О БУЛГАКОВЕКогда справедливо говорят и пишут о Михаиле Булгакове как об авторе, который в свои произведения вписывал моменты собственной биографии, я вспоминаю о кальсонах. Ибо является мне Мастер именно в таком виде.
Впервые эта деталь туалета заметалась между адскими братьями-близнецами Кальсонерами, которые погубили несчастного Варфоломея Петровича Короткова.
Далее в кальсонах щеголял по стольному граду Парижу генерал Чарнота. Как это было? Читайте пьесу «Бег»: «Входит Чарнота. Он в черкеске, но без серебряного пояса и без кинжала и в кальсонах лимонного цвета. Выражение лица показывает, что Чарноте терять нечего. Развязен».
Можно также упомянуть и авантюриста Аметистова, который явился в совершенно невозможном виде — рваных штанах — на квартиру к своей сестре Зойке, чем испугал ее чрезвычайно. Впрочем, штаны, хоть и рваные, — лучше, чем кальсоны. Но все-таки оставим и Аметистова в этой почтенной компании.
Ах, театр, театр! И какой же с ним был у Михаила Афанасьевича роман! Гениальный! Да-с господа, гениальный. Чего только в нём не было – сцена, аплодисменты, кулисы и непременно закулисье с его интригами, скандалами, спорами, переживаниями, инфарктами, аферами, прозрениями и далее и далее и далее. Какие типажи мелькали перед острым взглядом Булгакова. Стоп. Опять исподнее! И не на сцене! Да каким же образом господа? Познакомитесь – председатель режиссерской корпорации Полторацкий Иван Александрович. Это он раскатисто говорит в телефонную трубку:
- Мне все равно... я человек без предрассудков... Это даже оригинально - приехали на бега в подштанниках. Но Индия не примет... Всем сшил одинаково - и князю, и мужу, и барону... Совершенные подштанники и по цвету и по фасону!..
Дверь медленно закрывается, и голос Ивана Александровича становится, почти не слышен. Ну и черт с ним… тссс, тихо… а то чёрт придёт за вами. Вот он. Держите его!!!
Самый яркий персонаж в кальсонах во всем творчестве Булгакова — безусловно, Иванушка Бездомный. Это именно он..., впрочем, пересказывать «подвиги» несчастного Ивана здесь не стоит по причине немыслимой популярности этих самых подвигов.
Но находились и скептики, смотревшие на Ивана с нескрываемым раздражением: «Ты видел, что он в подштанниках?... Человек в белье может следовать по улицам Москвы только в одном случае, если он идет в сопровождении милиции, и только в одно место — в отделение милиции!» Именно так прокомментировал явление Бездомного и беспорточного Ивана в ресторан «Грибоедов» Арчибальд Арчибальдович — директор вышеуказанного ресторана.
Знал ли почтенный Арчибальд Арчибальдович, что Иван не последняя жертва появившегося в Москве «иностранца-консультанта», оставшаяся без одежды? Вспомним сеанс черной магии, после которого дамы, по слухам, в одних панталонах бегали по улицам Москвы.
Вспомним и о безусловной сволочи — АлоизииМогарыче, который, хоть и не по своей воле, предстал перед Воландом в одном белье. И лично я уверен, что это белье было сомнительной свежести. Может быть, из-за этого маэстро Воланд побыстрее спровадил этого негодяя с глаз долой. Вот, послушайте, что было дальше: «Опомнившись примерно через сутки после визита к Воланду в поезде где-то под Вяткой, Могарыч убедился в том, что, уехав в помрачении ума зачем-то из Москвы, забыл надеть брюки, но зато непонятно для чего украл совсем ненужную ему домовую книгу застройщика. Уплатив колоссальные деньги проводнику, Алоизий приобрел у него старую и засаленную пару штанов и из Вятки повернул обратно».
Но не только эти… не только они, но и сам романтический Мастер… ах, Мастер! Рано ты зачеркнул, вычеркнул себя. Тебя вернули из пустоты безумия. Тебя вернули из забвения. Тебя вернули оттуда, откуда никто вернуть не может. Никто. Разве что любовь — настоящая, верная, вечная. И кто сказал тебе, что ее нет на этом свете… так же, как и на том.
Перед тем как отправиться на тот, ты сидел и встревоженно слушал Азазелло: «Разве для того, что бы считать себя живым, нужно непременно сидеть в подвале, имея на себе рубашку и больничные кальсоны?»
Но оставим их всех. Поговорим о Булгакове.
Мне кажется, а значит, показания мои не ясны, что сам Булгаков испытал бестолковое положение своих героев.
Представим февраль или, скажем, март 1920 года. Булгаков только что перенес заболевание тифом. Это верная жена Татьяна Лаппа вытянула его из этого небытия. И вот идет он по улицам Владикавказа в исподнем, по-детски беспомощно пугаясь взглядов прохожих…
О ХАРМСЕДаниил Хармс – один из самых оригинальных людей своего поколения. Гм, какая неоригинальная фраза но, тем не менее, начать писать записку о Хармсе стоит именно так. А значит, так и начну, добавлю только к сказанному – Даниил Хармс, один из самых оригинальных литераторов своей эпохи. Впрочем, эпоха была не Хармса, а другого поэта, правда бывшего, который, так же, как и Даниил Иванович, курил трубку. Но оставим второго, вернёмся к первому, а то путаница какая-то получается. Лучше начать всё сначала.
Итак, Даниил Хармс – один из самых оригинальных людей и литераторов своего поколения, который повлиял… Стоп, стоп, стоп. О степени влияния классика на современников говорить неудобно. Люди обижаются. Все хотят, если не быть, то хотя бы казаться оригинальными, такими, как Хармс. И поэтому, во избежание ненужных пререканий на повышенных тонах, давайте лучше поговорим о том, кто повлиял на самого Хармса. Кто задал тон его неповторимости и самобытности. Ведь не может быть такого, чтобы совсем никто не повлиял на него. Он же восхищался кем-то. Он же любил кого-то, как женщину, как Гоголя.
Если бы этот вопрос задать самому Даниилу Ивановичу, то вероятно он ответил бы, что любил всё чудесное и диковинное, в том числе и чудесных и диковинных людей, и поэтому читал, слушал и рассматривал всех чудаков, которые попадали в его поле зрения. Но ни один из этих проходимцев ему не понравился. Вот так. После такого ответа Даниил Иванович, вероятно, сотворил бы что-нибудь невероятное. Что-то похожее на сюжет его рассказов или стихов, где эти самые чудаки глотают молотки и отрывают друг другу головы, при этом чудесным образом оставаясь живыми. Хармс верил в чудеса. Хармс верил.
А насчёт проходимцев… нет, ну конечно, они ему нравились, и проходимцами он их не считал, но ответить так прямо, что они ему симпатичны, а, тем более, что он от них в восторге… согласитесь, это несолидно для настоящего, а не самозваного гения.
Если продолжить опрос и спросить, что же ему нравилось, то Хармс, конечно, ответил бы, что нравилась ему фисгармония, которую он однажды увидел в комиссионном магазине и которую перехватил буквально из-под его носа другой любитель фисгармоний. Отметим этот эпизод, потому что тогда, в отсутствии внешнего музыкального раздражения, Хармс решил создать свою музыку, свой оркестр. А приняв такое решение, он немедленно воплотил его в жизнь.
Это было великолепное сооружение Даниила Ивановича, в нём солировалиВелимир Хлебников, Александр Туфанов, Алексей Николаевич Чичерин, Тихон Чурилин, а также великий циник и идейный нищий Тиняков. Все они играли не на обычных музыкальных инструментах, а смыслами и двусмыслицами, интонациями и полутонами, забирая у слова значение и населяя его эмоцией. Вот такой вот модный свингующийбиг-бенд, которым дирижировал Хармс. По-своему – и даже без ведома оркестрантов.
Но ведь это не влияние, а использование. Именно использование, наглое и бесцеремонное. Впрочем, давайте лучше послушаем, что из этого получилось.
Началось. И, естественно, скандал. С матерным речитативом заплывших жиром домохозяек, с обещанием написать куда следует, с визитами милиции и прочим весёлым времяпровождением. Всё это Хармс тщательно и гениально фиксировал на бумаге, а зафиксировав, предлагал редакторам к печати. Ноль. И в пустоте этого нуля, как на опустевшей арене цирка, без публики и фанфар ходил чудотворец Хармс.
В 27-м году он вынужден был пойти на работу. Его звание литератора было формальным и не приносило дохода. Работа была очень сложная – сочинять стихи для детей. Для тех самых детей, которых Даниил Иванович так декларативно ненавидел. И он принялся за этот труд. Нехотя он сочинял стишки и сценки. Занимался переводом детской литературы, не придавая, по его словам, этой деятельности никакого значения. Но странно, тексты получались не для детей, а о детях. О детях, живущих в странной стране. Это был новый жанр – псевдо-детская литература или литература глазами ребёнка. Хармс писал как мог, т.е. гениально, и, конечно, поэтому эти самые дети получались у него ну совсем не формально-советскими, хоть и были они октябрятами и пионерами. Это заметили и отметили. Для Хармса это уже становилось проблемой.
Неожиданно ритм и тема наива вторглись из детского цикла во взрослую концепцию Хармса. Это влияние «детского» Хармса на «взрослого» было самой существенной интерференцией и придало хармсовским стихам то самое звучание и образность, которое невозможно спутать ни с какой другой интонацией. Абстрактные тени, лишённые смысла, округлились в конкретные персонажи. Они заполнили улицы советского Ленинграда и разукрасили его немыслимыми поступками. Взрослые люди вели себя как неосмысленные дети. Они заговорили на каком-то своём языке, странно пародируя действительность. Действительность насторожилась. Действительность заметила, что мир из кумачово-серого становится опять цветным.
О МАЯКОВСКОМПо поводу этих отношений. Не первый раз сталкиваюсь с убеждённым мнением о том, что отношения Владимира Маяковского и Лили Брик были для самого Маяковского катастрофой, ичто Лиля играла им, причем в самые мрачные игры, и далее – использовала, эксплуатировала и прочие синонимы, не красящие ни Брик, ни Маяковского. Эта схема стала почти канонической, так как трагедия очевидна и зафиксирована письменно. Причем гениально письменно. При чтении этих поэтических признаний мурашки бегут по коже, по крайней мере у меня.
Читая этого Маяковского, можно сделать еще один нехитрый вывод – это был человек редкой харизмы, способный увлечь за собой и далее в пропасть кого угодно. Вокруг него всегда действие, буффонада, театр, премьерный скандал. Люди для него – зрители и он перед ними ломает… нет, не комедию – трагедию. Трагедию ведь тоже можно понарошку. Как вам известно,трагедия этаназывалась «Владимир Маяковский».
Кто режиссёр спектакля? Конечно он сам. Лиля – ведущая актриса, выполняющая его указания. Она давала ему то, что он от неё требовал, т.е. на что максимально реагировала публика – коварство и любовь, измены и прощения.Хорошо отработав спектакль, и режиссер, и актриса получают внимание, известность, обожание поклонников и поклонниц. И этот модуль отношений мне кажется более естественным для этой пары. Вот такой вот театр, или лучше сказать синематограф. Кстати, Маяковский был сценаристом нескольких фильмов, один из которых «Барышня и хулиган» стал настоящим блокбастером. Очень модный в то время сюжет.
Или аномальная сексуальная сфера. Где она госпожа, а он её раб. Ах, как он пал в глазах общества. Да плевал этому самому обществу в эти самые глаза он – бесценных слов мот и транжир. Кстати, как утверждают врачи, практикующие в данной области – рабы в подобных развлечениях, как правило, указывают, что делать госпоже.
После революции Маяковский переключился на иные темы и сюжеты. Меняются и отношения с Лилей Брик. М-да, назвать дореволюционного Маяковского пролетарским поэтом, таким как Демьян Бедный, не сможет даже человек с убогой фантазией. Спектакли стали более масштабны. Конструкции массивнее, массовки грандиознее, мировая премьера к мировой революции и… ничего не получилось. Выстрел. Человек упал. Труп завалило декорациями на много лет.
В итоге их отношения состоялись как самостоятельный жанр искусства. Их до сих пор обсуждают и экранизируют – реагируют как на событие. Но время шло и менялось, этот спектакль надоел и стал карикатурой.
Фото - Александра Барбухаскачать dle 12.1