В этом номере «Лиterraтуры» опубликована статья Романа Богословского «По волне моего настоящего. Опыт предвзятого радиомониторинга», построенная на впечатлениях рядового слушателя поп-музыки, но вполне способная стать базой для более серьёзных рассуждений о проблемах жанра. Мы предложили нескольким музыкальным и литературным критикам высказать свои соображения по поводу статьи Богословского и нынешнего состояния популярной музыки.В обсуждении принимают участие Марина Гарбер, Павел Жагун, Всеволод Баронин, Людмила Вязмитинова, Ярослав Солонин
__________________________
Марина Гарбер, поэт, литературный критик:
Прочитав статью, по правде, несколько удивилась авторскому удивлению. Описанные Романом Богословским тенденции наблюдаются уже несколько десятилетий, причем не исключительно в России, а практически повсеместно, где существует «феномен» поп-музыки. Возможно, в семидесятые-восьмидесятые поп-музыка представляла собой нечто иное, во всяком случае, в то время казалось, что стремление к одинаковости оставляло определенный просвет для индивидуализма. Но не стоит обманываться, так как уже тогда «штучное» зачастую тиражировалось, копировалось, множилось, становясь общедоступным. По сути, поп-музыка (а также искусство, кинематограф, телевидение, пресса и культура в целом) – музыка для масс, ведь «поп» означает
популярный. Разумеется, главные слушатели поп-музыки – подростки, ведь подростковый – тот возраст, когда многим необходимо слиться с толпой, ощутить «причастность» к целому, проще говоря, быть таким как все. Печально, если этот период затягивается, когда человек сторонится ответственности, боится сложностей и пасует перед любой глубиной. Само же появление поп-культуры вполне закономерно, так как ничто лучше не отвечает стремлению раствориться в безликой массе, чтобы не казаться занудой или белой вороной, чем производство готовых рецептов, трафаретов и лекал, иными словами, того, что мы называем клише.
Кстати, Энди Уорхол довел идею «штампа» до допустимого предела, и далеко не случайно его знаменитая студия называлась «Фабрика». За такое радостное приятие «консюмеризма», как известно, художник поначалу подвергся жесткой критике, ведь он не только приветствовал «пластмассовую жизнь» (у группы «Сплин» даже есть песня с таким названием), но и утверждал, что сам хотел бы превратиться в пластмассу (частично ему это удалось, если принять во внимание чтимые им парики и аляповатые галстуки). А потом ничего, втянулись…
В каком-то смысле поп-музыка возникла в противовес элитарным жанрам (классическому, джазовому). Собственно на стыке «высокого» и «низкого» иногда рождается новое, не обязательно в жанровом или мировоззренческом плане (хотя, к примеру, связь между джазом и хип-хопом или рэпом очевидна), но, по крайней мере, в социальном аспекте. Вспомним, к примеру, голливудские постановки шекспировских пьес, безусловно, превратившие эти шедевры в продукт универсального потребления, но, в то же время, вызвавшие интерес молодежи к доселе нечитанному ими драматургу. В качестве примера из истории отечественной поп-музыки можно привести песни Аллы Пугачевой на стихи Мандельштама, Цветаевой, Ахмадулиной... Представитель «высокой» культуры, вероятно, всплеснет руками от негодования, но для представителя «низкой» такая адаптация, вполне возможно, станет своеобразным открытием.
Но правда и то, что «врут слова, а музыка права», как пел Евгений Клячкин, и зачастую ритм песни действует на слушателя сильнее, чем текст. Если верить статистическим данным по США, в восьмидесятых-девяностых родители подрастающих юношей и девушек, в среднем слушавших музыку по четыре часа ежедневно, тревожились, что «heavy metal» превратит их детей в серийных убийц, а танцующая на алтаре Мадонна – в безбожников. Сегодняшние родители, не убийцы и не атеисты, напротив, обеспокоены подозрительно успокоительными, расслабляющими песенными ритмами, потакающими инертности и бездействию. Можно сколько угодно спорить о том, что лучше/хуже, «like a virgin» Мадонны или «like baby, baby, baby, no» Джастина Бибера, но в целом это будет походить на вечный спор поколений.
Дело еще и в том, что хоть музыка в какой-то степени формирует нас, сводя или разъединяя, обогащая или обкрадывая, но и мы выбираем ту музыку, которая соответствует нашим вкусам, уровню культуры и образования. Существуют околонаучные исследования о соотношении интеллекта и музыки, согласно которым наиболее успешные студенты слушают Бетховена и Моцарта. Ничуть не сомневаюсь в существовании подростков, сетующих на засилье поп-музыки и тоскующих по старому доброму року. Они, пожалуй, в меньшинстве, но они существуют.
Наверное, стоит искать и находить положительное даже в том, что кажется лишенным его. И это в первую очередь касается серого цвета, несколько раздражающего автора – моему глазу серый гораздо приятнее малиновых пиджаков.
Павел Жагун, поэт, композитор, куратор художественных проектов:
После чтения статьи Богословского у меня осталось устойчивое впечатление того, что нужно точнее обозначить: какие виды музыки бывают, и зачем нам они вообще нужны.
Из академического музыковедения мы знаем, что музыка разделяется на утилитарную, или U-music, и элитарную, или E-music.
Утилитарная музыка - это музыка, которая сопровождает человеческое существование, служит неким жизненным фоном, как дождь или снег. Это - детская музыка, парадная музыка, свадебная, похоронная, эстрада, поп-музыка, танцевальная, застольная и т.д. Без этой музыки человек сегодня не мыслит свое существование. Мы слышим ее везде: в магазинах, в поездах, в самолете и т.д. При всей ее простоте обойтись без нее невозможно, она сходна с дизайном.
Элитарная музыка - это музыка, которая создана для общения с душой. Музыка ради музыки. Она призвана к беседе с божественным абсолютом. Это по большей части религиозная, симфоническая музыка, исследовательская, экспериментальная.
Зачастую люди ставят эти две музыкальные категории в один ряд, что приводит к необычайной путанице в беседах и спорах даже среди компетентных слоев населения: журналистов, музыкальных обозревателей и просто любителей меломанов, которые пытаются выстроить (из всего, что слышат) единую иерархию.
Всеобщая ненависть к попсе (популярной музыке) зачастую не всегда оправдана.
В юности я и сам слушал Битлов и Роллингов. Многие до сих пор считают это элитарным искусством, забывая о существовании развлекательной индустрии. Теперь представим себе день рождения, на котором вдруг внезапно грянет из всех колонок «Весна священная» Стравинского. Гости от неожиданности должны выронить вилки и погрузиться в фантастические размышления.
К утилитарной музыке следует относиться снисходительно, она выполняет определенную фоновую роль в существовании социума. Многие также утверждают, что ее слишком много, и с этим, в принципе, нельзя не согласиться, однако если мы представим, что вокруг из всех репродукторов звучит музыка Шостаковича или Шнитке, апокалиптичность усиливается в разы, да и музыка потеряет свое основное предназначение: интимный разговор с душой человека, где-то на уровне молитвы. Не думаю, что элитарной музыки должно быть много. Как и поэзии.
В отдельных качественных образцах поп-музыки мы находим то, что было проделано несколько десятилетий назад композиторами и музыкантами-экспериментаторами, и в тот период воспринималось как нечто неудобоваримое и совершено ненужное. Так, например: элитарный академический минимализм 60-х мы находим сегодня в минимал-техно.
Весь путь обновления элитарной академической музыки затем был пройден джазом. Начавшись с совершенно простых музыкальных структур, джаз постепенно усложнялся, перенимая приемы из академической композиции: усложнялись гармонии и размеры, ладотональные связи. В конце концов, мы знаем, что появился модальный джаз, доведя сегодня свое развитие до атональной музыки, сходной с нововенской школой начала 20-го века: Шенбергом, Веберном, Бергом.
Абсолютно похожий путь с 60-х проделал рок, передав свою эстафету электронной музыке в 90-е.
Итак, приняв во внимание, что музыка разделяется на утилитарную и элитарную, мы можем лучше понять: как следует относиться к тому, что мы слушаем вообще, принимая во внимание общее состояние сегодняшнего музыкального универсума, понимая: всему своё время. И место.
Всеволод Баронин, заместитель главного редактора журнала «Music Box»:
Песня – это музыкальное произведение. Форма вокальной музыки, если угодно.
С этим утверждением не спорит ни одна энциклопедия. В конце концов, когда мы говорим «песня», то подразумеваем не конкретное творение, имеющее автора и исполнителя, а именно некоторое – приятственное, очевидно – сочетание музыки и слов. Пожалуй, только персонаж, запрограммированный постоянно наблюдать вокруг себя разнообразных, хотя бы эстетических, врагов, будет понимать под «песней» некое определенное произведение, донесенное до него хоть Клавдией Шульженко, хоть Элвисом Пресли, хоть Валерием Меладзе. Но все обстоит куда печальнее: в современной России главным содержанием песни считается именно ее текст. Забудьте раз навсегда о мелодии, гармонии и аранжировке.
Нельзя сказать, что мы – уникумы в этом отношении. Гнев по поводу фривольного текстового содержания отдельных песен сотрясал и Старый, и Новый свет как минимум всю первую половину XX века с частичным перерывом на мировые войны, а в 1957 году американские комики изобрели новый жанр – чтение со сцены с выражением текстов первых популярных рок-н-роллов. Особой целью для осмеяния у них почему-то была песня Джина Винсента «Be-Bop-A-Lula», но доставалось и иным. Публика радовалась, да вот незадача – мода на тот, ранний рок-н-ролл в Штатах закончилась к 1959 году, а там и комики увяли. В следующем же десятилетии рок-музыка в западном мире почиталась, наравне с достижениями человечества в освоении ближнего космического пространства, эдаким порывом в неведомое, а потому критике почти не подлежащим. Интересно отметить, что именно на 60-е с их антивоенной истерикой и натужной борьбой за права расовых меньшинств рок-, и даже отчасти поп-музыка, превратилась как минимум в США именно что в литературоцентричное искусство – с печальными результатами чего можно ознакомиться, например, в документальном фильме «Woodstock», повествующем о планетарно знаменитом рок-фестивале 1969 года. Нет-нет, большинство этих героев «протест-попа» живы и концертируют до сих пор, но кого их этой волны помнят люди ныне? Боба Дилана? И даже это - некорректный ответ: он к 1969-му уже несколько отошел от собственного сумасшедшего успеха с мнимо смелыми песнями и развивал, в общем-то, музыкальную составляющую своего творчества. Да и как может быть по-другому в стране Америке, где гитара – подлинно народный инструмент, а стимул к музыкальному обучению – хороший социальный лифт в случае реализации своей карьеры в этом искусстве?
Но в России, а точнее говоря – в тогдашнем СССР, сомнительный постулат о ценности в песне именно текстового начала пал в благодарную почву. Не будем лишний раз упоминать о зацикленности русского общества с конца XVIII века на вере в мощь печатного слова, а лучше вспомним о престранном музыкальном обучении на уровне школ-семилеток, когда несчастного ребенка отдавали туда не для дальнейшего строительства своей жизни вокруг музыки, а вообще ради не пойми чего: «чтобы культурный был и с хулиганами не связывался». В результате такие «дети с образованием» через год после окончания этой самой семилетки и не знали, с какой стороны к фортепиано подходить… Всё это, помноженное на низкий культурный уровень основной массы населения, породило глубокую веру в то, что главное в песне – это слово. Текст.
Именно с этой уверенностью и строилась вся отечественная критика популярной музыки на протяжении последних 80 лет как минимум. Причем песням одинаково доставалось с обеих сторон – лица «от культуры» объявляли их тексты «пошлыми» и «непонятными», но и слушатель громил их ровно за то же! Про музыку говорили лишь только, что она «громкая», но громкость – это не эстетический, а чисто технический термин.
В результате не стоит удивляться малопристойному публичному буму «русского рока», случившемуся в СССР на излете перестройки, аккурат в канун развала Империи. Да, параллель тут уместна только одна – то самое «больное десятилетие» Америки (1963–1973). Правда, за океаном никто не додумывался широко вещать о том, что во всех текущих бедах страны повинна именно дурная электрифицированная музыка с патетическими и малограмотными текстами.
Но если вам так нужно Слово – не пойте песен, читайте со сцены тексты. В принципе, заменой «русскому року» могло бы стать такое литературное чтение бессмысленных стихов или прозы под, допустим, звуки генератора белого шума – эстетическая разница была бы невелика. Тем более странно, что уже в XXI веке с его тотальным охватом Интернетом находятся люди, всерьез способные негодовать в адрес текстов простейших поп-песен, крутящихся в отечественных радио- и телеэфирах. Чрезмерное внимание к спетому слову, а не к музыке, на фоне которой это слово спето, и не к мелодии песни, попахивает абсурдом. И это внимание выдает еще и тотальное незнание подобными критиками иностранных языков – то-то иные «эксперты» удивляются, когда узнают о том, что современное англо-американское песенное творчество – оно тоже в смысле текстов «ни о чем»!
Увы, абсурдизм в современной России - это не мода, это норма жизни. Поэтому следует ожидать, что следующий виток якобы дискуссий на тему «не о том и не так (в смысле слова) поют» раскрутится очень скоро, а песня будет окончательно объявлена явлением не музыки, а литературы. Что ж, в обстановке тотального бескультурья, выдаваемого за особый русский путь, это будет неудивительно.
Людмила Вязмитинова, литературный критик:
Согласившись на участие в полемике с «довольно общими соображениями рядового слушателя» поп-музыки, я оговорила, что являюсь также рядовым ее слушателем, и могу высказать также только общие соображения. Однако после чтения текста Богословского выяснилось, что это не публицистическая статья, написанная рядовым слушателем поп-музыки, а рассказ, написанный профессиональным литератором. Иными словами, «личное мнение автора, ни на какую истину – Боже упаси! – не претендующее», о котором говорится в авторском предуведомлении к тексту, – не напрямую высказанное мнение его автора, а мнение вызванного им к жизни героя, от имени которого ведется повествование. А это, как известно, далеко не одно и то же.
Поэтому не стоит особо заострять внимание на частой некорректности, неточности и кажущейся необдуманности содержащихся в тексте Богословского высказываний и суждений. Например, на сравнение современных исполнителей поп-музыки с «антиартистами, выползшими откуда-то из пивнушек шестидесятых», о которых человек возраста героя рассказа (у него еще маленькая дочка, которую он водит в бассейн) вряд ли может судить адекватно. Или на небрежно сформулированное определение «настоящего постмодернизма», на термин «русский народный лубочный поп» (есть термины «народный лубок», и «народный поп»), на фразу «интертекстуальность доходит до крайней точки» (как можно эту точку определить?) и многое другое. Все это работает на создание образа героя – вполне информированного в области культуры человека, но испытывающего большое раздражение от современного ее состояния.
Здесь мы имеем дело с выплеском раздражения – вполне оправданного, но мешающего четко сформулировать видение ситуации. Кроме того, сама эта ситуация во многом определяется наличием в голове вполне культурного человека мешанины, в которой ему трудно разобраться. Но, повторяю, речь идет не об авторе текста, а о его герое. Идея же рассказа проста: современная культура – а не только поп-музыка – находится в некоем переходном состоянии, и во что она перейдет – вопрос открытый. Пока же «культура перемалывает и обсасывает сама себя», идет эпигонство того, что было, измельчание и опошление всего и вся с редким проблесками, связанными как с ретро, так и появлением нового, в котором есть «хоть какой-то выход из серого».
Слово «серый» – ключевое в тексте Богословского. Именно этот эпитет использует его герой, характеризуя состояние современной культуры, «развивающейся» «в серую сторону» и демонстрирующей разраженному герою рассказа «не знаю уж, сколько там оттенков этого самого серого». Оставлю в стороне претендующий на культовость сверхпопулярный роман «Пятьдесят оттенков серого». Здесь речь идет о простом – о поверхности и пошлости культуры, наиболее ярко проявляющихся в вездесущей поп-музыке. Но если вспомнить, что палитра серых тонов образуется при смешении в более менее равных пропорциях всех базовых цветов, становится ясно, что раздражающее героя рассказа «серость» есть отсутствие структуры и иерархии культурных ценностей. Или проще – путаная мешанина из добра и зла, плохого и хорошего.
Спору нет, раздражает наступление пошлости и мешанины из добра и зла. И, разумеется, «повод для оптимизма все-таки есть». Но в позиции героя Богословского настораживает одно обстоятельство: положительные моменты связываются только с материальным: «золотые серьги, деньги и новые кожаные (пусть и серые) перчатки» и «красный "Ferrari"», о котором говорится как о пределе того, о чем можно мечтать. Но еще раз: речь идет о герое рассказа, которого нельзя путать с его автором.
Ярослав Солонин, музыкальный журналист, обозреватель журнала «Лиterraтура»:
Купила бабка козу. А та с каждым днём все меньше и меньше доится. Делать нечего, повела бабка козу к ветеринару. Врач осмотрел бедное животное и говорит:
- Да, бабка... Козел задроченный, но жить будеть... Анекдот
Гораздо красноречивее и глубже о сложившейся ситуации может сказать вышеприведенный анекдот.
Честно говоря, для того чтобы что-то вразумительное сказать о состоянии российской поп-музыки на сегодняшний день, нужно с головой уйти в исследовательскую трясину. То есть пары-тройки выкуренных сигарет и нескольких прослушанных по ходу FM-радиостанций явно недостаточно.
С другой стороны – Богословскому удалось ухватить важный момент, связанный с паразитированием и самоцитированием поп-музыки. Да и тот факт, что энная часть выборки «предвзятого мониторинга» – песни как минимум 10-летней давности – о многом говорит. В сравнении с этим и 90-е покажутся ренессансом.
Конечно, чтобы делать далеко идущие выводы, нужно быть по уши в этой теме, и отнюдь не в качестве рядового потребителя.
Но даже случайно, краем глаза схваченные и краем уха услышанные телевизионные шоу вроде «Голоса» позволяют сказать, что нерв поп-индустрии продолжает пребывать в пресловутой истории про Золушку. В повседневной жизни людям нужен не просто фон, а привычный фон. Желательно, чтобы песни про «коня», «божекакоймужчина» и прочие длились вечно, пока бы не возникла необходимость, согласно известно песне «Nautilus Pompilius», «зарядить батарейку».
Ещё про начало-середину нулевых можно было сказать, что в поп-индустрии российской что-то новое да происходило. Сейчас же очередь за разного рода концептуальными проектами. Если кто забыл, а здесь я опираюсь на мнение авторитетного музыканта Алексея Козлова, поп-музыка тесно связана с авангардом и рок-музыкой. Все они занимаются, каждый по-своему, взаимным обменом, как финские студенты, приезжавшие в Союз попить водки и фарцануть жвачкой. Всему своё время. Мы ещё жестоко поплатимся за то, что у нас нет полноценной эстрады, имеющей настоящие народные корни. Группе же «Любэ» за всех отдуваться здоровья не хватит. Есть ещё «Ленинград», но пассионарный период его закончился на альбоме «Хна», осмыслявшем феномен советского диско. Впрочем, кто знает – от Шнура ещё можно ожидать чего угодно, учитывая малахольность соперников и убогость поля битвы.
Александр Гельевич Дугин доказал, что о любой самой дурной песенке можно накатать целый философский трактат, но и он давно перестал комментировать эту сферу объективации духа. Сейчас все взоры направлены на геополитическую арену. И чтобы поп-музыке сфокусировать на себе внимание масс (как ни парадоксально прозвучит), чёрт-те что ей придётся вытворить.
А может, насильно мил не будешь?! Не кажется ли вам иногда, что стоило бы хотя бы до поры до времени не доить «этого бедного козла»? На время вообще позабыть о попсе. А там глядишь – и появилось бы что новенькое (если в этом вообще есть необходимость). Есть интернет, а добротной попсы как «дураков на Руси» - «лет на сто припасено». Если уж Роберт Плант (или Пейдж – Бог разберет) из «Led Zeppelin» с ума сходит, умоляя Пейджа (или Планта – Бог разберет) организовать ривайвл, то что говорить о «Руках вверх», которых хлебом не корми, дай пузцом потрясти.
Право, не самая увлекательная тема – состояние современной поп-музыки. И тут интереснее по «волне памяти», чем «настоящего» плыть. То есть по течению. А там посмотрим, куда кривая Леты выкинет.
Ещё одна мысль. Вся фатальность современной поп-ситуации связана с пресловутым «замыканием цехов». Почитайте историю средних веков (XVIII-XV века) – там всё об этом есть. Это применимо и к современной политике, и экономике, и ко всему, к чему ни прикоснись.
А ситуация в поп-музыке – всего лишь следствие. И того, что в 90-х (а скорее всего и сейчас) там заправляет мафия (в самом широком смысле), и нет здоровой конкуренции. А на всех этих участников проекта «Голос» подчас без слез не взглянешь. И не потому что они бесталанные. Нет. А потому что приходится перед всеми этими заматеревшими и заплывшими жиром тузами вытанцовываться.
А интернет, который мог бы создать поле для свободной конкуренции, что-то чересчур быстро превратился в помойку. С другой стороны, как говорил Игорь Федорович Летов – «зёрнышко растёт и п…ец». Будем ждать, когда прорастет.
скачать dle 12.1
