Памяти Ирины МедведевойСмерть пережить нельзя, и это не каламбур. Её можно только преодолеть,
попрать, как поётся в тропаре Пасхи. То есть одержать над ней верх, победу. К этому ведут три пути. Первый – Бог. Второй – забвение, или, по выражению св. Иоанна Златоуста, «окамененное нечувствие». Третий – поступок или череда поступков. Ирина Медведева выбрала третий путь. При этом сказать, что она пережила смерть единственного сына, было бы погрешностью против истины. Не пережила и год назад ушла следом. Но преодолевала,
попирала15 лет. В наше безымянное время ей удалось нечто невозможное, безусловно сродни чуду: Имя поэта, философа, драматурга, музыканта Ильи Тюрина прочно вошло в контекст новейшей литературы и осталось в нём. Давать имена вообще стало Ириным призванием. Она всех звала наособицу. Зульфию Алькаеву – Зулико, Эдварда Чеснокова – Эдви (такое имя носит один из персонажей драматических сцен Ильи «Шекспир»). Мы с ней, суровые с виду женщины, вынужденные быть деловыми и прагматичными соответственно запросам времени, звали друг друга, словно две гимназистки.
– Ириша!
– Мариша!
Никогда больше не раздастся в трубке это глуховатое, чуть сбоящее на «р», интимное и в самую меру ироничное именование…
Проводили Ирину Медведеву достойно – спасибо мужу, Николаю Тюрину. О его жизненном подвиге – разговор особый. Каждый из нас торопился в Боткинскую, пребывая в полной уверенности, что народу придёт много, и надо, сохраняя благоговение, успеть отдать усопшей последний поклон. Пришла лишь ничтожная горстка из тех, кого Ира согревала своей безграничной любовью, кормила из своих щедрых рук, спасала от юных безрассудств, а часто и от гибели (кстати, товарищи Ильи по рок-группе пришли в полном составе). Но она никогда не кичилась своими добродетелями. А может, незаурядный организатор (теперь надо говорить «арт-менеджер») сонма непослушных детей, сделала так, что они не смогли прорваться за порог жизни. Не хотела же, ещё будучи по нашу сторону, чтобы её видели немощной…
И всё же, всё же, всё же, как говорил Твардовский… Прошедшие школу Илья-премии, как мне наивно представлялось, хотя бы из благодарности – а благодарность ближе других чувств к любви – обязаны были почтить память своей литературной матери, вытащившей из небытия на свет, то есть метафизически породившей, десятки талантов разной величины. Премию, как и другие проекты, Ира тянула из последних жил и копеек, когда уже разразилась смертельная болезнь. Да проектной её деятельность и назвать грех. Сердце человеческое – не проект, а проекция вечности.
Хорошо, пусть проект! Но единственный, создавший не тусовку, а живое содружество личностей, поколений. «Павших и живых». Представивший панораму русской поэзии в её продолжающемся развитии и движении. Чтобы в этом убедиться, достаточно окинуть взглядом – хотя бы бегло – финалистов и лауреатов. Иван Клиновой и Андрей Болдырев, Анна Павловская и Андрей Нитченко, Владимир Можегов и Дарья Верясова, Мария Маркова и Антон Чёрный, Мария Малиновская и Дана Курская, Надя Делаланд и Виталий Науменко. Недавно ушедший Вячеслав Тюрин и Арсений Бессонов, ушедший в 2005-м. Пусть проект! Но никогда не гнавшийся за фастфудной славой. Все, кто в нём работал, – кропотливо, честно, бескорыстно – знает, какой поднят пласт. Без Илья-премии новая литература пребывала бы в ещё более оглушительном безмолвии. Нет ни одного сколько-нибудь интересного поэта, прозаика, эссеиста, драматурга, не попавшего в орбиту ландшафтного зрения Ирины, видевшей, словно с большой высоты, необозримое творческое пространство. И не России только! Премия вскоре после учреждения стала международной. Рукописи прибывали из Украины и Белоруссии, Чехии и Голландии, Австралии и Тайваня.
Альманах «Илья» выходил бесперебойно с 2002 г., книги лауреатов – так же. И никто ни разу не поинтересовался, чего это стоило, каких бессонниц Ирины, каких унижений перед чиновниками, от которых зависело смехотворное финансирование, не покрывающее и трети реальных расходов. В альманахе публиковались первые корявые опыты тех, кто не нашёл времени отдать последнюю дань, положить самый ледащий букетик к ногам этой великой женщины. Они, кажется, так и не поняли, что смерть – единственная причина, которую нельзя изменить и исправить…
Об Илье Тюрине за годы, прошедшие со дня его гибели и рождения в ином, подлинном, качестве, написано заботами Ирины тоже много, в том числе и мной. Подвигом прежде всего своей матери Илья прорвался сквозь полосу отчуждения, встречающую каждого нового поэта окликом: «Стой! Кто идет?» и последующими обязательными по уставу караульной службы предупреждениями. Ценой гибели и
попрания, преодоления этой гибели безутешной матерью Илья заставил прочесть и услышать себя и через себя – других, оставшихся.
«Воспоминанья лгут. Наивен, кто им верит…» (Б. Садовский). Впрочем, возможно, на определённом расстоянии память начинает возвращаться в плотные слои атмосферы. Но первоначально остаются фрагменты, обмолвки, цветовые пятна. Например, рука поэта Юрия Беликова в свекольном рукаве рубахи на спинке остро нуждавшейся в покраске скамьи переделкинского Дома творчества. Потом она станет «Илюшиной скамьёй». Ира неукоснительно приводила сюда новобранцев каждый год и запечатлевала их, весёлых, счастливых и абсолютно уверенных в своём бессмертии. В другой руке у Юры была книга в берёзовом супере. Именно в то переделкинское утро начала лета 2000-го года я узнала имя – Илья. Берёзовой корой мне помстились перьевые рисунки и факсимильные записи Ильи на суперобложке. Он, как обожаемый им Пушкин, ещё и рисовал.
История происхождения премии тоже описана множество раз. Но время устроено так, что подробности и детали постепенно становятся важнее монументальных сооружений. И подробности связаны тоже с цветом – Ирина недаром ценила живопись. Она была франтихой, любила шляпки и бижутерию, умела при постоянном денежном обрезе выглядеть так, точно только что вышла из бутика. Ее авангардная вороно-седая стрижка украшала все наши начинания.
Из медведевских нарядов я скорее других вспоминаю два жакета. Один – летний, образца 2000-го года, в красно-синих параллелепипедах на белом фоне, в котором я Иру впервые увидела. Мы ещё опоминались от раздрызга 90-х и занимались прокормления ради Бог знает чем. Ирина через силу держалась в «Парламентской газете». Она пришла на мою постылую работу, и мы немедленно улепетнули в кафе, где у кофе был невыветриваемо советский вкус, а у завалявшихся конфет из запасов «гуманитарки» – вкус пластиково-стеклянный. «Импортные. Из свободного мира», – с непередаваемой интонацией прокомментировала Ирина первый откус. И этой фирменной иронии, приправленной коротким сдерживаемым смешком на минимуме звука, больше никогда…
Обо всём касательно премии договорились мы стремительно, мгновенно угадав друг в друге жгучую жажду Поступка. И просто заговорили сбивчивым диалогом. О, сколько будет впереди этих разговоров – особенно в долгих премиальных путешествиях, в дешёвых гостиницах, университетских столовых, а особенно – в троесуточных русских поездах, лбом в окно или локтями в ребро столика! Сколько неутолимых женских и общеинтеллигентских исповедей! Так уже ни с кем – не с кем… В первую встречу мы совсем не говорили о деньгах, хотя они, проклятые, именно тогда занимали всё наше время. А впереди был дефолт... Но мы как-то по-детски просто поверили, что всё получится.
Второй жакет, строгий, «битловский» – в чёрно-серую шашечку с вырезом под горло – я почему-то особенно отличала. Он знаменовал необходимые условности почина – все эти презентации и пресс-конференции. Кажется, будто мы никогда не были на «вы» – так всё сразу сошлось и притерлось. Я часто думаю, как Ире помогала половинка её армянской крови – и в делах, и во внутренней жизни, всегда целомудренно скрываемой и почти никем не улавливаемой. Наполовину Ирина принадлежала народу, который так много терял, что научился с этим жить. Мы с ней годами мечтали попутешествовать по Армении, да так и не выбрались из-под рукописей. Никакой аффектации неизбывного горя, никакого культа смерти – в чем не раз упрекали нас – не было и в помине. Одна любовь – и всё, что её сопровождает. И чёткое понимание, что у Бога нет мёртвых.
Ноздря в ноздрю с Ильёй шел «Дебют». Там свои успехи – я ни в коей мере их не принижаю. Но «Дебют» был защищен большими металлургическими деньгами – и то накрылся. А Илья-премия ни на чём не держалась, кроме энергии Ирины Медведевой, её орешков, печенек да львят из ворсовой ткани. Да ручек Parker, которые она так любила дарить победителям.
Прошел год… «Теперь другие дни», – написал Илья в стихотворении «Финал». Сайт, буквально как цветок взлелеянный Ирой, «лежит». Страницы в соцсетях законсервировались. Половина ссылок не открывается. Очередного тура Илья-премии не будет. Но чтения «Они ушли. Они остались», вдохновлённые ею, может быть, продолжатся. И выйдет очередной том антологии, посвященной её памяти. И библиотека имени Лермонтова в Сокольниках, которая нас всегда привечала и которой Ира отдала столько сил, отдаст гостеприимный зал новым поэтам. И Дана Курская пожалуется немного на человеческую неблагодарность, а потом организует и проведёт новый фест.
А главное – поэзия вышла из небытия, и её уже не остановить никакой экономической удавкой. Ничего этого не было бы без волонтерской Илья-премии, то есть без Ирины Медведевой. Ручаюсь! А теперь можно всласть поворчать на молодых и попенять несоблюдением традиций...
Она любила повторять: «Мы помним – нас помнят». Она хотела увековечить сына, а получилось, что вывела из шахтных завалов на поверхность десятки сыновей и дочерей. Как в пафосной космонавтской песне Мурадели:
Я Земля,
Я своих провожаю питомцев,
Сыновей, дочерей.
Долетайте до самого Солнца
И домой возвращайтесь скорей.
Вернулись не все… Все никогда не возвращаются. Учитель мой Владимир Леонович любил историю про Модильяни. Он написал по заказу портрет отца семейства, тому не понравилось, и портрет был гневно заброшен на чердак. А через годы на том пыльном портрете узнал себя сын.
Ирина Медведева жизнью своей доказала, ничего не доказывая, кроме гениальности своего сына, сколько может один человек, если им движет любовь. Как в стихах Зинаиды Миркиной:
А может, смерть и есть любовь,
Не уместившаяся в сердце?____________________________
См. также: Светлой памяти Ирины Медведевой. Эдвард Чесноков, Антон Чёрный, Сергей Баталов, Анна Маркина, Зульфия Алькаева. // Лиterraтура, 24 мая 2016скачать dle 12.1