(О фильме "Довлатов")Акварельный, плавный, как воды Хуанхэ, видеоряд фильма несет зрителя через неделю жизни писателя Сергея Довлатова. Рыхлый, холеный актер сербского происхождения бродит по улицам Питера с лицом, похожим на мордочку мопса, и слышит справа и слева «Сережа, ты плохо выглядишь». Между тем выглядит Сережа очень хорошо. На нем кашемировое пальто и шарф, подобный тому, который я недавно купил себе на Манхеттене. Выгуливает собачку, иногда носит ее на руках. Предлагает ей написать вместе книжку. Ему в этом фильме должно быть лет двадцать пять, если не больше. В этом возрасте разговаривают с собачками о книжках?
Он идет по городу в снегопаде и жутких декорациях «совка» и здоровается со всеми встречными словом «привет». Для того, чтобы нам сразу все стало понятно, закадровый голос, предваряющий фильм, уже процитировал, что «если тебя не печатают и ты не член Союза писателей, то тебя не существует». «Соло на ундервуде» демонстрируется в фильме несколько секунд. «Искренне и всерьез» писатель гуляет по своим знакомым. Внешне похож на своего коллегу Сергея Минаева, пишущего книги про офисный планктон и ведущего передачи про просранный «русский мир».
Вот Довлатов просыпается, и старушка-мать фразами сложносочиненных предложений напоминает ему о необходимости иметь семью, о Сталине и о том, что он должен писать роман. Завтра таким же голосом она должна бы напомнить ему, чтобы он не забыл купить водки. Довлатов сообщает ей, что видел во сне Брежнева и беседовал с ним о социализме, хотя по развитию сюжета мы понимаем, что во сне ему являлась божественная «Пина колада».
Все действующие лица фильма любят иностранное, чтобы подтвердить наезды тогдашней прессы на стиляг и космополитов. Фолкнера, Набокова, Солженицына, Кафку, Джойса, который по праву назван зарубежным напитком, Кинг-Конга, настоящие американские сигареты, киви и манго, джаз и рок-н-ролл, который исполняют на трех аккордах в сквере. Несколько раз в фильме звучит саксофон. Немного поет женщина по-английски. А что заморачиваться? Не Морриконе же приглашать. Джаз – музыка шестидесятников. В саундтрек ставим шум улицы. Элементарно, Ватсон.
Во второй сцене фильма герой едет в троллейбусе и наезжает на ворчливого пролетария незнакомыми тому словами: абстракционизм, гуманизм, солипсизм, объективизм, дефлорация. Тот не обращает на писателя внимания. Тогда Довлатов одухотворенно пристает к девочке-подростку «Как дела? Как зовут? Сколько тебе лет?». Надо показать, какой он добрый. Когда через час повествования какой-то кандидат наук и боксер обратится с такими же речами к его дочери, Довлатов начнет бычить, супруга отведет его подальше от греха. Кандидат наук может проткнуть такого Довлатова пальцем. Режиссеру надо показать, что писатель любит дочь, хотя тот действительно был «чемпионом мира по любви к дочери».
Писатель едет в редакцию рабочей газеты, где его встречают непониманием на фоне крупного белого бюста Ильича. Просят писать о жизнеутверждающем, не размениваться по мелочам. После работы – на чтения Иосифа Бродского. Их в течение двух часов фильма он посещает три раза. Креативный класс слушает стихи и разговаривает о культуре.
«Знаешь, какое мужество - быть самим собой!» «Мне снятся мои ненаписанные картины!» «Импрессионистов тоже не сразу признали!» «Увидеть кусочек себя! Хочу исчезнуть: был и нет». «Литература не бывает позитивной или негативной: она либо есть, либо ее нет!» «Я послал редактора!» «Заказали стихи про нефтяников – я отказался!» «Пытаюсь написать роман – не выходит!», «Мы поколение, которое может спасти русскую литературу», «Пытался всю ночь писать», «Решил уехать, потому что здесь мы – никто!» «Власти притворяются, что этой жизни нет!» «Выпьем за Блока, Гумилева, Пушкина, Есенина, Лермонтова!»
Бродский дважды в фильме слово в слово повторяет одну и ту же фразу «Меня вызывали на беседу. Пугают, что посадят в тюрьму». Поэт не может подобрать других слов, повторяет лишь эту мантру. Он спрашивает у Довлатова – ну как тебе мои стихи? Очень на него похоже.
Зритель ждет, когда писатели начнут пить, трахать девок, драться, лаяться, но они возвышенны, проникновенны, каждый мечтает купить дочери большую немецкую куклу. Довлатов тоже хорошо воспитанный человек. Он перед всеми извиняется. Перед поэтом-метростроевцем, перед другими представителями народа, несколькими женщинами, изображающими его любовниц. Он и с ними говорит о культуре. «Я думала, ты в меня влюблен. Тебе не стыдно?» А он ей опять про писательское ремесло. Говорит в течение фильма вполголоса, как и все остальные, кроме Бродского, которого играет актер, мастерски овладевший интонацией прототипа. Приятный парень с желваками скул и явной природной харизмой.
Репрессивный режим дан несколькими крупными мазками. Вот Довлатов стоит среди гор макулатуры – отклоненных совдепией рукописей. Труды гениев отдали пионерам. «О поле, кто тебя усеял мертвыми костями?» Автор, на которого написали разгромную рецензию, режет себе вены. Его уносят. Остается лужа крови коричневатого цвета. Был человек – осталась лужа. Спекулянта в замшевой куртке с бахромой забирает ОБХСС, но он выпрыгивает из машины и попадает под встречный автомобиль. Интеллигенция после его гибели начинает истошно молиться, но водки почти не пьет. После молитвы хорошо бы спеть «Возьмемся за руки, друзья».
Фарцовщики тоже культурные люди. Один из них поддерживает Сергея. «Пиши, пиши. Что-нибудь после тебя останется». Петербург – интеллектуальная столица СССР. - Хороший город, но темный, - говорит женщина из Финляндии, словно в Хельсинки другой часовой пояс. Иностранцы представлены финнами. Мужчиной и женщиной. Они тоже приехали поговорить о литературе, забыв про свой «сухой закон».
Хуанхэ неуклонно продолжает нести свои воды. В финале кинокартины Довлатов наконец совершает поступок. Поначалу он завидовал лишь узким брюкам и красным носкам Евтушенко. Но когда врач-уролог Семен Александрович, близкий к официальным литературным кругам, который предлагает ему написать книгу про античный эпос, подкатывает к нему на иномарке, подаренной мексиканским консулом, Довлатова прорывает. Семен Александрович «знает жизнь», тянется к молодому дарованию и говорит, что такую книгу обязательно напечатают, но бывший вохровец, осознавший, что солдаты и заключенные есть единое целое, произносит вдруг голосом чеховской дамы «Пошел вон!» Влиятельный мажор сконфуженно удаляется. Он и самым симпатичным в фильме женщинам говорит «Пошли вон!». Проклятому совку говорит «Убирайся отсюда!».
Потом сидит у себя дома на полу со слезящимися глазами, которые так хорошо подходят к его собачьей мордочке, рядом с женой и дочерью, и безрадостно слушает супругу о том, что все будет хорошо. Затравленным и одновременно пафосным взглядом он смотрит на нас, чтобы мы поняли, как плохо жилось писателям в СССР и как хорошо им живется сейчас. О том, что у Довлатова все стало хорошо в Нью-Йорке, горделиво сообщает бегущая строка в финале кинокартины.
О кинематографических параллелях. Случайный мужичок в фильме проходит насвистывая, как Филиппенко в «Иване Лапшине». Это положительное воспоминание. Другой дядька в шуме коммуналки произносит: «Зверобой пробовал, не помогает». Закадровым голосом из того же «Лапшина» кто-то произносит: «Опять снег пошел: то ли зима, то ли осень». Солдат рыдает: «Я не видел его. Не видел». Буфетчица где-то ближе к финалу умиленно спрашивает: «А вы что, пьяненькие?». Это несколько примеров живой естественной речи, которой Герман-младший обучился у Германа-старшего и у его «звукача» Николая Астахова. Запоминающиеся кадры тоже есть, но оператор Федосов, который работал со Старшим, к сожалению умер. Понравилась актриса второго плана, которую в фильме зовут Аревик. Мне показалось, что она на несколько мгновений заговаривает с Довлатовым о чем-то человеческом, а не литературном. Может быть, сказалась моя давняя слабость к армянкам.
В целом, фильм для меня полезный. Он показал, что я бы в те времена вращаться в подобное среде не хотел, как пытаюсь не вращаться – в нынешние. Бродский в фильме абсолютно прав: «Хоккей с шайбой – действительно увлекательная история!» Кто бы сомневался :)
PS. Жене Брейдо и Лере Манович спасибо за наводки в наблюдениях.
скачать dle 12.1
