):  имя «Лю» (или «Лу») по-английски пишется как «Levi»; по-нашему – «Лев». Молодая медсестра Гэлли Лоуренс – Галя Лаврентьева. Её мать, леди Сэмюэль Лоуренс – Софья Владиславовна Лаврентьева, школьная учительница литературы и русского языка на пенсии, дочь второго секретаря райкома, вдова хирурга. Из итальянской семьи Тарантино запросто сделать кавказскую семью Темиртайпиевых, из Мексики (где скрывается один из героев романа) – Украину. Основное действие фильма должно происходить в Краснодарском крае – на черноморском побережье, в Краснодаре, в станицах. В романе фигурирует нововыстроенный «городок нефтяников» из однотипных бунгало; в кино будет – дачный посёлок, сделанный к сочинской Олимпиаде; он расположен на краю ползущего обрыва (отсюда – «оползень»), но это никого не волнует («на наш век продержится»).

Кое-какие диалоги я собираюсь перенести в сценарий из других романов Росса Макдональда; кое-какие придумал сам – как дополнение. Но всё максимально близко к первоисточнику.

Я знаю, каким будет саундтрек к этому фильму (хочу, чтобы его делал мой друг Жак Поляков, майкопчанин – это он написал саундрек к «Шапито-шоу»), я знаю, какие песни будут звучать в каком месте, я знаю, какие сцены как будут выстроены.

Но я не владею специальностью кинорежиссёра. Поэтому я могу быть только сценаристом. В крайнем случае, актёром на эпизодическую роль. Я подобрал себе эпизод: Джошуа Северн, ведущий частной радиопередачи (в моём варианте – радиожурналист Яша Северный).

Осталось найти режиссёра…

  

* * *

Смотрю однажды любимый телесериал «След» (он бесконечно идёт по питерскому Пятому каналу) и вдруг слышу диалог двух персонажей – начальницы отделения Федеральной Экспертной Службы Рогозиной (эдакой «строгой Дианы») и молодого сотрудника ФЭС Холодова (толстенького фавна в очках).

Сюжет серии: убит модный арт-деятель и фотограф, автор скандальных фотосессий. Холодов нарыл сведения о покойном и отчитывается начальнице.

Холодов: Вот был у него нашумевший проект – фотосессия: фотографии членов современных писателей. В проекте приняли участие все актуальные писатели: Апельсинов, Быковский, Залепкин. Победил Залепкин, он – бывший омоновец, у него, скажу вам, та-а-кой болт! Показать?

Рогозина (брезгливо): Не надо.

…А ещё говорят, что создателям телесериалов не интересна современная литература…

 

*  *  *

Если существует сладострастие, тогда, наверное, должно быть «кислострастие» и «преснострастие». Если есть «порочный круг», тогда должен быть «порочный квадрат», «порочный ромб» и даже «порочный эллипс».скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 172
Опубликовано 04 авг 2014

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ