Сергей Оробий. Избранные ЖЖ-записи 2013-2014 гг.

ЭКСКУРС В ИСТОРИЮ

Когда случается проводить для школьных учителей ликбез по новейшей русской литературе (и порой сталкиваться с их скептическим равнодушием), я представляю, как такая лекция выглядела бы, скажем, в 1860-е (а нынешняя литература, безусловно, сравнима с этим периодом по насыщенности и многообразию):
– Вообразите, дамы и господа, опубликовано новое сочинение г-на Тургенева «Отцы и дети» – очень злободневная вещь… роман о нигилисте… литературный скандал…
– О нигилисте?! О бескомпромиссной борьбе со старыми истинами и идеалами? И это пример для подражания нашей молодёжи?!.. Ну-с, что ещё Вы нам предложите?
– Гм-гм… А вот не угодно ли… роман талантливого критика Николая Чернышевского «Что делать?»… написан во время заключения в Петропавловской крепости… очень увлекательная вещь…
– Чернышевский? Этот государственный преступник?.. Что Вы нам предлагаете? Да найдётся ли в современной словесности хоть что-то нравственное, светлое?..
Ну и так далее:-) Понятно, что во все времена всё новое пугает и раздражает; понятно и то, что в своё время романы Ивана Сергеевича, Николая Гавриловича, Фёдора Михайловича были такими же идеологическими минами, как сегодня Прилепин, Лимонов… и, кстати сказать, эти мины так и не разминированы до конца.

15 января 2013


УСКОРЕНИЕ

Всё чаще раздаётся вокруг: «читайте эти книги именно сейчас, завтра будет уже поздно, неактуально». Даже масштабный канторовский «Красный свет», и тот – на злобу дня. Дело не только в рекламе – постепенно исчезает представление, что книги пишутся на века. Такое впечатление, что литература развивается по перестроечной модели: сначала наступила гласность, потом пришёл черёд перестройки (литературных техник), а вот теперь приветствуется ускорение.

7 июня 2013


«ЛЮБИ И ЗНАЙ ПОЭТОВ-ЗЕМЛЯКОВ»

Подходит к завершению работа над «Энциклопедией литературной жизни Приамурья XIX-XX вв.». Я один из авторов и сейчас дописываю статью о благовещенском поэте Станиславе Повном (1935-2012). Повный – это такой «амурский Асадов»: в годы войны вместе с братом потерялся от матери, стал сыном полка, попав под обстрел артиллерии, был тяжело ранен и потерял зрение; после войны работал преподавателем, корреспондентом амурских газет, а главное – начал писать стихи, своей непритязательной простотой очень напоминающие асадовские «баллады».
В советские годы Повный, чья поэтика представляется вполне стандартизованной, а обыгрываемые мотивы – общеупотребительными, обвинялся в плагиате. Дело было так: в 1984 г. в Амурское отделение Хабаровского книжного издательства обратился главред журнала для слепых «Советский школьник» В. Глебов, заявивший, что некоторые «детские» стихотворения из поэтического сборника Повного «Я расту» (1983) ранее публиковались в его журнале и принадлежат другим авторам (В. Летову, Н. Киркиной, В. Золотарёвой). Впоследствии амурские коллеги Повного подтвердили факт плагиата и решительно осудили поведение поэта.
Что тут скажешь… Да, в самом деле позаимствовал, да, нехорошо, но, по правде говоря, у Повного и в собственных стихах всё похоже на всё. Если этот пример и представляет филологическую ценность, то вот в каком аспекте: возможно, это единственный в мировой истории плагиата случай, когда стихи украдены незрячим у незрячих.

10 июня 2013
 

GREATMESSIANICNOVEL

Скорее гипотеза – и попытка узнать чьё-то ещё мнение, чем утверждение.
Вот есть такое понятие «великий американский роман» – с одной стороны, понятное, с другой, довольно расплывчатое. Скажем, «Моби Дик» – «великий-американский-роман», или «Гекльберри Финн», или «Великий Гэтсби» – но почему-то не «Террор» Симмонса и не «Поправки» Франзена. Подобный литературный бренд должен быть, наверное, у каждой национальной литературы, как, скажем, «магический реализм» у латиноамериканцев или «колониальный роман» у британцев.
Рискну предположить, что у нас место Great American Novel занимает Great Messianic Novel, Великий Мессианский Роман. Корни этого явления труднообъяснимы, но время от времени русский писатель чувствует острую потребность разогнать домашних, сесть «под своды» и начать роман, объяснивший бы как минимум национальную идею, а в перспективе – всё на свете.
К этому стремились в XIX веке Толстой и Достоевский, но у них ничего не вышло, поскольку «Войну и мир» и «Братьев Карамазовых» всё-таки отличает увлекательность изложения, к тому же эти романы конвертируемы в другие культуры («Карамазовых», к примеру, очень любят японцы: восемь переводов и более миллиона проданных экземпляров). А мессианский роман не должен быть увлекателен – он должен пугать, вызывать головную боль, подавлять читателя своей мощью. Можно сказать, что роман такого типа вообще не рассчитан на чтение: он, во-первых, объёмен (потому что поди-ка объясни всё на свете), а во-вторых, плохо написан: сюжетные конструкции трещат под тяжестью «вечных вопросов»; автору, который сделал одну книгу делом всей жизни, не до стилистических красот.
В ХХ веке два таких романа. Оба задуманы в 1930-е (один в 1937-м, другой в 1940-м), оба писались на протяжении полувека, оба закончены и изданы в первой половине 90-х и с тех пор никем толком не прочитаны. Один так и назван – «роман-наваждение», другой – «повествованье в отмеренных сроках» в 10 томах (при том, что это лишь четыре «сюжетных узла» из задуманных 20-ти). Один рассказывает о несовершенстве проекта «человечины», другой – о несовершенстве проекта крупнейшей из революций.

19 июня 2013


ПРО ЗАХАРА

Прилепинская «Восьмёрка» (2012) начинается с повести «Витёк» – про пацана, который живёт на железной дороге (в прилепинском контексте не скажешь «мальчишка» или «паренёк», на язык просится именно «пацан»). Ну и вот, когда Витьку исполняется семь, отец учит его буквам. Детских книжек в доме всего три («одна в картонной обложке, а две другие без обложек и названий»), и Витёк сам мастерит «десятка полтора разных букв» из проволоки. Сначала делает буквы для своего имени и для имени коровы, потом мастерит слово «Москва». Затем кладёт буквы на рельсы, по которым проносится поезд как раз в Москву, они расплющиваются, получаются тонкими и с острыми краями.
Рассказ – хороший; а ещё дело в том, что «Витёк» этот с острыми проволочными буквами – очень точный ведь захар-прилепинский литературный автопортрет.

22 июня 2013


ГОТОВЫЙ ОТВЕТ

Часто спрашивают: вот вы пишете про современных, ныне живущих писателей. И каково? Не опасно ли это? Они ведь могут прочитать ваши статьи.
Сначала, конечно, мнёшься, ищешь слова. Но вспомнив Синявского, я теперь имею готовый ответ. «Некоторые, – писал на этот счёт Синявский, – считают, что с Пушкиным можно жить. Не знаю, не пробовал. Гулять с ним можно».

28 августа 2013
 

МОНТАЖ

Шкловский говорил: в жизни всё монтажно, нужно только найти, по какому принципу. Листая парфёновские «Намедни: 2006-2010», ещё раз оценил фирменную вёрстку: вот 2008-й, на одном развороте «Умер Солженицын» и «Запущена русскоязычная версия Facebook» (стр. 124-125). Нельзя нагляднее представить смену эпох. Что делал бы Солженицын в эпоху фэйсбука? Завёл бы аккаунт?

8 сентября 2013


КОТЯТА ЛИМОНОВА

У Эдуарда Лимонова в полузабытом сегодня романе «Укрощение тигра в Париже» есть сцена, где герой идёт топить котёнка. Зверёк оказался слабым, заболел – и ничего другого, кроме как утопить, увы, не остаётся. И вот герой идёт к реке, а попутно разражается монологом о том, какой он злодей, какие несчастья приносит окружающим, вот и несчастный котёнок – неподвижный, бессильный – стал очередной его беззащитной жертвой… ужасно, ужасно…
Сильная сцена? Безусловно: и котёнок, и монолог героя нескоро выветрятся из читательской памяти.
Честно ли так поступать? Нет, нечестно – даже не с точки зрения морали, а с точки зрения писательских усилий. Над беззащитным котёнком или однорукой девочкой всяк заплачет.
 И вот читаешь современные книжки и понимаешь, что лимоновские котята расплодились в огромном количестве. «Провальное дело мальчика-детектива» Джо Мино, «Загадочное ночное убийство собаки» Марка Хэддона, «Виноваты звезды» Джона Грина – едва ли не в каждом третьем романе присутствует или больная собака, или жалобный котёнок, или мальчик-аутист, или девочка-аутист – и все они, конечно, не на заднем плане, а в фокусе внимания, протягивают к нам ручонки, взывают к нашей жалости – пожалей нас, дочитай роман до конца, а если открыл в книжном магазине вот на этой странице – то купи, купи поскорее… и мы, конечно, бессильны перед ними.
Назову этот приём «котёнок Лимонова». Замечу, что случаи художественно обоснованного использования «котёнка» довольно редки – например, «Дом, в котором» Петросян.

31 октября 2013


НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ

Если бы Минкультуры объявило конкурс на лучший проект национальной идеи в современной русской литературе, то места могли бы распределиться следующим образом:
1-е место. Всероссийский флешмоб: заучивание наизусть любого фрагмента русской классики в целях сохранения культурного наследия («ГенАцид» Бенигсена)
2-е место. Супермаркет, где продают только товары первой необходимости, на случай войны: спички, телогрейки, консервы («Готовься к войне» Рубанова)
3-е место. Фамильон – новая модель семейных отношений, придуманная предприимчивым методистом муниципального учреждения доп. образования («Блудо и МУДО» Иванова)

12 ноября 2013


«КАК СТАРОЕ, НО ГРОЗНОЕ ОРУЖИЕ»

У Андрея Рубанова есть рассказ «О прозе и незаконном ношении оружия». Если продолжать эту аналогию, то мне традиционное литературоведение напоминает дуэль на кремнёвых мушкетах XIX века: долго заряжают, потом ещё дольше целятся, потом один-единственный раз стреляют, потом долго извиняются друг перед другом в учтивых выражениях. Литературная же критика напоминает махновскую тачанку: неожиданно выныривает из ближайшего перелеска, поливает противника пулемётной очередью (половина летит в молоко), иногда вязнет в бездорожье…

19 декабря 2013


НОВОГОДНЕЕ

Разбирая новогоднюю ёлку, подумал, что каждый роман Пелевина – это и есть такая новогодняя ёлка: целый год читатели воображают, каким будет подарок под ней, пишут об этом колонки и статьи, надеясь, что Пелевин их прочитает и примет к сведению, но в конце года под ёлкой всё равно обнаруживается не желанный велосипед, а скучный (но нужный) бабушкин свитер.

14 января 2014


ПИСАТЕЛИ-ВРАЧИ
(в соавторстве с Аленой Оробий)

«Мы не врачи, мы боль», заявил классик. Тем не менее, можно найти аналогии между медицинскими и литературными специальностями. К примеру, Сорокин – патологоанатом, Пелевин – психиатр, Быков – врач общей практики, Сенчин – хирург, Донцова – служба бесплатной психологической поддержки. Акунин – частный доктор, какой эта должность была до революции: важный, солидный, знающий себе цену, не всегда верно определяющий диагноз, но умеющий заговорить больному зубы. В этой гипотетической больнице свободна должность сексопатолога, поэтому все и читают «50 оттенков серого».

16 января 2014


НУЖНЫЕ ПРОФЕССИИ

У Хайнлайна в «Чужаке» описана профессия «неподкупный свидетель»; этот человек на вопрос «Какого цвета тот дом?» отвечает: «В этом освещении с этой стороны дом выглядит белым». У Стругацких в «Сказке о тройке» встречается профессия «читатель амфибрахиев» («Хлебовводов посмотрел на меня с подозрением. «Нет, — сказал он. — Амфибрахий — это я понимаю. Амфибрахий там… то, се… Я что хочу уяснить? Я хочу уяснить, за что ему жалованье плотят, зарплату»).
Но чтобы «неподкупный свидетель» и «читатель амфибрахиев» в одном лице – так бывает, увы, нечасто.

24 марта 2014


2014-й как 1926-й

Мы с женой разговорились о современной словесности; я, как обычно, принялся рассуждать о том, как у нас здесь всё замечательно обстоит: каждый месяц интересные новинки, оживлённая литературная жизнь и проч.
– Интересно, как долго ещё это процветание будет продолжаться? – скептически заметила жена.
И впрямь: рано или поздно всё проходит, период расцвета сменяется периодом упадка. К тому же сейчас постоянно что-то запрещают, критикуют, подвергают сомнению; рано или поздно это обязательно коснётся писателей, которые по определению существа свободомыслящие.
Если же воспользоваться аналогиями, то в современной русской литературе сейчас примерно «1925-1926 годы». Уже написаны «Белая гвардия» и «Конармия», Платонов пишет «Чевенгур», работают Зощенко, Ильф и Петров, Шолохов начал «Тихий Дон», скоро выйдет «Зависть», продолжаются стилистические и жанровые поиски… а до Первого Съезда советских писателей и настоящих похолоданий ещё есть лет шесть-семь.

6 мая 2014


АВТОПРОБЕГОМ ПО БЕЗДОРОЖЬЮ

Тынянов говорил о Шкловском, что тот хочет изучать литературное произведение, как будто это автомобиль; мне это сравнение очень понравилось и, продолжая его, я как-то уподобил чтение отечественного романа езде на отечественном автомобиле (двигатель часто глохнет, подводят тормоза, машина не слушается руля; иномарка комфортнее, но не всегда приспособлена к нашему бездорожью). Теперь же, вполне в духе Синявского-Терца, готов закольцевать эту многоходовую метафору. В то время как литературовед в своём гаражном кооперативе в очередной раз тихо перебирает двигатель, критик сразу садится за руль, несётся по встречной, выжимая из вверенного ему средства передвижения максимальную скорость и пробуя его на прочность. Литературовед предпочитает езде возню под капотом; критик – специалист по краш-тестам.

3 июня 2014


СИЛА БРЕНДА

В творчестве Пушкина он явился в стихах. У Гоголя преобразился в поэму. У Лермонтова распался на несколько повестей. У Тургенева стал походить на своих французских собратьев. Гончаров вообще позволил ему никуда не торопиться первые двести страниц, пока герой лежит на диване. Достоевский пришёл к нему с «чёрного хода» – через масслит и газетные заметки. История русского романа – история его постоянного переформатирования. Однако когда речь заходит о настоящем романе, большом, психологическом, серьезном, то говорят: «Как в русском романе». Вот что значит бренд!

17 июня 2014


ПИСАТЕЛИ И СОЦСЕТИ

Стали с женой придумывать, кто из классиков в каких соцсетях тусовался бы.
Фейсбук – для Горького: перепосты воззваний и петиций, лайки, мгновенный отклик…
ЖЖ – для Тургенева (постил бы там cтихотворения в прозе) и Достоевского (чтение френд-ленты на предмет новых сюжетов); последний, впрочем, писал бы мало, главная сфера интересов - интернет-казино, виртуальный покер.
Твиттер приглянулся бы Маяковскому: твит - строчка; #революция и пр.
Вконтакте – для Лермонтова: мрачные картинки, «жизньболь» и прочие проявления подросткового максимализма.
Ну а Инстаграм – для Пушкина: селфи с балов, виды Михайловского, рисунки на полях «Онегина».

17 августа 2014


ТЕОРИЯ СЮЖЕТА

Ты можешь прожить удивительную, бурную, богатую переживаниями и волнениями жизнь, невероятно тонко чувствовать оттенки цветов, ароматы цветка и поэтические образы… но если ты будешь записывать свою неповторимую – в самом деле неповторимую, ни на чью не похожую! – жизнь день за днем, то это никому не будет интересно. Совсем никому. Совсем. Лениво полистают у прилавка и задвинут опять на полку, да еще, чего доброго, обзовут гришковцом. Да и мало ли героев, которые в одиночку пересекли океан, или поднялись на непокоримую высоту, ну или вытащили малолетнего ребенка из огня – но вот стоят и невнятно что-то бормочат в телекамеру, так что поскорее хочется переключить на другой канал…
Так что оставь в покое ароматы цветка вместе с поэтическими аллюзиями и – сочиняй. Обманывай читателя! Оставь его в дураках – сам же будет благодарен: «Я-то думал, что убийца – вон тот тип в белой шляпе, а оказался тот, что в черной!» Толкни женщину под поезд, пусть по ней рыдают несколько поколений. Позволь герою зарубить беззащитную старуху – это войдет в анекдот. Вот это – слава! Это – сюжет! А ты: «жизнь, жизнь…».

27 сентября 2014скачать dle 12.1