Определяя Францию. Впечатления и этюдыВ углу квадратного поля, заросшего неровным кустарником, находится деревушка Трено. Поле боком жмется к дороге, а деревушка в страхе прячется от нее подальше. Поле вогнутое — сначала идет вниз, а потом вверх. И, если направиться к дороге и пойти вверх, то через полчаса можно увидеть над холмом отмеряющий расстояние шпиль Шартрского собора. Дорога к Шартру — постоянное восхождение, поэтому людям, которые совершают паломничество в знаменитый Шартрский собор, приходится нелегко. А идти паломникам от Парижа до Шартра три дня.
На дороге постоянное движение, а в Трено все спокойно. Воздух завис между яблонями, беспечно скинувшими округлые красно-желтые плоды. Они старые, с длинными, как шарфы, ветками. Около каменной стены стоят зеркала, в которых видны прямоугольные длинные дорожки из кустов и деревьев, ведущие сквозь забор. На поляне два массивных каменных дома. Каждая часть этих домов как будто живет своей жизнью. Крыша, окна, двери уже давно перестали общаться между собой. Но самое интересное ждет внутри. Около окна с осыпавшейся известкой стоит пианино с потухшими свечами. Белоснежные клавиши его давно пожелтели, а некоторые ввалились внутрь. Но сам инструмент легкий и изящный. Напоминает старую бабушкину шаль, выцветшую, но сохранившую ажурный рисунок.
На этом пианино когда-то играла Полина Виардо, возлюбленная Тургенева. Здесь перемешалось все русское и французское. Тургенев, неотступно следовавший за французской оперной певицей и жадно впитывающий каждую ее ноту и слово. И сама Полина, помогавшая Тургеневу переводить его произведения на французский язык. Ни одна строка Тургенева не попадала в печать, пока ее не прочитала Виардо. И почти ни одна нота, сотворенная Виардо, не оставалась вне слуха Тургенева. Два потока творчества создали необычный и осуждаемый молвой союз, при живом, убийственно скучном, «как ночной колпак», муже.
Эти дома в Трено принадлежат Жоржу. Его родители, Георгий и Елена, иммигрировали в Европу после Октябрьской революции. Причем на тот момент они были не знакомы. А познакомились в Берлине. Георгий сидел в кафе и обратил внимание на симпатичную девушку, сидящую за соседним столиком. Хрупкая, с прямыми каштановыми волосами, тонкими губами и светлыми глазами с темной радужкой, похожими на контрастную фотографию. А у Георгия на столе лежала импозантная шляпа с полями. Он спросил девушку: «Как вам нравится моя шляпа?»
Потом Георгий и Елена поженились и в скором времени поселились в Париже. Там и родился Георгий-младший, которого для простоты стали называть Жоржем. Перед Второй мировой войной все семейство уехало в США. Когда Жорж подрос, Георгий и Елена вдвоем отправились в большое путешествие на восток, которое продлилось целых пять лет. Они побывали в Индии, Японии, Иране, Ираке, Турции, Корее, даже на Бали. Познакомились со Святославом Рерихом, Джавахарлалом Неру, шахом Ирана и многими другими. Елена писала большие заметки о путешествиях, которые потом публиковала в журнале «Новое русское слово», а Георгий писал музыку и книгу «Ключи от жизни». Его в шутку называли «Леонардо да Винчи». Ну, или почти в шутку. Инженер, бизнесмен, писатель, композитор, музыкант — и это далеко не все, чем Георгий занимался в своей жизни.
Родители Жоржа похоронены на кладбище Пер-Лашез в Париже. Там стоит очень скромный памятник из белого камня, а на нем — маленький рисунок, как будто от руки: горы и солнце. Это картинка, которую Георгий рисовал письмами и сочинениями — вместо подписи. И на Пер-Лашез, и в парижской квартире Жоржа, и в доме под Шартром чувствуется необыкновенная, солнечная энергетика, которую создают образы Елены и Георгия. Эти люди были настолько открыты миру, что им не нужно было искать дом в каждом городе, куда они приезжали. Города сами открывались навстречу и протягивали вперед тонкие руки рек, распахивали глаза домов и показывали широкую улыбку фонарей. В сердце каждого города был маленький дом — тот самый, о котором Елена и Георгий так мечтали — и каждый раз новый.
А дом, где все начиналось — двухэтажная квартира в Париже. Очень светлая, с окнами до пола. На первом этаже кухня с небольшим балконом, заставленным цветами. И чуть ниже уровня кухни гостиная: с темно-красным диваном, книжными полками и скромно спрятавшимся под лестницу пианино. И везде фигурки слонов. Георгий начал их коллекционировать, а Жорж продолжил. Большой и солидный керамический слон в гостиной. Белые хрупкие влюбленные слоны на столе в прихожей. Маленькие металлические, соломенные, янтарные, деревянные, глиняные и тряпичные слоны на книжных полках. Большинство слонов — подарки друзей. Некоторые сделаны своими руками. Остальные куплены в совершенно разных, невообразимых странах. Весь слоновий контингент собрали Георгий и Жорж у себя дома. И пять континентов: все, кроме Антарктиды. Но никто еще ни разу не встречал антарктических слонов.
На втором этаже находится офис Жоржа, комната Жоржа и Марины (его жены) и гостевая комната. Когда-то эта комната принадлежала Елене. На стенах — индийские портреты, русские пейзажи с березками и фотографией Елены. Она в скромном платье с белым воротничком, гладко зачесанными на прямой пробор волосами. Тонкие черты лица, как будто написанные каллиграфом, и огромные глаза, решительно глядящие внутрь другого человека. Каждое утро я встречала этот взгляд. Я жила в этой комнате три года, и в конце мне казалось, что я очень хорошо знаю, о чем думала Елена.
Скромная и закрытая, она была такой же хрупкой, как лицо на фотографии. А внутри происходила огромная работа. Создавался целый мир, населенный вымышленными существами, которые потихоньку пробирались в реальность. Полыхали огнями загадочные города, собравшиеся под какой-то дальней звездой. Мистические боги спускались по ступенькам заросших цветами храмов. Многое было выражено, написано, нарисовано. Рисунки и гравюры Елены висят на лестнице, ведущей с первого этажа на второй. Даты на рисунках — 1932, 1933 год… Как хотелось бы отмотать время назад и увидеть неизданные кадры жизни Елены и Георгия.
Как я любила, просыпаясь в комнате Елены, осознавать, что сегодня мы поедем в Шартр. Вещи уже собраны, с маленького балкона можно увидеть машину, сиротливо стоящую на проезжей части. Округ Парижа, где мы жили, — настоящая деревня. Магазин находится у метро, а до него еще нужно дойти. Там же есть и пара дорогих ресторанов. На улице осенью и весной можно увидеть пожилых дам, сверкающих золотыми ожерельями и кольцами, в меховых шубах, весенних перчатках и туфлях на низком каблуке. Или их спутников в синих пиджаках, ярких штанах, с коричневыми тросточками. Это место — обиталище пожилых людей, которые на старости лет могут позволить себе комфортную жизнь. По сравнению с Россией таких людей во Франции неприлично много.
Садимся в машину, проезжаем неспешно фланирующих по тротуару носительниц золота и бриллиантов и выезжаем на главную дорогу. Скоро уже будем за Парижем. Чахлые парижские деревца постепенно перерастают в высокие каштаны, клены и даже дубы. Начинаются желтые поля, квадратные и аппетитные, как большие тарелки с лимонными пирожными на витрине кондитерской. За полями — маленькие деревни с опрятными двухэтажными домиками и церкви. Проезжаем унылые коробки больших магазинов «Ашан» и «Икеа», а дальше — только Франция: дома из белого и желтого камня, мощеные улочки, крошечные магазины, где продавцы знают абсолютно всех покупателей, низкие мягкие холмы, пропитанные солнечным светом, кое-где на холмах старинные замки. А где-то далеко отсюда океан режет скалы, очерчивает камни и вырезает на бумаге земли шестиугольник. Тот самый, который на уроке географии называют Францией.
Промежуточная остановка — городок Шато-Нёф. Здесь мы собираемся пообедать в ресторане друга Жоржа. Ресторан похож на безе — все молочно-кремовое, столики с хрустящими воздушными скатертями. На яичных стенах висит множество картин. Они как будто не вписываются сюда, но вместе с тем помогают увидеть другой ресторан, без сахарных мотивов. На картинах темный воздух, пронизанный мазками летящих листьев, древний лес с настороженными животными, которые выглядывают из-за деревьев. Море уже гораздо более светлое, но все еще напряженное. Корабль, как нож, воткнут в его гладкую поверхность.
Хозяин ресторана, Микаэль, полный и загорелый, как испеченное в духовке пирожное. Его губы улыбаются сливочной улыбкой. Очень внимателен к своим клиентам и знает о них все. Он знает, когда пожилой месье Жан-Пьер выводит погулять свою ленивую, упирающуюся всеми четырьмя лапами собаку. Жан-Пьер дергает ее за поводок, а та приклеивается к крыльцу дома намертво. В это время пора начинать готовить завтрак для посетителей: печь золотистые круассаны и варить крепкий кофе. Он помнит, когда мадам Верни идет в службу социальной помощи забирать пособие по потере бесконечно дорогого и горячо любимого седьмого мужа. Это — время подготовки к обеду. Микаэль и его помощники режут свежие овощи для гарнира, делают пряный соус: один для мяса, один для рыбы. Мадам Верни возвращается из социальной службы: мясо и рыбу пора жарить. А когда мадам Дюмонтель ругает мужа в соседнем доме, выясняя, успел ли он переспать с кем-нибудь за пятнадцать минут пути от работы до дома, Микаэль знает — пора подавать вино к ужину.
Мясо и рыба под пряным соусом не обманули наши ожидания. Микаэль абсолютно все готовит сам или же это делают его помощники. Ничего замороженного и размороженного, ничего купленного в соседнем магазине. Все продукты поставщики привозят с фермы. Это большая разница с Парижем, где в ресторане, не моргнув глазом, частенько подают едва размороженные десерты. И картошку фри из больших пластиковых пакетов. Это дешевле, а французская кухня и так имеет отличную репутацию, чего уж там. В регионах все более традиционно. Здесь много внимательных рестораторов, таких, как Микаэль. Он следит за своим рестораном, как за младенцем, и заботится о том, чтобы все было чисто, просто и не вредило здоровью.
Микаэль принес нам бутылку белого вина. Очень сухое, цвета лимонного сока. А на вкус — полевые травы, фиалка и ежевика, лайм и специи. Французское вино — это то, что помогает по-настоящему увидеть местную природу: луга с тонкими ростками пшеницы и трепетными маками, размякшая под солнцем листва виноградников, густые, как щетка, сиреневые поля лаванды. И люди, которые быстро и аккуратно собирают виноград. Делают все, чтобы при сборе он не потерял ни одной медовой, подсвеченной солнцем янтарной капли.
За рестораном есть маленький, типично французский сад с правильными и слишком опрятными кустиками. Вокруг насыпан гравий, и бедные кусты могут расти только на строго отведенной для них территории. Сбоку сада мастерская Жаклин, жены Микаэля. В мастерской полутемно, в центре огромный стол. На нем веерами разбросаны кисти, тут и там попадаются банки с красками. Высокие стаканы с водой где-то еще стоят в вертикальном положении, а где-то уже упали набок, покрывая светлую ткань неровными разноцветными пятнами. Возможно, Жаклин когда-нибудь сделает из этого картину и назовет ее «творческий беспорядок». Мольберты с полотнами собрались вокруг стола, чтобы посидеть, выпить пару-другую стаканчиков с подкрашенной водой, кисточками съесть несколько баночек с краской и поболтать о том о сем. На лицах картин — поднятые брови мазков и расплывшиеся в улыбке наспех раскрашенные губы.
Из городка Шато-Нёф мы направляемся в Шартр. Шартр — это город, который начинается очень тихо, спокойными улицами и небольшими домами. Затем его звучание усиливается — дорога идет все выше и выше, дома украшаются все новыми и новыми узорами, опутываются ветками плюща и пестреют цветами. Потом мелодия становится еще cильнее — старинные нелюдимые дома с пустыми темными окнами. Позолота странно сверкает на стенах этих отшельников. И наконец кульминация: огромный, сотканный из белого камня Шартрский собор.
Впрочем, сейчас собор едва ли назовешь белым. От времени он стал темно-серым, а в некоторых местах даже и черным. Но реставраторы потихоньку счищают со стен пыль и копоть как внутри собора, так и снаружи. И, глядя на высокие белоснежные барельефы, понимаешь, в какое восхищение приходили люди, жившие в XIII веке. Именно в это время собор был окончательно достроен. Собор был построен в форме латинского креста, и это очень хорошо видно внутри. А снаружи он напоминает огромный корабль, отдыхающий на причале. Жители Шартра эпохи раннего Возрождения, наверное, не могли оторвать глаз от величественного белого корабля, качающегося на волнах облаков над городом.
А внутри все расписано рисунками витражей. Лучи солнца играют со стеклом и создают то или иное изображение на стенах и на полу. В зависимости от настроения. А когда нет солнца, то витражи мерцают матовым светом, едва приоткрывая лики библейских персонажей. На витражах множество разных историй: от жизни Христа и Богородицы до житий местных святых. Каждое повествование завораживает. В спокойные часы, когда в церкви нет мессы, мы берем с собой бинокли и разглядываем каждую маленькую фигурку, каждое дерево, каждое движение ликов и каждый взмах крыльев ангела.
В тот день в соборе происходил обряд конфирмации, или миропомазания. Это обязательный обряд для католиков, которые уже получили крещение. Считается, что это таинство надо совершать в сознательном возрасте. Ведь крестят человека в младенчестве, и он еще не может решить, примыкать ему к церкви или нет. А крещение получают очень многие французы. Миропомазание существует именно для тех, кто собирается в дальнейшем ходить в церковь. Обычно в этом обряде участвуют дети 12—13 лет. Конечно, невозможно предугадать, какой выбор они сделают во взрослой жизни. В данный момент дети проходят школу веры, в которой они могут получить очень интересные уроки. И сейчас становится почти неважно, будут они верить потом или нет.
В церкви расплылось облако прихожан. А в центре облака проходит тонкий свет: впереди плавно шествует епископ, а за ним идут дети в длинных белых одеждах. У каждого из детей cвеча. Кажется, что свечи танцуют вместе с дрожащими руками. Перед алтарем белая стайка выстраивается в ряд. Епископ поворачивается к детям и к прихожанам. Он почти не двигается, но при этом заполняет собой почти все пространство. Его голос движется по проходам, огибает белые резные колонны и дубовые скамейки. Дети в белом преклоняют колени. Епископ подходит к каждому из них. Первым оказывается высокий мальчик, аккуратно склонивший свою аистиную шею. Епископ чертит миром крест на его лбу. Потом произносит: «Прими знамение дара Святого духа».
Через двадцать минут дети выбегают на залитую светом церковную площадь и начинают обсуждать, кто круче: Человек-паук или Супермен. Я выхожу вслед за ними и сажусь на огромный камень. Этот камень наверняка больше знает об истории Франции, чем любая большая французская библиотека. Я сижу на площади, как на пристани. Потом я разворачиваюсь и иду с холма вниз. А от меня уплывает величественный корабль собора, унося с собой Елену и Георгия и вместе с ними — воспоминания о России, которая существовала где-то в Париже между Эйфелевой башней и Булонским лесом.
скачать dle 12.1
