Часть I > РАССМАТРИВАТЬ И ЗАПОМИНАТЬ2 июня ездили с А. в ГМИИ им. Пушкина, в главное здание, смотрели античку, младших Брейгелей, а далее всё остальное. Почему-то я забываю, а точнее не замечаю каких-то вещей, и открываю их много позже, иногда через несколько посещений. Иначе как объяснить, что я только сейчас рассмотрела всегда нравившегося мне Кранаха, или увидела ледяного Аверкампа, или обнаружила Танатоса, крылатого юношу-смерть, вместе с Гермесом сопровождающего в Аид Алкесту? И много всего такого. Не буду сейчас перечислять. До выхода из дома чуть больше двух часов. Ещё собираться и обедать, всё проверять и перепроверять.
Вечером того же дня поддалась на уговоры С. и мы поехали в Государственный литературный музей. Там была презентация двух книг с иллюстрациями некоего Алексея Бобрусова: «Улица Данте» Бабеля и «Одна девочка сказала гвя» Хармса. Там же открылась и выставка этого иллюстратора. Мне не нравятся такие карикатуроподобные рисунки, потому на открытии я скучала и ждала, когда снова можно будет спуститься вниз и досмотреть остатки выставки, посвящённой Пастернаку. Господи, там такие автографы были представлены из коллекции Сельвинского и самих Пастернаков, такие фотографии! Несколько работ его отца – графика, пастели, – портреты Б. П., фотографии, сделанные самим Б. П., книги – первые – с дарственными и др. Зальчик маленький, но не обойти. Хотелось рассматривать, запоминать, читая, разбирать непонятно написанные слова и легко прочитывать разборчивое, выведенное рукой Б. П. Дома потом прочитала в сети, что выставка занимала несколько помещений; я пропустила что-то важное, но я успела увидеть и необходимое.
На обратном же пути вдруг услышала популярную прошлым летом в Японии песню. Не вспомню сейчас ни исполнителя, ни названия, но тогда у них по стране прокатилась волна флэшмобов: все города танцевали под эту песню, танцующих снимали на видео, выкладывали в сеть. И мне вдруг стало так весело, что я с трудом удержалась от того, чтобы не начать танцевать на ходу, но шла и улыбалась, совсем счастливая.
3 июня ездили с А. в музей Востока (Никитский бульвар). Ни я, ни она там ни разу не были. Кажется, А. впервые повторялась в выражениях восторга. Там люди работают в окружении древней и просто красоты. Там такие украшения, такие узоры, орнаменты, ковка, что у меня задрожали от волнения руки. Я нашла сокровище, рассыпанное по залам. Я вернулась в детство и откопала клад, откинула крышку сундука, а там... Конечно, были ещё и Сарьян, и Пиросманишвили, и многие другие. Конечно, Индия, Китай, Индонезия и прочее оставили меня равнодушной, но первые залы, Азия, сколько воды утекло, где все те прекрасные женщины в свадебных покрывалах, где кони, несущиеся во времени, где мужчины, бравшиеся за оружие, почему дохнуло песком и опалило солнцем, почему выгорела бирюза на браслетах, кто перебирал эти нитки кораллов, где всё, почему ничего больше нет?..
Скоро пойдём на вокзал. Мы еды накупили на неделю, не на сутки. Мне грустно со вчерашнего дня.
Я бы сказала тебе: не оставляй меня в моём путешествии, не покидай меня в работе, смотри за мной всегда, но ты не услышишь.
4 июня 2015ОЧИЩЕННОЕ ДЫХАНИЕ«Тутовник» так и остался пустым. Можно выбрасывать полностью. Думала, после Екб изменю, но не вышло. Зато вчера к нему внезапно я написала вторую часть про кораблик, и она мне кажется удачной. Про угольный дом и солому – выбросила две строфы и написала новые две, из которых в итоге оставила лишь одну. Вот и всё. Голос покинул меня опять.
Чёрный переводит Вайсман. Прислал новое и законченный цикл сонетов про кактусы. Мне не всё у неё нравится, но мои интонации – это кажется важным. Люблю странности и совпадения. И в то же время не люблю. Антон написал, что некоторые интонации специально подводит под мои, но я думаю, это невозможно. Разве текст не ведёт переводчика? Может, мне немного поучить немецкий, чтобы хотя бы читать со словарём и слышать интонацию? Что-то я волнуюсь за Вайсман и за нашу книгу. Мария-Мария. «И крестики сирени в росе у самых глаз».
После двухдневной «Воробьиной оратории» Курёхина слушаю Андрея Мисина.
Сегодня заберу билеты на спектакли фестивальные. Надо ещё выбрать время на библиотеку. Антону нужны газетные заметки про открытие памятника блокадникам. Он пишет что-то на тему – прозу, – надо помочь.
Вот ещё что. Чёрный написал про «эффект спутанного сознания», на что я ответила, что имитация (а точнее сказать, «подпадение под») такого состояния позволяет выйти за рамки жёсткого языка, обратиться непосредственно к звуку, а не к смыслу. Конечно, верно это только для меня, но кто знает, быть может, Вайсман тоже так делала. Возможности тогда многократно возрастают, всё становится пластичным, даже текучим, как вода. Кажется иногда, что звук очищается, блистает. Обманчиво сновидческие тексты заключают в себе что-то по-настоящему важное. Не истину тайную, как можно решить, обращаясь к поверхностному слуху, но нечто первоначальное, идущее от основы всего – дыхание? беспамятство? надежда?.. Не знаю.
Мне хочется продолжить эксперименты, но сейчас я просто не чувствую в себе ни достаточных сил, ни искреннего желания, ни необходимости.
18 июня 2015 СВОЕВРЕМЕННОСТЬ И ОДНОВРЕМЕННОСТЬ«Armaturen» написано на коробке с новым кухонным краном. Из коробки торчат два шланга в металлической плетёной оболочке.
Читаю «Доктора Фаустуса» Томаса Манна. Есть что-то безнадёжное в этом чтении и странное в моём постоянном возвращении к нему. Проще удалить книгу из читалки, но мне кажется, что тогда будет нарушен естественный и обязательный для меня ход событий. Потому: читаю. К тому же роман – о музыке. Отчасти из-за своей лексики он мне непонятен. Но тайное несбыточное желание получить музыкальное образование побуждает меня вчитываться тем внимательнее, чем непонятнее текст. Возможно, потому я «Заметки млекопитающего» Сати заказала на сайте изд-ва Лимбаха – чтобы приблизиться в понимании к внутреннему миру другого творящего – не поэта, но сочинителя того, что недосягаемо для меня в полной мере, – музыки.
Кто-то из соседей у дядюшки, кстати, осваивает пианино. Слышимость такая, что внятны отдельные слова. Вчера сверху наигрывали собачий вальс, а сегодня, прямо сейчас неловко импровизируют, и всё это звучит довольно грустно и немного смешно. Как если бы не вполне владела языком или заикалась, силясь попросить о чём-то постороннего человека.
Ещё странность. Мироздание откликается, отзывается на любой мой запрос. В одном недавнем письме затронула давнюю историю о да Винчи. Классе во втором-третьем взяла в школьной библиотеке две книжечки о нём. Помню, что они были небольшого формата, хорошо иллюстрированные, в твёрдых белых обложках. Книги произвели на меня неизгладимое впечатление, и с этого началась моя любовь к да Винчи. Но не к художнику, а к учёному, увлечённому исследователю, экспериментатору и авантюристу по духу, свободному в выборе и действиях, хотя время и обязательность наличия знатного покровителя и должны были быть ограничителями. Мне запомнилось из книг, что да Винчи поставил себе задачей собрать и систематизировать все существующие на тот момент знания: медицина, химия, инженерное дело, живопись и т. д. Оговаривалось, что в его время задуманное можно было осуществить: один человек мог знать всё – он был в силах охватить всё, приблизиться к пределу существующих знаний и перешагнуть за него. Одним словом, гений, да Винчи – гений. Это так восхитило меня – дерзание гения, притязания на большее, на невозможное, – что я полюбила его. Ещё говорилось о том, что в наше время подобное уже невозможно.
И в том же письме я просила прислать мне ссылку на книгу Дойча.
А вот Дойч, самое начало книги:
«Помню, когда я был ещё ребёнком, мне говорили, что в древние времена очень образованный человек мог знать все, что было известно. Кроме того, мне говорили, что в наше время известно так много, что ни один человек не в состоянии изучить больше крошечной частички этого знания даже за всю свою жизнь. Последнее удивляло и разочаровывало меня. Я просто отказывался в это поверить. Вместе с тем, я не знал, как оправдать своё неверие. Но такое положение вещей меня определенно не устраивало, и я завидовал древним учёным»
Всё это странно. Да.
Своевременность. Одновременность.
14 июля 2015ПРОВАЛ В ПРОШЛОЕНаписала ещё два стихотворения. Поставлю под всеми тремя «Кадуй» (посёлок городского типа в Вологодской области. – Прим. ред.). Кажется, место в этот раз значимо. У меня ощущение провала не совсем в прошлое, но в искажённое прошлое, будто смотрю фильм о ком-то, похожем на меня, верю, но в момент наивысшего переживания спохватываюсь и одёргиваю себя, что всё это иллюзия, искусство.
19 июля 2015УНИЧТОЖЕНИЕ СОБЫТИЙА. иногда под вечер вслед за мной впадает в странное состояние и начинает размышлять о разных вещах. Сегодня вдруг сказала, что если бы мы знали, что нас ждёт в будущем, мы бы непременно что-нибудь в нём поправили. А поправив, лишились бы будущего, получив вместо него другое будущее. Стали обсуждать это, пришли к выводу, что раз мы обладали бы возможностью исправлять и – отсюда – менять будущее, то изменили бы и второе, тем самым утратив его, – и так по цепочке, бесконечной, между прочим. У нас есть будущее, пока мы не знаем, что нас ожидает. Только поэтому. Будь всё иначе, будущего как такового не было бы, были бы лишь варианты с невозможностью осуществиться. Даже так: последовательная отмена вариантов. Нет, лучше так: уничтожение событий. Разрушение действия. Приостановка времени. Корректирующая, и тем самым разрушающая.
Вот что мне интересно. Пусть мы не знаем точно о том, что нас ждёт, но мы обладаем способностью прогнозировать, предполагать, – кто-то дальше, кто-то ближе. Пусть это и есть знать о том, что нас ждёт в будущем. Несовершенное знание, неполное, но несомненное. Насколько это знание разрушительно? Насколько сильно предположения о будущем способны разрушать будущее? Какова вероятность отмены будущего при прогнозировании событий? Насколько сильно человек влияет своими предположениями на собственное будущее? На индивидуальное? На коллективное? Где вероятность совпадения прогноза с реальными событиями больше? В индивидуальном будущем? В коллективном? Что проще рассчитать? Велик ли будет предположительный процент разрушения будущего? Может ли непоправимость быть частичной, или, с момента запуска процесса отмены, даже частичное восстановление будущего, которое могло бы быть, невозможно? Это странно, но если подумать, что уходящее в прошлое – уходящее в прошлое прямо сейчас, уходящее в прошлое постоянно (речь о непрерывности процесса вообще) мы не в силах поправить или изменить, то непоправимость может быть только полной, а то, что мы принимаем за исправления (прошлого в настоящем), это опять же варианты, и снова – разрушение будущего. А если прошлое непоправимо во всей полноте непоправимости, то и восстановление будущего невозможно, а возможно лишь его разрушение. Значит, мы знаем о том, что будет в будущем, достаточно, чтобы его разрушить или отменить. Достаточно, чтобы отменять его постоянно.
Что если время, его линейность – это что-то совсем другое? Что если оно существует только в момент отмены будущего, в момент последовательной отмены вариантов, в момент прогнозирования и – соответственно – разрушения? Что если оно и не время вовсе, а состояние будущего в момент возникновения его, будущего, любого события? Полярное состояние (? – возможна ли полярность без движения вперёд и назад) – отмены или, всё же, согласованного происхождения события (происходящее в данный неконкретный момент) и дальнейшей его отмены. Отсюда и ощущение движения – а точнее, действия – ощущение происходящего. Жизни. Что-то происходит, что ощущается и определяется как движение времени – ошибочно определяется и ошибочно ощущается. Нет ни движения в прошлое, ни движения вперёд (не могу тут сказать «в будущее»), а есть только разрушение, отмена.
Это похоже на кошмарный сон. Возникает на кипящей поверхности пена, и тут же она должна схлынуть и снова возникнуть. И опять, и опять. Всё это выглядит обманчиво, как многократно прокручиваемое назад кино, как coub. Выглядит безвыходно. Но будущего так и правда нет. Если пойти дальше, то и настоящее можно отменить, но я отказываюсь об этом думать.
Есть ещё нечто, что постоянно вторгается в процесс разрушения или отмены будущего. Это приравнивается к неожиданности или случайности. Человек предполагает, а Бог располагает. Что-то извне (? – или изнутри; вдруг это сопротивление самого человека, бессознательное, но как тогда быть со случайностями со стороны?) отменяет отмену. Или даже так: увеличивает количество вариантов. Намного сильнее увеличивает, чем это по силам человеку. Значит ли это, что непрогнозируемость каких-либо вещей разрушает будущее ещё больше? Можно ли подсчитать примерный процент случайностей? Надо ли вообще что-либо подсчитывать? Может, проще всего сложить непрогнозируемое и прогнозируемое, одинаково отменяющие и разрушающие будущее, и прийти к выводу, что будущее в любом случае невозможно, что его нет?
5 августа 2015РАЗРЫВ ЦЕПИСентябрь. Даже странно. А я всё ещё читаю «Анну Каренину». Она нудная, если честно. Осталось всего ничего. Брат Левина умирает и вот-вот умрёт. Читалку открываю с тоской. Там столько всего необыкновенного, горы сокровищ, бездны чудес, умопомрачительные красоты, бесценные знания, но мне часто кажется, что всё это не имеет никакого смысла. Вдруг с какого-то момента, с того самого, когда мы ощущаем, что вот мы есть, и мы – это именно мы, а не кто-то другой, –вдруг с этого момента всё прочее – наносное, лишнее, шелуха, что облетит при случае, например, при болезни или смерти, когда не останется сил или не будет повода для того, чтобы что-то придумывать про себя – для себя и для окружающих – сверх проявившегося однажды, когда-то давным-давно? Инициация в детстве, полное обретение тела, разума, чувств.
Сосуд, способный, раз наполнившись, только проливать, и так – пока не опустеет. Нет?
Я подстриглась, и Л. говорит «очень милый мальчик». Не вижу мальчика.
Забросила вязание свитера, перешла на квадраты для пледа. Фрог недавно, оставшись в одиночестве, растащила мотки и клубки, всё перемешала, порвала, разнесла по квартире. А я только и делаю, что начинаю что-нибудь делать и тут же бросаю. Мне нечем занять себя. Я скучаю и не могу ничего делать. Хочется разговаривать, спорить, думать, писать, но я какой-то бездарь в общении. Сидит сова, угу-угу. Когда нужны слова, их-то и нет. Только браться за спицы и разговаривать мысленно. Как-то с Т. спорила, что в голове можно всё что угодно говорить, но то только в голове. Если нет ничего вслух, то его нет вообще. Ещё читала опрос какой-то – про внутренний голос, с кем мы разговариваем – с последующим комментарием психолога, но не сохранила ссылку, потому что опрос дурацкий, а комментарий отвратительный и в чём-то пошлый. В глупости, наверное. Но, повозмущавшись, полдня слушала этот самый голос. Конечно, это я, но у голоса нет пола, нет интонации, нет эмоциональной окраски. Он и не приятный, и не отталкивающий. Он не низок, не высок – голосок (Л. шутит «сахарок», потому что она диабетик). В моей голове всё ровно и безэмоционально, и неважно, читаю ли я стихи, удивляюсь ли чему-то, проговариваю ли вопросы и ищу ли на них ответы. Всё всегда одинаково. Значит ли это, что от сумасшествия меня отделяет лишь эта выдержанная ровность внутреннего голоса? Вдруг с изменением его изменится и всё вокруг? Вдруг – вокруг. Акведук. Урюк. Упруг.
***
Сегодня, пока я билась над первым квадратом у Л., слушали Ирвинга с его всадником без головы. Смеялись. Гений голода Икабод. Гоголь яств.
Спасла от сентябрьского ночного холода гвоздику. Теперь она цветёт с этой стороны балконной двери.
Вот ещё что. Прошла отбор на пятнадцатый Форум молодых писателей. Радовалась часа два. Потом грустила. И я уже записалась на семинар «Знамени». В этом году в списках много знакомых имён. Но от этого тоже сперва радостно, а потом грустно.
Ещё пришла стипендия от СРП, в 2016 можно делать книжку. Даже удивительно, но в этот раз у меня есть из чего её делать.
Можно ли как-то доказать себе, что реально существуешь, что вообще всё вокруг реально? С детства меня это мучает. Как-то всегда находила доказательства, но теперь они всё меньше работают.
Мне не хватает бабушки. Значит ли её отсутствие в этом мире, что и меня нет? А моё присутствие разве не должно свидетельствовать о том, что она никуда не пропала? Если происходит разрыв в цепи, летит ли вся цепь к чертям? Почему с утратой каких-то элементов, свидетельствовавших всем своим существованием о движении времени, время не замедляется, не останавливается вообще? Должно же.
4 сентября 2015НИ ЖИТЬ, НИ ПИСАТЬЦелыми днями ничего не делаю. Что-то делаю, а всё одно – ничего. Читала на днях Киршбаума в ЖЗ, теперь грущу. Это мы с А. обсуждали стихотворение Гандлевского про неназываемых Брейгеля и календарь, и после появился Киршбаум. Собиралась на выходные уехать, а сегодня подумала, что, должно быть, не поеду. Вчера уснула днём одетая, с мокрой головой и проснулась глухая на одно ухо. Наверное, я простыла и болею, но не чувствую этого. Сегодня пошла по делам, но проходила без дела. На улицах местами продают изъеденные слизнями грибы, лежат дыни, женщины ходят красивые, как бывает только осенью. Л. пыталась напоить меня коньяком, потому что вчера я сказала ей, что вдруг захотелось напиться, но ничего не вышло. И вчера пыталась, но и вчера не вышло. Напиться хочется, а пить не могу. Зато я домучила «Анну Каренину», долго смеялась над озарением Левина. Всё плохо, кроме ссор Вронского и Анны и внутреннего последнего монолога А. К., потому что именно так всё и происходит. Вспомнилась «Школа для дураков». Прошлой ночью открыла «Некрополь» Ходасевича и расстроилась ещё больше. Что выбрать: писать и не жить или жить и не писать, если жить у меня получается лучше, чем писать? В другой раз прочитала бы всё иначе, но куда сейчас не посмотрю, надо всем хочется плакать. А слёз-то и нет.
Нет, сейчас ничего не получается. Ни жить, ни писать.
Читала «Вместо меня» Ильи Лапина – в один из дней, перед сном. Читала антологию стихов 12 года, изданную в ОГИ. Думала, что «лучшие стихи» – это значит, они все хороши, но нет, оказалось, не все. Отмечала некоторые для себя и опять расстраивалась. Ещё читала «Метаморфозы» Заболоцкого. Теперь можно старенького Н. З. вернуть Л. Больше года держала книгу у себя. С «Метаморфозами» пришла и заказанная «Литературный авангард русского Парижа», но её, наверное, не открою и зимой.
Если в августе почти не выходила из дома, то сейчас я почти ушла из дома. Но бабье лето закончится, пойдут дожди, в доме распухнут от влаги двери, и так будет до тех пор, пока не дадут отопление.
А. Ч. прислал чей-то доклад для конференции, и речь в докладе идёт о «новой вологодской литературе», о традиционализме. Негодую и плююсь до сих пор. Почему нельзя в чистоте, отстранившись, читать Рубцова, будто нет имени, а есть лишь текст – потому что вот такие филологи надели на него пёстрое платье, которое застит глаза, и от пестроты тошнит. А. Ч. полагает, что любое внимание только на пользу. «Лучше так, чем забвение», – пишет он мне. «Лучше забвение, чем так», – отвечаю я ему.
16 сентября 2015В ЧУЖОЙ ПАМЯТИ***
Мне не хватает видимого твоего постоянного присутствия. Ты же не мог тоже умереть. Ты должен быть бессмертным. Или если ты не бессмертен ещё, ты должен стать таким, чтобы мне не было так страшно.
***
...мы говорим о смерти и природе
бессмертия из страха умереть.
У всех, я понимаю, своя жизнь. Недавно шёл дождь. Я привыкаю просыпаться в девять утра. На Псковской от тополей у дома, где я жила, остались лишь голые стволы. Скоро мне выходить из дома. А. занимается завтраком. Фрог спит под диваном. В разговоре с Д. Г. вспомнились Поплавский, французские сюрреалисты, Лотреамон.
Пишу совсем не то, что хочу сказать. Недавно в фб все вспоминали девяностые, детство, юность, но я пробежала глазами, не читая, лишь уловила суть: пишут о прошлом. Мне странно думать, что мои чувства могут быть общими, а не только моими, что мои ощущения могут принадлежать многим, а не только мне. Где-то здесь тонкая грань между отдельным человеком и разрушающим личное обобщением. Мне неприятно думать, что я могу потеряться в чужих словах и чувствах, в чужой памяти. Мне страшно думать, что по-настоящему своего у меня-то и нет. И не было никогда.
27 сентября 2015ПОСВЯЩЕНИЕ В ПОЛОТЕНЦАРИ«Посвящаю тебя в полотенцари», – выходя из ванной, торжественно говорит А. собаке, терпеливо ждавшей её у двери. Собака ничего не понимает, но в восторге.
Прочитали с А. вслух «Будь здоров, школяр!» Окуджавы. Я – поэму Рылеева «Войнаровский». Она довольно неожиданно заканчивается:
Под наклонившимся крестом,
С опущенным на грудь челом,
Как грустный памятник могилы,
Изгнанник, мрачный и унылый,
Сидит на холме гробовом
В оцепененье роковом:
В глазах недвижных хлад кончины,
Как мрамор, лоснится чело,
И от соседственной долины
Уж мертвеца до половины
Пушистым снегом занесло.И вот это «уж мертвеца до половины пушистым снегом занесло» как-то задевает. Кажется, должно быть что-то дальше, но ничего нет. Занесло, так занесло.
Что ещё? Смотрели первые «12 стульев». А. не видела ещё, но читала и захотела непременно посмотреть. Теперь цитирует. Мы тут размышляли с ней, что на замену цитации, отчасти служившей для распознавания своего-чужого, могли бы прийти мемы, но из-за короткой жизни (актуальность) и узости распространения, из-за текучести информационной среды и скорости обмена информацией этого не будет. Вообще разговор начинался с важности заучивания стихов в школе. Что-то в этом есть, но я до конца так и не додумала. Как работают ключевые тексты? Почему первая строка обретает самостоятельность? «Я помню чудное мгновенье» – это Пушкин. Пушкин – это «я помню чудное мгновенье». Человек – строка. «Ночь, улица, фонарь, аптека...» «Гул затих. Я вышел на подмостки...» И прочее. Возможно, весь язык заключается в автоматически повторяемых словах. Так же, как английский для говорящих на русском – в «London is the capital of Great Britain», «sit down, please» и «open your books».
3 ноября 2015ДЕТСКОЕ РАДИОВ кабинете у стоматолога творится что-то странное, звучит какая-то аудиокнига. «А что Вы слушаете?» – спрашиваю я. «Что? А. Это. Это детское радио». «А я было решила, что это какая-то аудиокнига». «Нет. Включили вот. А то любой толчок, любое замечание, и психическое здоровье пошатнётся. В нашем мире почти невозможно сохранить здоровье. Здоровых-то людей у нас почти не осталось».
Это они включили вместо обсуждения животрепещущих тем – экономических, политических, – и пока я не ушла оттуда, успела услышать и частушки бабок-Ёжек, и прекрасное далёко не будь ко мне жестоко, и что-то из «Бременских музыкантов» и что-то ещё, что уже не могла опознать. Было очень смешно, но у зубного не посмеёшься, и от этой мысли становилось ещё смешнее.
В Вологде вроде как зима, но весь жалкий снег присыпан щедро песком. Снег плавится. Кажется, что везде кислотные лужи. Это сперва обходишь их день-два, жалея обувь, а потом уже идёшь напрямик, наплевав на всё. Снежная кислота, соляные топи, чужая планета. Вспоминается сразу «Машины бьётся пульс». Обожаю её.
Вечером лекция Баранова по «Братьям Карамазовым». В этот раз ничего не пропущу.
***
На лекции чуть не уснула. Два раза. Не потому, что было скучно, а из-за недосыпа. А. утром сказала: «Как здорово вставать рано! Это похоже на то, как если бы был выходной, и мы с тобой остались вдвоём, и спешить никуда не надо. Давай всегда рано вставать?» Я что-то промычала, не владея головой и языком. Это было согласие, о чём я теперь, придя в себя, жалею. Надо взять за правило не отвечать по утрам на какие бы то ни было вопросы, а при ответе иметь возможность брать свои слова обратно.
26 ноября 2015СЛУЧАЙ БЕЗ ГОЛОВЫВчера весь день и день до этого повторяла одно, из Хайяма:
Разорвался у розы подол на ветру.
Соловей наслаждался в саду поутру.
Наслаждайся и ты, ибо роза – мгновенна.
Шепчет юная роза: «Любуйся! Умру!..»Это стихи конца августа.
Вернулась к дурной привычке гадать по книгам. Открываю наугад, читаю и расстраиваюсь. Наверное, если бы даже было написано «всё будет хорошо», я и то бы расстроилась. Раз «будет», значит пока всё плохо. А так как «всё» сразу не бывает, то и хорошо не будет никогда.
Даже не знаю, зачем это пишу. Лучше сочинять разную ерунду.
Дождём обожжён, а огнём обойдён,
и больше не будем, ни слова о нём. Или:
Слова случайные – совсем печальные,
а беспечальные – не про меня.Или:
Ни свет, ни заря и – ни свет, ни заря.
Любые слова произносятся зря.
В них нет никакого… они не… не им
быть в мире ином отраженьем моим.
Спроси двойника. И спрошу двойника.
К зеркальной руке потянулась рука,
и жизнь, как одежду, … и жизнь, как листву, …
но действия главного не назову. Завидую который день мёртвому Хайяму и не могу писать сама. Всегда теряюсь, когда перестаю писать. Каждый раз кажется, что это навсегда. Где-то читала, что все так думают. Ещё читала, что всё проходит, «ибо роза – мгновенна». Как утешить взрослого человека? Вот живёшь, всё про себя знаешь, не обольщаешься, – и утешения тебе нет.
Мне иногда помогает просто бесцельная ходьба. Но что-то стряслось такое со мной, что даже Л. стала приходить ко мне, а не я к ней. Со всей своей огромной любовью к пешим прогулкам сижу дома и маюсь, а если смотрю в окно, то вижу неизменно снег, вижу, что дорога оледенела.
В магазинах появились нормальные дыни. Пчёлы по-прежнему вымирают. Стараюсь что-то делать ежедневно взамен записей в дневнике. Вот такие игры слов, как выше, или фотографии: книг, по которым только что гадала, пришедших от Л. и С. открыток, спиц с вязанием, вещей на столе, своих ног под столом.
«Ноги под столом» – это ужас. Это ноги отдельно от тела. И ещё ужас – «руки на столе». Вообще всё отдельно, по частям. И предполагалась голова, но голова так и не случилась.
Случай без головы.
29 августа 2015БОЛЬШЕ ХАОСА, АЛИСАНакануне перечитывала главу о Шалтае-Болтае. Мне нужно было точно знать, чем он мне не нравится. Детское восприятие отличается от взрослого, но отпечаток накладывает на всё. Была уверена, что дело в том, что ШБ отнял у Алисы право говорить свободно. И при этом она смирила своё обычное упрямство и готова была уступать ему во всём. Она и уступала. С Белым Рыцарем она тоже на время перестала играть и проявила человеческие чувства. Если перечитать книгу, то становится ясно, почему вообще были проявления упрямства со стороны Алисы. Правилам в игре следуешь до тех пор, пока игра интересна и нравится. Но человек со своей жаждой жизни, с желанием привнести часть себя во всё – вторгнуться, изменить, наследить – оставить след – рано или поздно начнёт сопротивляться игре. Игра, сколько бы вариантов развития и концовок в себе не содержала, всё равно заранее определена. Разве может человек сомневающийся и надеющийся, наделённый сильной волей, страстью к жизни и безмерным любопытством, смириться с тем, что всё уже заранее определено? Со стороны мир Кэрролла кажется безумным, абсурдным, но это шахматы, боже мой, можно быть великим стратегом, а ребёнок непосредственный и нетерпеливый просто смахнёт все фигуры с доски. Больше хаоса, Алиса. Откуда тогда такая чуткость к ШБ и готовность ему подыграть? Жалость? Возможно, с самого начала, как она увидела его безнадёжное положение, она отнеслась к нему так, будто поняла всё, будто это происходит и с ней. Что если эта глава о смерти и о невозможности её избежать? ШБ рано или поздно упадёт, и не имеет значения – когда. Упадёт – упал – умер. Это общее переживание, и оно может быть недоступно для детского понимания, но Алиса и не вполне ребёнок. У неё одной есть способности изменять заранее определённое. Её возраст, возможно, и не возраст вовсе, а та черта, которой лучше бы и не было. На возможную остановку роста («позвала бы кого-нибудь на помощь») указал ей ШБ, уже умудрённый опытом перехода множества таких границ и знающий о невозможности вернуться. Не на шахматной доске, конечно. Это о человеческой жизни в каждый момент времени. Остановись на семи. Семь лет и шесть месяцев неудобный возраст лишь потому, что от семи на шесть месяцев ближе к смерти. Не расти – не придётся и умирать. Тогда уж лучше и не рождаться никогда (яйцо). Или, говоря о помощи («вдвоём уже гораздо проще» – «одна, возможно, и не можешь»), ШБ намекал, что ему нужна помощь, чтобы разбиться уже и завершить очередной безнадёжный цикл или выйти из этого цикла и обрести свободу. Когда человек предоставлен сам себе – совсем один – он беспомощен. Он как дантов мученик. И древнегреческие страсти туда же. Один разум без другого разума ходит по кругу. Не просто так Алиса спрашивает и о том, подчинится ли ему слово. У ШБ нет власти изменять что-либо, но он упрямо заявляет, что важнее то, кто здесь хозяин, а не то, кому подчиняются слова. Это не значит, что у него нет слов («когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше»). Просто все эти слова лишь знаки и не содержат в себе необходимой силы. Из-за этого и озвучить свои настоящие желания ШБ не может – ему просто не положено. Это было бы отклонение от определённого. Каково человеку (условной Алисе) проходить мимо разумного существа, обречённого и беспомощного? Тут даже отвлечёнными разговорами не скрасить чужой участи. Ну и прозопагнозия – все люди на одно лицо. Алиса не обрела лица лишь потому, что не помогла ШБ, и просто слилась со всеми предыдущими и возможными последующими любопытствующими спешащими «посетителями».
Но ещё может быть так, что и Алиса ничего не в силах изменить. И не в этом безумном точном мире, а вообще в любом. Я, например, бессильна отменить свою или чью-то смерть.
Вообще шла к компу с мыслью о звуковой оболочке слов и о том, как одним людям удаётся слова наполнить силой, а другим – те же самые слова – нет. Шаблонное объяснение в любви, формула – я тебя люблю – может гореть изнутри, может шуршать папиросной бумагой, сладко просвечивая, может беззвучно испариться. Актёрское чтение – без добавления в него себя, живого человеческого сопереживающего духа – больше эмпатии, господа-чтецы – тоже может лишать силы изначально всесильные слова. Не мощью же голоса брать города. Не произношением покорять Эверест. Вот оно:
«–Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше, – сказал Шалтай презрительно.
– Вопрос в том, подчинится ли оно вам, – сказала Алиса».
Она была поэтом.
Продолжение следует >скачать dle 12.1