Писатель Иван Зорин нарисовал апокалиптическую картину современного литературного процесса и ничтожной роли писателя в обществе, а также рассказал об одиночестве, социальных сетях и трёх книгах, вышедших в издательстве «Рипол классик». Беседовала Елена Вавилова. _______________________
– В СМИ вас называют автором гиперинтеллектуальной литературы. Что это за направление? – Наверное, лучше спросить тех, кто называет. Но мне нравится это определение. В наш век затасканных слов, когда названия уже не отражают сути, а используются в рекламных целях, бренд «интеллектуальной литературы» заняли шарлатаны и невежды. После многочисленных обманов меня как читателя понятие «интеллектуальной литературы» стало отталкивающим, и мне бы не хотелось встать в один ряд с современными «интеллектуалами». При этом, чтобы как-то выделить мою прозу, а она и в самом деле отличается от современной российской, за мной закрепили даже звание лидера гиперинтеллектуального направления. И я совсем не против, называли же Павича начштабом европейского постмодернизма. Хотя в отличие от серба, моя армия пока не насчитывает ни одного солдата.
– Литературное сообщество разбито на течения, направления, тусовки, группы. К какому принадлежите вы? – Я уже тридцать лет наблюдаю литературные группировки, их генезис, расцвет и распад. Но никогда не входил ни в одну из них. Как ни в одну из политических партий. Это шло на пользу творческой карьере, но, безусловно, мешало социальной. Впрочем, по-другому и быть не могло. Я по природе одиночка, идиоритмик, как говорил уже упомянутый Павич, а от себя не уйдёшь.
– С массовой литературой всё понятно, она должна развлекать и забываться быстрее, чем читатель перевернёт последнюю страницу. А какое предназначение у большой литературы сегодня? Что она должна читателю и миру? – Кроме массовой, на мой взгляд, никакой другой литературы сегодня нет. Конечно, художественная литература прежде всего должна развивать вкус. Но современные писатели, за редким исключением, не владеют языком, их средства выражения крайне скудны. Чему они могут научить? Какой эстетике? Но мы переживаем времена плебеизации, если не сказать тотального вырождения, когда в книге видят только источник развлечения. А по этому параметру она явно уступает аудиовизуальной культуре. К тому же самостоятельное построение образа по буквенным символам сопряжено с интеллектуальной нагрузкой, а этому здоровый мозг противится. Поэтому чтение в списке занятий находится в третьем десятке, уступая телевидению, компьютерным играм и работе в саду. Это закреплено почти законодательно. Равные возможности в демократическом обществе, в обществе тотального потребления, подразумевают ориентацию на среднестатистического обывателя, заставляя поддерживать уровень детского букваря одинаково для всех возрастов и всех степеней развития. Это свято соблюдается со школьной скамьи, когда учитель ориентируется не на лучших, а на тех, чьё поведение требует коррекции. Так и тянется – усваиваются простейшие стереотипы, которые потом перерастают в житейскую философию, всякое возвышение нал которой табуирует рыночная цензура. Всякая хорошая литература – это бунт, заставляющий взглянуть на мир иначе, перевернув его мысленно вверх ногами, это парадокс, который несёт печать гениальности. Поэтому её сегодня не должно быть, всё должно быть загнано в привычные рамки, психологическая мотивация героев не должна превышать обывательскую, иначе она останется непонятной, а значит, книгу не купят. Вот и весь механизм современного массового книгопроизводства (иначе не скажешь), вот как закладывается плацдарм для торжества серости.
– Какое предназначение у ваших книг? – Это сложный вопрос. Я стараюсь гнать его от себя. Можно было, конечно, ответить, что если мои книги заставят кого-то на мгновенье задуматься, то я буду считать свой труд не напрасным. Но это будет ложью. Я слишком хорошо представляю определяющую роль мэйнстрима, влияние статистики, которая единственная и творит историю. Возможно, если бы я представлял, с какими трудностями психологического плана столкнусь, то и не посвятил бы литературе всю сознательную жизнь. При честном взгляде на действительность ваш вопрос должен ставить литератора в тупик, повергая в отчаяние.
– Тиражи книг ничтожны, книжные магазины закрываются, интереса к литературе нет. Треть взрослого населения страны за последние годы не открывало книгу. Для кого вообще пишет современный писатель?– За всех писателей мне говорить сложно. Многие из них просто графоманы. Это счастливчики, получающие удовольствия от самого процесса. Какая-то часть, – думаю, значительная – пишет ради гонораров. В конце концов, быть писателем такое же ремесло, как быть золотошвейкой или трубочистом. Люди помоложе, которыми ещё движет тщеславие, делают на этом карьеру, стремятся к известности, хотят быть законодателями мод. При этом львиная доля их энергии естественно тратится не на шлифование текста, а на политиканство, столь развитое в литературной среде. А у некоторых, в том числе и меня, просто так сложилось. Как говорит Писатель из «Сталкера», я думал мир переделать, а переделали-то меня. Ничего другого они делать не умеют, учиться поздно, и они продолжают писать по инерции.
– Каково место современного писателя в обществе? И какова его роль?– Совершенно ничтожна. Поэтому её стараются расширить, добавляя реплики, касающиеся всего на свете – политики, кухни, футбола. Это, конечно, приносит свои плоды. Но только автору, как личности, а не творцу. Впрочем, это, похоже, и не важно.
– Согласно кодексу профессионального журналиста, журналист не должен принимать активное участие в политике. Должен ли писатель заявлять свою гражданскую позицию и политические предпочтения, должен ли он быть политическим активистом? – Думаю, что каждый человек должен иметь гражданскую позицию. И писатель не исключение. То же касается политических пристрастий. Другое дело – совершенно недопустимо делать себе имя на политике, пользуясь конъюнктурой. Это не комильфо. Но где в нашем обществе комильфо? И писатели в этом тоже не исключение...
– Как можно вернуть интерес к чтению? –Единственным способом – повернуть колесо истории, задать другие базисные ценности. Как я уже говорил, отсутствие интереса к чтению в обществе потребления вполне закономерно. Но я не верю в грядущие изменения, не вижу к ним никаких предпосылок. Часто можно слышать, что в России идёт литпроцесс, издаются книги, проходят их презентации, раздаются премии. Одни имена сменяются другими. Но представьте провинциальный интернат для умственно отсталых, в котором воспитательница решила выпускать стенгазету и устраивать литературные конкурсы. Её подопечные будут писать, газетой, возможно, будут восхищаться, но беда в том, что это нельзя предъявить миру. Так и литература в России сегодня предназначена для внутреннего потребления.
– Кто ваши читатели? Какая аудитория у ваших книг?– Мне трудно судить. Я не очень понимаю, когда говорят о целевой аудитории, по-моему, это какая-то нелепость. Возможно, для чтения моих книг нужен образовательный ценз. С другой стороны некоторые мои знакомые, его не имеющие, читали их с искренним интересом, а другие, имеющие университетский диплом, едва осиливали первые страницы. Тут не угадаешь, во всяком случае, я никогда не думаю, для кого пишу следующую книгу. Впрочем, лукавлю. Я ориентируюсь на себя. И пишу для себя. Поэтому равнодушен к критике. Я сам знаю, что мне удалось, а что нет. И, поверьте, себе я строгий судья.
– В издательстве «РИПОЛ классик» за последний год у вас вышли три книги. «Аватара клоуна», «Зачем жить, если завтра умирать», «Вечность мига». Расскажите о каждой из них.– «Аватара клоуна» – это сборник рассказов, в который вошли сочинения разных лет. Некоторые написаны десятилетия назад, некоторые совсем недавно. Поэтому они довольно сильно отличаются. Особенно раньше я любил пробовать себя в разных стилях, набить руку в чём-то одном представлялось мне скучным. «Аватара клоуна» включает рассказы, написанные в духе магического реализма, постмодернистскую прозу и сочинения в традиционно реалистическом ключе. Но за всеми, как мне кажется и как и должно быть, стоит автор, его философия, его позиция. И, конечно, его фантазия.
«Зачем жить, если завтра умирать» включает два романа, один из которых дал название всей книге, и повесть. Роман «Зачем жить…» – о морали, свободе и бунте против навязанных обществом стереотипов. Герой романа «Три измерения», спасаясь от одиночества, находит своё продолжение в персонажах виртуальной 3D игры. Повесть «Ясновидец» отсылает к событиям начала ХХ века.
Третья книга, «Вечность мига. Роман двухсот авторов» – это «роман», сотканный из фрагментов несуществующих книг вымышленных авторов. В книге нашли приют рассказы с ладонь, анекдоты, шутки, притчи и исторические анекдоты. Пожалуй, это моя любимая книга.
– Критик Галина Юзефович написала о романе «Зачем жить, если завтра умирать»: «это демонстративный «фак» в сторону государства, правительства и консервативных ценностей, столь настойчиво нам сегодня прививаемых». В романе много политики, резких оппозиционных высказываний и гей-тема, практически находящаяся под запретом сегодня. Нетипичный роман для вас. Почему вы написали его?– Ну, я бы не согласился со столь резкой и, на мой взгляд, вульгарной формулировкой. Да, это роман о современности, точнее о сегодняшнем дне моего родного города Москвы, но при этом я сознательно старался избегать имён, текущих событий и того информационного поля, в которое ежедневно погружает нас телевидение. Я пытался обобщать, строить предположения того, почему мы пришли к тому, к чему пришли, я хотел показать психологию московского люда, ту самую пресловутую русскую душу, которую, как мне кажется, я достаточно хорошо изучил за свои больше чем полвека. Этот роман не памфлет, никаких резких оппозиционных высказываний вы в нём не найдёте. Я вообще стараюсь избегать резкостей, оставив их газетчикам. Это плод моих наблюдений и размышлений о русском народе, о его судьбе и дальнейшем пути. При этом гей-тема в романе далеко не на первом месте, я взял её, чтобы заострить взгляд, увидеть повседневность в неожиданном для себя ракурсе. Впрочем, всякий, кто откроет роман, поймёт, что гомосексуализм в нём выступает как повод, а его замысел гораздо шире. И всё же этот роман действительно нетипичен для меня, я не поклонник этнопсихологического жанра, и обычно избегаю декораций, бытовых деталей, привязок ко времени и месту. Это, конечно, затрудняет восприятие (да и написание) романа, с другой стороны продлевает ему жизнь.
– Один из лейтмотивов вашего творчества (и одна из тем романа «Зачем жить, если завтра умирать») – одиночество в Москве. Правда, что Москва стала городом одиноких, несчастных людей, или вы сгущаете краски?– Правильнее было бы сказать, что лейтмотив моего творчества – экзистенциальное, вселенское одиночество. Но в романе «Зачем жить, если завтра умирать» я сузил и, если угодно, приземлил тему, сведя её к московской робинзонаде. В Москве каждый живёт на своём отдельном острове. Наши квартиры, как скворечники, составляют дома, они превращают их в гигантские соты. Миллионы одиночеств ходят по улицам, ездят в автомобилях, стоят в пробках. Они привязаны к своим гаджетам куда сильнее, чем друг к другу. Это и есть прогресс? То несомненное движение вперёд, которое позволяет с усмешкой глядеть на прошлые поколения, тот прогресс, о котором с молодцеватой подтянутостью трубят с экранов говорящие головы, заставляя поверить в него всех? Но зачем нужен такой прогресс, если при нём теряется человек?
В Москве родственные связи в лучшем случае не поддерживаются. В худшем ближайшие родственники – сёстры, братья, отцы и дети – судятся. Из-за квартирных метров, дач, наследства. К тридцати годам в Москве расстаются с друзьями детства и институтскими однокашниками. Связи здесь с трудом налаживаются, завести знакомство чуть больше шапочного трудно, зато разрываются мгновенно – из-за неосторожного слова, мелких обид, ничтожных денежных сумм, сплетен, зависти. А потому что общение сводится к манипуляции, к постоянному торгу, а не дал ли я больше, чем получил. Куда уходят от этого? В семью, где быстро замыкаются, выстраивая свой маленький мирок, существующий во враждебном мире мегаполиса. Второй традиционный уход от действительности – это алкоголь. Но беда в том, что и выпить-то не с кем! Это делается на ходу, выпили – разбежались. На худой конец, на корпоративной вечеринке, в одном из кафе, потому что в гости ходить москвичи разучились.
– Было ли так и раньше, или общество атомизировалось только сейчас? – Мне трудно ответить на этот вопрос. С одной стороны, я в детстве остро чувствовал одиночество, особенно в праздники, когда город выбивался из привычного ритма, и люди не знали, чем себя занять. С другой стороны, вспоминаю своих родителей, родившихся в начале прошлого века, и семейные застолья, на которых собирались родные, друзья и соседи.
– На обложку романа «В социальных сетях», вышедшего в ЭКСМО, был вынесен слоган «Социальные сети – сети измен». Соцсети стали неприменным атрибутом нашей жизни, в них мы высказываемся, заводим знакомства, выставляем на всеобщее обозрение нашу жизнь. Как соцсети изменили нас и нашу жизнь? – Подмена реальной жизни виртуальной, – а учитывая сколько времени мы проводим за компьютером, речь идёт именно о подмене, – притупляет наши чувства, делая их искусственными, лишёнными ответственности, которая придаёт им вес. В глубине души мы осознаём, что Интернет – это не всерьёз, что его реальность – это игра, от которой можно всегда отказаться. Так и дети храбро сражаются в «Контр страйк», а в случае гибели начинают играть заново. Виртуальная реальность не может ничего дать, она способна лишь отвлечь, помочь забыться. Предлагая суррогативное общение, она погружает в одиночество. Хотя я думаю, что одиночество – это цивилизационная болезнь, недуг нашего века, а соцсети только способствуют ей, загоняя вглубь. Это своего рода наркотик. Собственно, этому и посвящён мой роман, действие которого разворачивается в интернетовской группе. Интернет представляет большой простор для обмана, фальши, нарциссизма, истерик, всегда оставляя путь к отступлению. Глядя в глаза, говорить труднее, чем уставившись в монитор, поэтому завязанные в соцсетях знакомства редко выдерживают проверку жизнью.
– Интернет вытесняет книги? Заменяют ли современному человеку байки, комментарии и посты в Фейсбуке чтение книг? – Книги вытесняет не только Интернет. Их вытесняет сама жизнь, устройство нашего общества, где в основу положено потребление. В конце концов философия сводится сегодня к вульгарному эпикурейству, так что книги, если они каким-то чудом ещё сохраняются, должны нести чисто развлекательную нагрузку. Комментарии и посты в ФБ не заменяют книги, как не могут их заменить вывески магазинов, это две параллельные реальности. Просто интерактивное участие в ФБ интереснее книг. Как телевизор и компьютерные игры. Это надо признать. Как и то, что эти рассуждения относятся к неразвитому сознанию.
– Откуда вы черпаете идеи для книг? Придумываете ли персонажей или пишете с натуры?– Книги растут из других книг. Никакого отношения к реальности они не имеют. Вот список писателей, в кругу идей которых я долгое время находился, да и сейчас, вероятно, нахожусь, хотя не признаюсь себе в этом. Борхес, Маркес, Фриш, Бунин, Камю, Казаков, Павич, Кафка. Так или иначе, я могу назвать их своими предшественниками, оказавшими на меня сильное влияние. И всё же, надеюсь, я выработал свой стиль – а это в искусстве главное. Идеи приходят ко мне неожиданно, на подсознательном уровне, в мгновенья озарения я вдруг вижу всю картину целиком, остаётся вылить её на бумагу. Но это самое сложное. Все персонажи рождены моей фантазией. Всякое их совпадение с реальными лицами чистое совпадение. Автор за него ответственности не несёт, как и за поведение своих героев. Наши с ними взгляды могут диаметрально разниться.
– Все ваши герои – чудаки, одиночки, лишние, несчастливые люди. Почему вы выбираете таких персонажей? – Напрашивается ответ, что я и сам такой, просто описываю свои субличности. Но это неправда. А правда состоит в том, что других я не вижу. Древние были честнее, называя смертного несчастным, а его удел трагичным. И как бы современная эпоха с её индустрией развлечений, в которую превратились искусство и философия, ни горланила об обратном, замалчивая всю трагичность нашей жизни, осознаём мы её или нет, ей это сделать не удастся. В потребление можно убежать, забыться, но это будет всего лишь сон.
– Вы долго время писали рассказы и называли роман «прибежищем для графоманов». А теперь сами написали несколько романов. Почему?– Чтобы избежать очевидных упрёков со стороны романистов. Но я и сейчас остался при своём мнении. Роман – это прибежище графоманов. Однако это не означает, что не существует гениальных романов, просто в этой форме легче скрыть свою бездарность. За обилием слов часто теряется смысл, мы можем долго слушать политика, а потом чесать затылок – и что он сказал? То же самое относится и к роману, который подавляет, заставляя плыть по течению. Оценить же небольшой рассказ или стихотворение можно сразу.
скачать dle 12.1